Я совсем недавно родилось и теперь отдыхало в бодряще прохладной воде. Окружающее оказалось простым и элегантным. Вверх расходящимся раструбом уходили стены из белого фаянса. Внизу же, под водной гладью, пространство сужалось, и там сгущалась тьма, намекая на неведомую опасность. Тьма разливалась и вверху, и если бы ни сочащийся откуда-то бледный лучик, то удалось ли бы пробудиться к бытию?
“Я мыслю, следовательно, типа, того… А, могу продуцировать мысль. А зачем она нужна, как ни для трансформации во что-то материальное? Надо попробовать. Что бы такого измыслить?»
Следующая мысль прорезалась немедленно и была трусливой антитезой: «Не дергайся. Как грится, петух думал-думал, да в суп попал. Спешка нужна при ловле блох. Тише едешь – дальше будешь. Семь раз отмерь, один отрежь.»
Эх, следовало прислушаться к звону колокола, которым сигналила моя осторожность. Извинением могла служить только молодость: всего несколько минут от роду. И плюнув на все, я мысленно завопило:
– Да будет свет! А то темновато как-то!
И в самом деле, высоко-высоко вверху вспыхнул свет. Вот оно, доказательство примата духа над косной материей! Что бы еще сотворить? Может, порыться в истоках бытия и силой духа вызвать кого-то, чтобы он высказывал мне вечную благодарность за свое существование? Ну-ка, попробую: «Явись, тот кто обозревал бы со мной вселенную! Будь образом сходен со мною, образом духовным, ибо телесное сродство не обязательно, да и совершенство мое вряд ли достижимо!»
Немедля, заслоняя сияние, откуда-то выплыл плоский диск с глазами и прочими невразумительными деталями. Ну и рожа… Интересно, где в моем подсознании крылись неопрятная щетина, лысина с реденькими перышками слипшихся волос и морщины, явно созданные хронической гримасой недовольства? Впредь надо быть внимательнее к мелочам. Пока же надо дать ему имя. Я провозгласило мысленно: «Се человек, и нарекается он Адамом!»
Адам пророкотал:
– Кто не смыл за собой? Я спрашиваю, кто за собой не смыл?
Смысл вопроса был мне неясен, и, похоже, вопрос обращен не ко мне. И вообще, если орут сверху, то лучше помалкивать. Я и помалкивало. Может, он страдает от одиночества? Сотворю-ка я ему жену. И для разнообразия пусть отличается от Адама. Назову это, скажем, гендерными особенностями.
Немедля из-за спины Адама раздалось:
– Ну что ты с утра разорался? Сам же, поди, и не смыл.
Этот голос был выше первого, с этакой ленивой хрипотцой. Коли бы на мне была шерсть, она встала бы дыбом. Наверняка нас с обладательницей голоса связывали некие узы неясной природы.
– Я помню что, где и как делал сегодня утром.
– Ничего ты не делал. Спал, как этот… Как хорек. Это я спозаранку вкалываю. Завтрак готовлю вам, дармоедам.
– Я не дармоед! – взорвался Адам. – Я весь день на работе как проклятый, в сортир сходить некогда!
Что-то в этой перепалке было неправильное. Вместо того, чтобы вознести мне благодарственную молитву за свое существование, эти двое устроили спозаранку свару. Может, следует связать их узами взаимного тяготения? Должен же быть от гендерных признаков хоть какой-то толк.
– Плодитесь и размножайтесь!, – мысленно провозгласило я.
Тотчас откуда-то прозвучал противный дискант:
– А я знаю, это бабушка! Ни черта она не помнит, и привыкла в своей деревне в уличный скворешник ходить, там смывать не надо!
Бабушку я не сотворяло, она сама возникла из небытия. И если обладатель дисканта мог быть результатом взаимодействия гендерных различий Адама и его жены, то бабушка, как подсказывала интуиция, не вписывалась в мою систему мира. Ладно, детали космологии уточним позже. Кстати, кто такой черт, упомянутый тонкоголосым? Уж ни соперник ли?
Между тем Адам извлек откуда-то стекла в оправе и водрузил их на нос. Затем он приблизил лицо ко мне. В стеклах я увидело свое отражение. А что, неплохо… Приятная округлость, соотношение длины к поперечнику равно удвоенному золотому сечению. И изысканный изгиб тела, как раз такой, чтобы увидевший мог восхититься и замереть в восторге. И в довершение – цвет самых теплых тонов. Ну что, Адамчик, теперь-то возносить хвалу своему создателю будешь?
Адам наморщил нос и помахал возле него рукой:
– Нет, это не теща. Запах не тот. И она свеклу жрет, цвет был бы другим. Сашка, может, это ты не смыл?
Отозвалась жена:
– Мал он еще, в особо крупных размерах выдавать. Я думаю, что это ты не смыл.
– Ты опять за свое? – взорвался Адам.
– А ты не вали на других. Сам не смываешь…
О каком смывании они всё время талдычат? – подумало я. Что-то в этом слове есть нехорошее, даже, я бы сказало, кощунственное. Надо бы при случае выяснить, пока эти не нанесли урона своей нравственности непродуманными действиями.
– А я знаю, это Светка навалила, – наябедничал Сашка. Вон какое сидение себе отрастила, она и не так может!
– А что, возможно, и Светка. Ну-ка, разбудите ее, хватит ей спать.
– А ее дома нету.
– Как это – нету?
– Она нынче у подружки. Вчера у меня отпросилась, – смущенно доложилась жена.
– Ага, как же – у подружки. У Генки с четвертого курса она. У прыщавого такого, – наябедничал Сашка.
– А что такого? – возмутилась жена. – Сейчас все так делают. Девочке девятнадцать лет, она сама решает.
– А почему я ничего не знаю про девятнадцать лет? И не нужно уходить от ответа на главный вопрос: кто все же не смыл?
– Тебе больше ничего и знать не нужно? Возраст своего ребенка не знаешь!
– А вы не валите и смывайте!
– А пошел ты к черту!
– Ты не имеешь права!
– Имею! А ты… А ты…
Голоса напитывались ожесточением, под светильником метались тени, казалось, еще немного – и произойдет большой взрыв, в котором сгорит созданный мною мир. Неужели ничего нельзя сделать так, чтобы благие желания не извратились вопреки воле творца? Вот же оно я, ваш демиург, а вы бесстыдно полосуетесь в моем присутствии, соревнуясь во взаимной ненависти.
А может, это собственные пороки материализовались в моих порождениях?
Стыдно было неимоверно. Стыдно и горько. Ведь звучал звонок предупреждения: не торопись, подумай. Ну что же, само виновато. Пора покинуть этот мир, пока не случилось еще худшего. Я отправило мысленный посыл – и тотчас где-то всклокотало, вокруг забурлила и закружила меня вода, затягивая вниз. Из небытия воздвиглась темная труба, я, больно ударившись, проскочило крутой изгиб, но в следующем колене вращение усилилось. Центробежная сила и поток навалились, растянули тело и порвали его пополам, затем – на еще более мелкие фрагменты, мир померк.
И всё кончилось.
PS Этот рассказ был написан к конкурсу “Фанты. Последнее предупреждение”, но по ряду причин я опоздал с заявкой.
Автор публикации
