Выбег – это работа механизма при помощи силы инерции, когда источник питания отключён.
Энциклопедия по машиностроению.
– И чё ты сюда припёрся, придурок?
Усталый путник тяжело вздохнул. Повсюду вроде ни души, и даже не было грабителей, в бескрайней раскалённой пустоши, на сотни миль лишь камни и песок. Он сбился, наверное давно с пути, он потерял счёт времени, но продолжал идти. Звенела голова, гудели ноги, объятия жары сжимали мёртвой хваткой. И он узрел. Его? Или её? Оно явилось в облике прекрасной девы, милой, юной, беззащитной. На чеканном лике играла загадочная улыбка Джоконды. Тонкий ореол света окутывал фигуру, привнося в её очертания облик божества. Фея смотрела на странника, как на сбежавшего с дурдома, нахально улыбаясь, и тыкала изящным пальчиком ему чуть ли не в нос.
– Кто ты? – опешил путник.
– Не валяй дурака, ты это прекрасно знаешь, – ответила красотка.
– Я догадываюсь, но боюсь произнести твоё имя даже про себя.
– А ты ожидал меня узреть с рогами и копытами? Могу и в крокодила. Не хочешь по имени, не надо, – прощебетала цесаревна, красиво так взмахнув изящной ручкой.
Пустыня вдруг исчезла, и появился интерьер прямоугольной комнаты.
– Садись, -красавица пихнула ногой стул в сторону путешественника.
Пилигрим колебался.
– Мне что, урод, два раза повторять? Я тебя не задержу ни на минуту более, после того, как получу ответ на парочку вопросов.
– До нашей встречи я изнывал от жажды и жары, но сейчас мне почему-то пить не хочется, и лёгкость в теле появилась, – промямлил странник, с опаской усаживаясь на стул, – ты меня завела в пустыню?
Расхохотавшись, мадонна Рафаэля изрекла:
– Ох и глуп же ты, приятель. – серебристый смех рассыпался хрустальными осколками, – Я? Тебя? Да в мыслях не было. Ты сам припёрся, вляпался в дерьмо, и впереди, ну скажем, неизвестность.
– Ты знаешь, что со мной будет. Помоги.
– Что будет, знаю. А какого хрена я должна тебе помогать? Тебе на месте не сидится, вот ты и шляешься по свету в поисках фортуны. Ты же бродяга, авантюрист, вонючий бомж, сам виноват. Ты неспособен что-либо создать. Тебе не по душе твой мир. И ты сбежал. Все люди хотят блага в любой форме. А кто их будет создавать? Санта Клаус? Конь в пальто? Права я? Отвечай!
– С подобными вопросами не раз я обращался к богу.
– Да неужели? А у самого руки из задницы растут? В твоей башке я вижу только мусор, – девушка задумалась, – открою маленький секрет. Он мой напарник. Ты можешь называть его, меня, по-разному. Мы заключили договор о невмешательстве в процесс. Система должна развиваться автономно, не подозревая о существовании кого-нибудь извне. Но мой напарник вмешивается. Было условие, что все разумное придет к божественным понятиям самостоятельно. Вы создали свод правил и поместили в библию, а вот насчёт придерживаться. Ты мог бы ничего и не придерживаться, но что-то сделать мог. Жениться, воспитать потомство, построить дом, посеять урожай. На это и рассчитан наш эксперимент. Иногда мне хочется промыть вас в унитаз.
Красавица погрозила пальцем пилигриму.
– Разве люди – эксперимент?
– Конечно. А ты профукал свою жизнь. Учти, другой не будет.
– Там, где я жил, царило зло.
– Одинаково везде. Нет никаких кисельных берегов. Определение добра и зла, а так же их критерии придумала не я. Я создала вас не для жизни в роскоши, Всё достаётся через труд. А что такое хорошо, и что такое плохо, пусть с этим разбираются ваши схоласты. Меня интересует конечный результат. Итак, вопрос. Хотел ты что-нибудь создать?
– Не знаю…
– Что и требовалось доказать.
–
Темнота исчезла, и вновь до самого горизонта распростёрлись едва шевелимые ветром пески под нещадно палящим полуденным светилом. Выдавив из бурдюка последние капли, странник двинулся дальше.
…Апрельский рассвет посеребрил тёмные воды неспешной Припяти. По зеркальной глади прокатилась рябь. Сидевший в камышах старик повёл удилищем и поплавок задёргался, проворно скрывшись за кувшинками. Клевало. Чмокнув волосатым ртом, рыбак неуклюже подсёк, и почти полуметровый карп сорвался. Плюхнувшись обратно в воду, рыбина весело махнула напоследок неловкому деду серебристым хвостом. Издалека донёсся приглушённый рокот просыпающегося города. Новый день наступал.
26 апреля 1986 года около часа пополуночи старший оператор циркуляционных насосов Валентин Ходарчук находился на рабочем месте. Мерцали индикаторы, подрагивали стрелки манометров. Контрольная панель слегка дрожала. Трубы сепараторов над головой заунывно пели. Они гудели совсем не так, как как это было раньше, сейчас их песнь звучала тревожно и нехорошо. Ходарчук чувствовал, что всё работает на пределе.
Начальство затеяло эксперимент, по сути авантюрный, но рекомендованный научным центром. За его проведение Ходарчук был категорически против, указав в письменном виде на конструктивные недостатки реактора четвёртого энергоблока и ротора турбины в частности. Однако партия сказала: надо! На 25 апреля была запланирована остановка энергоблока для проведения плановых ремонтных работ, во время которых и решили поэкспериментировать. Целью испытания была отработка режима выбега ротора турбогенератора, предложенного институтом Гидропроект в качестве дополнительной системы энергоснабжения. Однако на ротор при таком режиме действовала кинетическая энергия, достигавшая критических величин, и можно было ожидать, что изношенная конструкция не выдержит. Выбег. Тут мнения теоретиков делились поровну с перевесом в несколько голосов, а мнение персонала станции никого не интересовали. Свои опасения Ходарчук озвучил в кабинете директора, возложив ему на стол папку с расчётами дурацкого выбега. Директор бровью даже не повёл.
– И что мне в райкоме докладывать? За срыв испытаний лично я понесу ответственность. А ты умоешь руки.
– Турбогенератор давно пора менять, всему есть предел, вы же инженер, и изучали сопромат.
– Ты спятил? Заменить, да? Это тебе не подшипник вставить, гвоздь прибить, или ферму приварить. Это решается в рамках госзаказа для целого завода тяжмаша. А испытания? Так на то они и испытания. Все нюансы институт учёл. А там люди поумнее будут, – директор почесал затылок, – зря ты всю эту возню затеял, не к добру.
– Но износ ротора. Не мне вам объяснять про усталость металла и выработку критических узлов. Хорошо там в уютных кабинетах рассуждать. В теории оно всегда всё гладко.
– Как хочешь. Иди в райком. Лично я решение учёных оспаривать не стану. Да что ты, в самом деле, Ходарчук! Ведь это же плановые испытания. Так и скажи, не хочешь, боишься, ну и мотай в отпуск, хоть сейчас заявление подпишу. Как-нибудь без тебя разберёмся.
Валентин сгрёб со стола бумаги и резко встал. Бесполезно бисер метать.
– Иди, иди. А пойдёшь в райком, по шапке получишь. И партбилет на стол положишь! Ты речь Михаила Сергеевича на пленуме читал? Сразу видно, что не читал, – кипятился директор напоследок, – всем надо перестраиваться, от рабочего до министра перестраиваться! А ты настоящий тормоз перестройки.
Наутро Валентин дожидался в приёмной секретаря райкома товарища Загоруйко. Того застать было сложнее. Загруйко мотался по объектам и раздавал волшебные пинки всем, кто попадётся под руку. Именно так он понимал ускорение и перестройку, объявленную новоиспечённым генсеком Горбачёвым. Сурово серьёзный Михаил Сергеевич жонглировал с высокой трибуны какими-то консенсусами, и де страна всё топчется на месте, и надо кончать с пресловутым застоем, несунами, пьянством, разгильдяйством, причём решительно и быстро. Но никто не объяснил, как именно бороться за светлое будущее, и Загруйко так и понимал: всем взбучку под хвоста! Однако Валентин всё же дождался.
– Товарищ Ходарчук по вопросу испытаний на электростанции, – указала секретарша на сидящего в углу Валентина.
– Ну так пусть запишется на приём.
– Говорит, срочно.
– Ладно, заходите, товарищ.
Загоруйко взял протянутую папку и углубился в расчёты. Затем откинулся на спинку кресла и смерил Валентина жёлчным взглядом.
– Ты белены объелся, да? А может быть, нажрался? Какие ещё конструктивные недостатки? Износ, да? Все расчёты предоставлены Киевэнерго! А ты оспариваешь. Ты кто такой? Износ тут у него. Износ твоих мозгов, ты понял? – мясистый палец секретаря уткнулся Ходарчуку в нос, – иди проспись. Ты мне ничего не показывал, я ничего не читал. И бумажки свои забери, для сортира сгодятся. Только помни их хорошенько перед использованием.
Загоруйко захлопнул папку и уставился на Валентина, давая понять, что аудиенция окончена.
Пропустив мимо ушей гадкую тираду партийного функционера, Ходарчук настойчиво возразил:
– Никто не знает полной ситуации с износом турбогенератора. У них голая теория.
– Ситуации, да? А про такую ситуацию, как срыв испытаний, ты знаешь? – тут Загруйко приподнялся, – это же саботаж. Наша партия и наш народ доверили нам доставить в их дома тепло и свет. И ещё обеспечить бесперебойную работу предприятий, в том числе оборонной промышленности. Ты что, вредительством решили заняться? Слушай, Ходарчук, ты, часом, не завербованный агент иностранной спецслужбы?
– Да что вы такое говорите.
Тут Загоруйко как-то нехорошо улыбнулся и заговорщически подмигнул.
– Ну так какого чёрта палки в колёса вставляешь. Ладно, иди пока. После испытаний поговорим. А вот это, – похлопал секретарь по папке, – пока останется у меня. Не сомневайся, коммунист Ходарчук. Партком примет решение по вопросу твоей деятельности отдельным собранием, – и Загруйко указал на дверь.
26 апреля, в 01.20 пополуночи Валентин Ходарчук находился в зале циркуляционных насосов охлаждения реактора. Разговор с Загруйко не лез из головы. Этот и под суд отдаст. А что было делать? Куда он только не писал. Пытался найти единомышленников в рабочем коллективе. Но все отмалчивались. Даже директор не поддержал, хотя и знал о всех проблемах. Но не захотел связываться с закостеневшей партийной номенклатурой, не стал привлекать сторонних экспертов, и как всегда, понадеялся на авось. Страусиная философия устраивала всех.
Внезапно сверху раздался тяжёлый звон. Словно царь-колокол отсчитывал последние секунды. Монотонный гул перешёл в протяжный вой, и Ходарчук потянулся в сторону рубильника отключения ротора. Но поздно. Посреди зала вспыхнул ослепительно яркий шар, и над реактором воссияло рукотворное атомное солнце.
…За деревянным столом в окутанном синевой помещении сидело двое.
– Ты попытался помешать? – мягкий женский голос исходил как будто отовсюду, покрытая капюшоном голова едва качнулась.
– Да, я пытался, но меня никто не слушал. А где я?
– Это неважно. Ты погиб, испарился в атомном огне. Я воссоздала тебя из праха, из молекул, если хочешь, чтобы узнать, что двигало тобой.
– Кто ты?
– Можешь именовать меня как хочешь. Что же произошло? Вы называете это аварией. Ни хрена себе авария. Странно, почему-то мой напарник не вмешался. Ответь мне на один вопрос. Скажи, зачем ты воспрепятствовал опыту на вверенном тебе объекте?
– Я знал, погибнут люди, много людей, и будут умирать потом ещё.
– Да, так и было, – лицо красавицы мелькнуло на мгновение улыбкой.
Откинув капюшон, она внимательно взглянула на собеседника, – ты пошёл против системы. Ты поставил общие интересы выше личных. Ты не просто что-то создавал, а пытался сохранить уже созданное.
– Но у меня не вышло. Не знаю, почему я это делал, но это надо было сделать.
Сидящая недвижимо фигура вдруг шевельнулась и участливо кивнула.
– Я никогда не отходила от правил. Но теперь. Я дам тебе вторую жизнь. Не думай, что жить – это так просто. Но мир нуждается в таких, как ты. Да будет так.
Внезапно темнота исчезла, и он оказался посреди песчаной пустыни, озаряемой нещадно палящими лучами раскалённого светила. Мужчина огляделся. Подле него валялось трое поверженных грабителей, а он всё продолжал сжимать тяжёлый меч. Впереди маячили руины старой крепости, а позади, до самого горизонта, простирались бескрайние пески. Вложив меч в ножны, монах ордена тамплиеров упругим шагом двинулся вперёд. Вперёд, только вперёд. Перед глазами пробегали картины странных механизмов. Потом всё взорвалось. Что это было? Мир снова сжимал его в железных объятиях, но рыцарь был уверен в своих силах. Он чувствовал незримую поддержку. Она придёт ещё, красавица из зазеркалья, он почему-то это знал. Красавица, или библейский дьявол.
Автор публикации
