В последнее время мироточение стало модным трендом. Еще год назад Савелий, во время обеда краем глаза смотревший в телевизор, услышал про то, как фигурка Самого, стоявшая в кабинете Премьера, пролила слезу умиления, и как Премьер заказал по этому поводу молебен в Свято-Гавриловом монастыре. С той поры плакали едва ли ни все иконы, текло с аналоев и иконостасов, в саду перед Смольным собором молча давился слезой памятник Юзефу Чугунину, скупо проступала влага на лице капитана Маринеску, изображенного на афише «Киностара», и даже на далеком Алтае под курганом будто бы видели каменную бабу, мазутными потоками залившую окрестности и разодравшую в кровь свою плоскую рожу. Поведение бабы сочли ошибочным и политически недальновидным, а причиной назвали надругательство над ней со стороны обнаглевших либералов. Впрочем, как оно было с бабой на самом деле, и было ли вообще, неведомо. За полгода случаев мироточения стало меньше, зато они упорядочились, поскольку прояснилось, кому, когда и сколько можно. И в этом имелось немалое благо: к тем, у кого что-то мироточило, не приходили из налоговой и антикоррупционного, ибо под сенью Господа коррупции и мздоимства быть не может.
Нынче рабочий день Перкина проходил в обычном режиме. С утра на склад принесли забытые молитвенники – шесть штук, и один из них был в самодельном переплете, расшитом бисером и стеклярусом. Евангелий было два, оба свежеизданных, на новоязе, и Перкин со вздохом определил их на стеллаж, где хранилось две сотни таких же. Евангелия раздавались бесплатно, а потому никто не торопился забрать забытые. Списать и утилизовать книги завскладом не мог, поскольку статью о защите чувств никто не отменял, и потому Перкин написал служебную начальству – о выделении дополнительного помещения под хранение священных текстов. Повздыхав от понимания, что один черт (прости, Господи, свят – свят – свят) помещения не дадут, но радуясь своей предусмотрительности (теперь отвечать начальству, он-то докладывал), Савелий запер склад и поехал домой – обедать.
В вагоне метро было не продохнуть. Нынче на параллельной ветке освящали станции и предстоял крестный ход по тоннелям от Мухино до станции Обрезанья Господня – а потому народ ломанулся сюда. В прочем же было как обычно: вот, повесив на грудь рамку с патентом, движется сборщик подаяния на возведение храма, а вот – пара кришнаитов с блажено-розовыми лицами напевают мантры. Щас сцепятся…. Точно, сцепились. В такой-то давке разве православному есть где разгуляться? Но – победил, расточились врази, яко туман… Не ори, тетка, подумаешь, задели в драке! А, кошелек сперли? Это, не иначе, они, бусурмане….
… На улице было по-осеннему пасмурно и сыро. Савелий достал из портфеля и повесил на грудь, чтобы не выделяться из толпы, транспорантик: «Блаженны нищие духом». Наверное, он и в самом деле не выделялся, потому что только дважды подходили православные патрули в сопровождении ловцов человеков и просили предъявить документы. Документы у Савелия были в порядке, и отметки о посещении храма проставлены, ибо был он опытный и пуганный: однажды забыл дома свидетельство о крещении, а потом полдня просидел в обезьяннике, пока выясняли его личность. Слава Богу, отделался только штрафом, а ведь могли бы написать представление на работу – и прости-прощай уютное место…
На перекрестке Причастия Девы Марии и Всех святых мощей двигалась толпа: мусульмане братались с православными – и те, и другие в медицинских масках, иные в противогазах. Савелий, было, подумал, что побрататься не помешает, ведь все равно завтра идти на исповедь – но потом вспомнил об обеде, и о том, как в прошлом году в толпе провокаторы зарезали троих, и пошел себе дальше.
А по небу, по низким тучам, разливались сполохи лазерного шоу. Транслировали дивный лик Спасителя. Савелий полагал себя за вольнодумца, чуть ли не вольтерьянца, и порой думал, что это, вероятно, лишне и даже отдает вульгарщиной. Но намедни батюшка из телевизора подробно объяснил, что поелику все в руце Господней, то устроители нарочитого зрелища действуют, несомненно, не волею, но соизволением – тем паче, что действо освящено Синодом. Савелий полюбовался на небо, перекрестился и побрел дальше, думая об обеде, который по случаю среды ожидался скоромным и даже с рюмочкой.
Ударили в колокола, сначала густо, басовито и редко, потом подхватили средние – ах, благолепие-то какое – и, наконец, часто и весело начали выводить государственный гимн малые.
Вот оно, благорастворение!
Автор публикации
