— Добро пожаловать домой, Кая.
Квартира на 220-м этаже башни «Ангел» встретила ее зеленым светом, реагируя на данные импланта. Конечно, эта тварь в голове замерила пульс, зашкаливающий кортизол.
Потолочная панель ушла в прозрачность, открывая звёздное небо и серебристую луну. Кая прислонилась к стене, чувствуя, как холод композита пробирается сквозь комбинезон. Выдох застрял в горле.
Как быстро привыкаешь к шёпоту в голове, машине, которая просчитывает каждый шаг. Она помнила жизнь до Нексуса: запах дождя на коже, вкус спонтанных решений, когда сердце билось не по алгоритму, а по её воле. Теперь она кукла, красивая, живая, но на веревочках, что тянулись к отцу и его проклятому Прометею.
Энтони ввалился внутрь, прикрыв дверь. Его глаза горели огнём, который она любила — и боялась.
— Он на 99,9% опасен! — завизжал чип. — Включи охрану немедленно!
Энтони медленно улыбнулся, хищно обнажая зубы. Его взгляд скользнул от шеи до бёдер, и внизу живота Каи вспыхнул жар — резкий и обжигающий, как глоток островного виски.
— Адреналин: 120%! Окситоцин: критический уровень! — надрывался Нексус.
— Заткнись, дорогуша, — процедила она сквозь зубы. — Не лезь.
— Иррационально!
— Именно это и делает меня живой, тупица!
— Отец требует видеосвязь. Срочно. — имплант загудел настойчивей.
Она отклонила сигнал. Достало быть папиной куклой.
— Принудительное вмешательство… — имплант перешел на аварийный тон.
— ЗАТКНИСЬ! — рявкнули они с Энтони хором.
Пальцы Каи нащупали интерфейс. Щелчок — и впервые за три года тишина обрушилась водопадом. Оглушила. Освободила. Никаких синтетических голосов, только его шаги.
— Ты всё ещё слушаешь эту штуку, даже когда мы целуемся?
Без импланта она почувствовала себя голой и поёжилась.
Он прижал её к стене, поднял за талию. Кая вцепилась в его куртку, кожа скрипнула под ногтями. Горячее дыхание лизнуло привкусом табака и ментола. На миг его глаза стали ледяными, профессиональными. И она почти упустила этот миг. Почти. Будучи дочерью своего отца, она всегда замечала больше, чем хотела.
Энтони рванул молнию комбинезона сверху вниз, одним движением, как армейским ножом. Ткань разошлась, обнажая кожу. Он сорвал датчик с сердца — маленький, серебристый, мигающий красным, — и швырнул в угол. Губы нашли её шею, ключицы, оставляя следы — жгучие, влажные, будто он клеймил её перед миром, перед Богом, перед отцом.
Год назад он умолял родить ребёнка, стоя под ливнем, когда капли стекали по лицу, смешиваясь с солью слёз. Его голос, жаркий и хриплый, тонул в криках импланта: «Несовместимость! Дисбаланс! Аномалия!» Тогда она отступила. Но не сейчас.
— Точно хочешь? — он держал ампулу с чёрной жижей в пальцах. «Вирус свободы», как называл его Марк. Он любил её половину жизни, был братом по духу, а теперь мёртв из-за грязных игр папочки. Энтони она не отдаст, даже если он пришёл её убить. И себя не отдаст тоже.
«Идеальное алиби,» — мелькнуло в голове. «Передоз. Несчастный случай. Типичный суицид для высшего общества».
— Не спрашивай. Делай.
Энтони замешкался и Кая кивнула, не отводя глаз, протянула руку. Приняла правила игры. Если это последний танец — он будет страстным. К чёрту роль послушной дочери! Долой протоколы и ограничения! Это её жизнь, чёрт возьми. Не её отца.
Он всадил капсулу прямо в вену на сгибе локтя, даже не потрудившись обработать кончик спиртом. Жидкость хлынула огнем, делая каждый нерв оголённым проводом.
Секунда. Две. Три…
А потом мир взорвался. Словно кто-то накинул на реальность фильтр сепии. Она видела горечь в его глазах, тяжесть в движениях, как напрягаются мышцы под кожей, когда он сдерживается.
— Хватит думать, — прорычал Энтони, будто сам себе, в замедленной съемке, и поднял ее на руки. Потащил в спальню, бросил на ортопедический матрас. Белокурые волосы разметались по подушке.
— Кто прислал убить меня? — шепнула она, оказавшись сверху.
Его взгляд дрогнул.
Вот и всё.
Тишина — тоже ответ.
— Рекомендую: 23 минуты интимного контакта, — вклинилась умная кровать.
Кая лежала на нем и молчала.
Теперь он знал, что она знает. Их взгляды сплелись — два загнанных в угол хищника.
— Я думал… знаю, что делаю. Но…
Она заткнула его поцелуем — сладким, бережным.
Энтони приковал её руки к изголовью нейрошнуром. Холодным и упругим.
Пойманная. Беззащитная. И живая.
Каждое прикосновение било током, каждый звук резал слух.
За окном шумели вертолёты. Странное явление для центральной части Кобе. Их винты оставляли в ночном небе яркие следы, переливающиеся танцующие спирали воздуха. «Они ищут его. Или меня. Или нас обоих».
Кая выгнулась, когда розовый луч — резкий, как выстрел заката, — прочертил небо, и пол качнулся, будто земля под ними вдохнула.
Его руки сжали снова — сильные, горячие, они скользили по телу, будто он искал секрет, спрятанный под кожей. Шрам на его плече — уродливый, от лазерной пули — тёрся о её грудь, щетина царапала шею. Всё в нём было неправильным, грубым — и она любила. Любила его, даже зная, что он предал.
Стёкла задребезжали. Тонкая трещина побежала по потолку, извиваясь. Кая вцепилась в простыни, как утопающий в спасательный круг. Стакан разбился о пол, и осколки брызнули. Казалось, что мир вокруг сходит с ума. Или это вирус «Свободы» так действовал?
Система молчала. Никаких советов. Никаких цифр и прогнозов.
Только жар. Только Энтони. Его рычание и её собственный крик, перекрывающий все звуки мира.
Вещи посыпались с полок. Дикий, нечеловеческий грохот. Казалось, что она теряет рассудок.
— Землетрясение? — кровать наклонилась, матрас съехал в сторону.
— Поздно бежать, — шепнул Энтони, прижимая её к себе. Чёрные вены проступили на его лице, он ввёл вирус и себе, теперь они горели вместе.
Кая поняла, что всегда верила ему больше, чем остальным. Современные Ромео и Джульетта. Если Энтони говорит, что бежать бесполезно — пусть так. Она не побежит.
Их ногти рвали друг друга, оставляя кровавые полосы. Их зубы рвали друг друга сильнее, чем ногти. Каждая волна наслаждения сливалась с толчками тектонических плит, будто всё вокруг — здание, город, вселенная — кончало вместе с ней.
Трещина на потолке расширялась. Уже не тонкая. Зловещая. Настоящая.
Когда они достигли пика, Кая зажмурилась — и в этот миг стекло взорвалось с оглушительным треском, и ледяной ветер ворвался внутрь, хлеща по коже.
— Так вот что такое настоящий оргазм, она сжала его руку — пусть рушится мир.
Боль. Восторг. Бетон крошился, стекло сыпалось дождём, люди кричали.
Погибающий город. В котором только они двое умирали на своих условиях.
Автор публикации
