– И что, это всё?
Киваю.
– Мне сейчас куда?
Многозначительно улыбаюсь и делаю приглашающий жест рукой. Парень в джинсах и дутой куртке вставляет обратно в правое ухо наушник и, не глядя на меня, проходит мимо.
Новое поколение… Ничем не прошибаемое и ничему не удивляющееся. Некоторые даже спрашивают, где тут электронная очередь.
– Ой, – опрятная бабушка в белой льняной рубашке с по-детски наивно распахнутыми глазами. Руками нашаривает крестик на груди, широко крестится, пытается встать на колени. Не даю. Мягко придерживаю ее за сморщенные слабые руки.
– Пётр…
Киваю и улыбаюсь своей самой доброй улыбкой – врать я умею в совершенстве.
Она трогает меня и на глазах слезы радости.
– Ждут уже тебя, – жест рукой. Она устремляет глаза вперед, и они будто вспыхивают внутренним светом.
– Коленька, родной мой, я иду, я сейчас.
Пытается идти быстро, но не может. Помогаю, довожу.
Всегда работает – не подтолкнешь, так и буду стоять пялится, трогать, креститься, молится, валиться на колени. А может и правду видят кого-то… Не знаю – я не вижу.
– Ты тут главный? Так, короче, мне ***, как ты это сделаешь, но мне нужно, *** обратно. Ты вкурил, ***?
Молчу.
– Ты мне тут тупого не лепи, ***. Давай, поворачивай, ***, там пацанов моих мочат, ***. Чё те нужно? Бабок? Вернусь, отслюнявлю сколько скажешь. Витька Кислый за базар отвечает.
Молчу. В его глазах мелькает понимание.
– А. Храм хочешь? Огромный? Купола золотые. Много золотых куполов. Хочешь? Возвращай. Дела поделаем и сразу строить начнём.
Молчу. Делаю указующий жест рукой. В поросячьих глазках дает ростки ужас осознания.
– В детские дома. Всё. До копейки.
Дрожит. Выдавливает из себя:
– Пить… брошу.
Самые неудобные и шумные. Они не могут осознать и принять. Орут, требуют, угрожают, лезут драться. Некоторые – пока не пропадут. Почему-то такие быстрее всего и исчезают. Вот и этот. Только что стоял, махал пудовыми кулаками и пропал. Видимо, вытащили. Ну, может и правда подумает, что помогли его посулы, и чего-то хорошего в своей жизни сделает. Даже если просто бросит пить.
Мимо с опущенной головой проходит уже еле видимая тень юноши. Старый знакомый.
Нет, конечно, далеко не самый долго остающийся на моей памяти. Совсем недавно, когда почти перестали верить, люди подолгу задерживались. Им просто, по их мнению, некуда было идти и они сами принимали решение остаться. Продолжали жить у себя дома, ходить на работу, пытаться оказывать влияние. У самых упертых даже что-то иногда получалось. Было интересно следить за их попытками. Но неизбежно они таяли и пропадали.
Этот тут давно. Одухотворенный взгляд поэта на узком миловидном, почти девичьем, лице. Длинный черный плащ, скрывающий руки до запястий. Он кого-то ждал, с надеждой вглядываясь в каждого приходящего. Но неизменно оказывался разочарован. Мне его было по-своему жалко. Он уже почти совсем прозрачный – скоро истает, так и не дождавшись.
Пока я его вижу и искренне желаю всё-таки дождаться. Как и верил, что дождутся многие до него. Правда, никто так и не дождался. Но почему бы ему не стать первым?
– Дядя, а за что он меня, а? Что я ему сделала? – всё ещё сжимает старого обтрепанного плюшевого медведя с криво нашитыми пуговицами вместо глаз, – у меня даже крестик есть.
На детской ручонке – серебряный крестик на простой верёвочке.
Что я тебе скажу? Что ты хочешь от меня услышать? Что ты Ему нужна и он тебя к себе позвал? Или это кара за твои детские ничтожные проступки? Или наказание твоим родителям за их грехи? Или ты искупаешь грехи всего Мира? Или что ты могла родить очередного тирана или учерного, которые уничтожат полмира? Или что его нет и всё просто так? Что, девочка, что? У меня нет ответов на твои незаданные вопросы. Не мучай меня! Не смотри так на меня.
Тепло улыбаюсь, беру ее за ручку, и мы идём вместе.
– А пошли со мной, а? Давно тут стоишь, небось.
Веселая девушка с озорными бесовскими огоньками в глазах кружится вокруг меня. Легкое ситцевое платье цвета молодой травы в крупный белый горошек легко взлетает, оголяя стройные ножки.
-Ну пойдем, а? Ты клевый и красивый. Пойдем! Ну что тебе тут одному стоять!
Она тянет меня за собой, и я невольно поддаюсь ее азарту и веселью. Хочется ее схватит и закружить, ощутить это молодое полное энергии тело в руках.
– Ну пойдем, пойдем. Но, чур, ты первая!
– Ура! – девушка обнимает меня, повисая на шее и просто светиться от счастья.
Она радостно делает шаг, обернувшись и не отпуская мою руку, а я остаюсь. Ведь я обещал.
– Пообещай мне, что ты дождёшься меня и мы войдем туда вместе?
– Я обещаю. И ты пообещай мне, что дождёшься.
– Я обещаю.
Она умерла первой. Многочисленные роды забрали все её силы без остатка, и она тихо ушла, забыв взять его с собой. Когда пришло время, я ушел следом, в полной уверенности, что она ждёт меня там.
А там было пусто.
Не дождалась? Я не мог в это поверить. Никогда она мне не лгала. Она ждёт. Где-то тут, может просто не заметил? Может, она вернулась обратно, пока я тут, и мы разминулись? Я искал, отчаивался, смирялся, снова искал, молил, угрожал, снова смирялся. И снова отчаивался. Подходил, стоял. Но нет. Только вместе, как обещали друг другу. Если её тут нет, значит она вернулась. И когда она снова придёт, я буду ждать её. Она подойдёт ко мне улыбаясь, а я скажу ей:
– Обними меня, родная Хэва.
А она крепко, как раньше, меня обнимет и скажет:
– Ты дождался, Адам.
И мы вместе, взявшись за руки…
Но пока я должен ждать. Только когда мимо меня пройдет последний из наших детей, а мир полностью опустеет, я с чистой совестью сделаю последний шаг. И найду её там и укорю её, что тогда не дождалась. И тут же прощу.
Но пока есть шанс, я должен ждать.
И я подожду.
Автор публикации
