Чернила для Грекова
…На самой обыкновенной писательской даче, на самой обыкновенной, застекленной веранде с видом на цветущую петрушку и засыхающие розы, писал, вернее сказать пытался писать, самый обыкновенный писатель, Греков Сан Саныч…
Писал он по обыкновению необычайно плохо, но не писать совсем, он уж точно не мог.
– Графоман…
Полупрезрительно говорили про него соратники по союзам писателей, у него за спиной.
– Пустышка.
Называли его соседи по дачным участкам и не приглашали на общие застолья с выпивкой и шашлыками…
А он все писал и писал, втайне надеясь, что вот сегодня, но если уж не сегодня, то завтра – то точно, из-под его пера, выйдет, выродится нечто талантливое и гениальное, такое, что и соседи по дачам, и коллеги по перу при виде его станут замолкать на полуслове, одновременно привставая на цыпочках и благоговейно сгибаясь в глубоком поклоне.
У него за спиной было конечно кое-что, что позволило ему вступить в парочку союзов писателей: с десяток брошюрок в стиле Дашковой, пустых и скучных, но он, в глубине души прекрасно понимал, что с подобного рода хренью, в большую, настоящую литературу конечно не въедешь.
И вот, сидел этот самый Греков на своей веранде, вымучивая из себя описание дождливого утра, но ничего путного у него не получалось…
Хреново, если честно сказать, получалось.
И так он бедолага, по этому поводу измучился, так испереживался, что даже и не заметил, как задремал, от того-то наверно и не заметил, как перед ним, на веранде, появился самый обыкновенный черт.
Вернее сказать, незнакомец в этом, только потом признался, слегка погодя, когда в виде приветствия приподнял шляпу и показал Грекову свои рожки.
В первый же момент, перед проснувшимся Сан Санычем, предстал довольно респектабельный мужчина.
В плаще, с тростью с набалдашником в виде серебряного фаллоса, шляпе с волнистыми краями и кроссовками на босу ногу, причем одна нога была несколько короче, чем другая…
Одним словом вполне себе и вполне…
– Страдаете сочинительством, господин Греков?
Произнес он с ярко выраженным волжским оканьем, бросив на экран компьютера короткий взгляд.
– И судя по всему, получается не очень?
– …Да как вы смеете!?-
Взбеленился Сан Саныч, резко приподнимаясь.
– Да кто вам дал право обсуждать мое творчество!?
Да я член двух Союзов Писателей!
Да у меня с десяток романов, вон, на полке, справа.
И вообще, кто вы, в конце-то концов!?
– Я? Черт. Самый обыкновенный черт.
Представился черт и помахал приподнятой шляпой.
При этом изумленный, Греков и в самом деле увидел у того на голове, среди завитушек жесткого, темного волоса, пару самых обыкновенных (такие еще бывают у молоденьких телят) небольших рожек…
– А пришел я к вам, дорогой вы мой, Александр Александрович, вот с чем…
Тут черт присел в плетеное кресло напротив писателя и тот в ужасе заметил, как у гостя, из правой штанины показался кончик хвоста.
-Там где я обычно обитаю, тоже переживают об упадке Российской словесности.
Ну, право же, сколько можно!?
Книжные магазины заполонили Донцовы, Дашковы, Шиловы, Устиновы и прочие Гормаш – Роффе.
Где современный граф Толстой?
Где Достоевский с Чеховым?
Где Андреев и Демьян Бедный? Где они, я вас спрашиваю? А нет их.…
Пробиться не могут сквозь плотные ряды серости!
Рынок, ети его через коромысло!
Вот и вы бедолага, мечтаете, небось, сочинить нечто гениальное, на века?
Ведь мечтаете, признайтесь?
Греков потупился, скромно перебирая исписанную стопку бумаги типа А-4.
– А хотите,-
продолжил, лукаво улыбаясь всем своим чертовым лицом, черт.
-Мы с вами заключим, небольшой контрактник и вы, гадом буду, если совру, напишите такое, что все классики: и бывшие и будущие, в очередь выстроятся, дабы хотя бы подержать в своих руках вашу промокашку.…Хотите?
– Вам нужна моя душа?
Грустно спросил начитанный писатель.
– Зачем?
– Да на кой ляд мне ваша душа?
Черт вскочил и кругами заходил по веранде.
– У меня, там (он ткнул пальцем с коротко обкусанным ногтем куда-то вниз, в направление облупленного пола) и своих душ хватает за глаза.
Уж поверьте…
Нет. Душа мне ваша без надобности. Просто примите за аксиому так сказать, что судьба вас свела с, быть может, единственным в мире добрым чертом.
Так сказать чертом – альтруистом.
Я вам дам баночку необыкновенных чернил, перо и пока чернила не закончатся, вы, уважаемый господин Греков, будите писать только гениальные вещи.
Но к сожаленью (черт театрально развел руками), как только чернила закончатся, тут уж вы не обессудьте, вы прекратите писать.
Писать совсем, даже анкеты, даже автобиографию…
Согласны?
На столе, перед пораженным Грековым, появилась склянка чернил, грамм эдак на сто и самая обыкновенная ручка с железным пером, какие были в ходу на почтамтах в СССР, периода застоя.
– А на много ли хватит тут чернил?
Засомневался вдруг Сан Саныч, разглядывая склянку.
– Не сомневайтесь, любезнейший Александр Александрович.
Коротко взвизгнул обрадованный черт.
– На парочку полного собрания сочинений В.И.Ленина – за глаза.
Ну а вы, естественно, вольны использовать чернила , как хотите.
Хотите, пишите глыбы, хотите – короткие миниатюры.
Один черт все, что будет выходить из-под вашего пера, все будет самой высокой литературой.
Одним словом, через несколько минут, контрактник был подписан, причем первый вариант – кровью.
Булавка у запасливого гостя также оказалось и он ее (вот же аккуратист чертов!) прежде чем проколоть указательный палец Грекова, протер собственной слюной.
Наконец-то шумный и говорливый гость ушел, оставив после себя чуть заметный запах жженой серы, а воодушевленный писатель тут же сел и, часто макая пером в чернила, написал:
– А за окном шел дождь, мерзкий и пакостный, какой бывает только осенью, хотя…
За стеной надрывно зазвенел телефон и взбешенный Греков, вскочив, совершенно случайно, полой своего байкового халата сбросил со стола, склянку с чернилами на пол, отчего последние, тут же впитались в рассохшиеся половые доски…
Все то, что прокричал после того, как, расстроенный писатель, перу не поддается, особенно если учесть указ о неупотреблении нецензурных выражений в литературе.
Известно лишь, что теперь, Грекова Сан Саныча, приглашают на каждое застолье, где он совершенно не смешно рассказывает бородатые анекдоты, старательно надирается дармовой водкой и объедается полусырыми шашлыками.
А писать он бросил…
Совершенно.
Лишь иногда, в полнолунье, на своей, самой обыкновенной веранде, при свете луны, Греков вспоминает отвратительную улыбочку подлого черта и перечитывает свою единственную и последнюю, гениальную строчку:
« А за окном шел дождь, мерзкий и пакостный, какой бывает только осенью, хотя»…
Автор публикации
