И ведь всё понимаю, буквально всё, а не могу. Не могу собраться и встать. Потому что Валька Сергеев мёртв, а я не могу даже вспомнить глаза того обдолбанного наркоши, который, размахивая невесть откуда взявшимся пистолетом, орал, как дурак и палил во все стороны.
– Оружие на землю! – закричал тогда Валька, неожиданно выступая вперёд и держа ствол на сгибе левой руки.
– Гады! Гады все! – последовал ему ответ и очередной выстрел.
– Оружие на землю, – повторил Валька, словно по учебнику, – стреляю на поражение.
Да хрена тебе лысого! Его просто не слушали, а я не стал ждать, когда пуля пробьет кому-нибудь из нас черепушку и всадил по ублюдку хорошую порцию свинца. Вот только падая, тот успел нажать на спуск. И понимаю, что не хотел, просто дрогнули пальцы.
И сколько есть процентов, даже долей процента того, что шальная дура, выпущенная умирающим придурком, попадет вашему напарнику прямо в лоб? Вот и я бы на такое не поставил.
Однако Валька рухнул навзничь, уставившись стеклянным, немигающим взглядом вверх, а между бровей у него расцвела черная дырка.
Сучья жизнь, сучья работа. А всё почему? Да потому что этого молодого суслика приставили ко мне всего неделю назад. Начальник отдела – полковник Авдеев (за глаза – Гоша) – положил мне руку на плечо и доверительно произнес, дыша вчерашней вечеринкой:
– Горохов, сверху разнарядка пришла вместе с юнцами. Надо обучить, а ты у нас опер опытный.
Сучье дежурство и вызов на дебош в притоне, где нас и встретил тот крокодил с гниющими венами.
От изысканного самоедства меня отвлекает сигнал телефона, будь он неладен.
– Саня, ну ты как?
Ага, это Светка. Эксперт-криминалист. Она недавно развелась с мужем и мечтает затащить меня в постель. Жаль, только я не люблю брюнеток размером овер-сайз. А так-то она баба хорошая.
– Нормально, Света, Чего хотела?
– Саня, тут…, – она замолкает, словно ждет подсказки из зала, – тут служба безопасности тобой интересуется.
Понятно. Налетело вороньё на запах падали.
– Света, не тормози, пожалуйста. Чего копают?
– Горохов, только я тебе этого не говорила, – выпаливает Светка, – у тебя за последний квартал уже третий смертельный случай. Гоша бледный и жует салфетку. Только, Саня…
Не, ну нормально, да? Когда вооруженный грабитель попёр на меня буром, я – да, выстрелил. Честно в ногу. Но я не виноват, что задел артерию, и преступник, взятый с поличным, истёк кровью еще до приезда бригады эскулапов.
И когда мы взяли педофила после серии изнасилований, я тоже не виноват, что ребята меня не оттащили. У меня племяшка возраста тех несчастных девочек, а я всё-таки человек.
Эх, Валька! Не успел ты узнать, какая же сучья у нас работа.
***
Майор. Почему-то я так и думал, что будет майор. Склизкий, бесцветный и какой-то… безОбразный. Увидь я такого в толпе, забыл бы сразу.
– Александр Сергеевич, – начинает безопасник, – о, какое у вас ФИО известное.
А то. Мне еще в школе за этого Александра Сергеевича сполна доставалось. Даже прозвище дали – Пушкин, конечно же. А тут еще копна на голове кудрявая. Шансов не было.
А беда в том, что родители у меня филологи-пушкиноведы. Ага, все вместе и оба сразу. И если в такой семье папу зовут Сергей, то сын родиться каким-нибудь Юрием не может по определению.
Но после армии я сломал систему, заявив, что вместо филологии собрался в Высшую школу милиции. Как говорится, вырастили сына, да и тот мент.
– Я в курсе, – отвечаю, стараясь держать себя в руках.
– Интересует нас, Александр Сергеевич, тот факт, что за последний квартал вы, мягко говоря, угрохали троих подозреваемых.
– Взятых с поличным на месте преступления,- уточняю я.
– Но степень их вины может определить только суд, – улыбается майор. – А вы уже приговорили их к высшей мере. И приговор исполнили самолично. У нас не тридцать седьмой год, капитан.
И откуда ж ты такой взялся? Пока ты в кабинетах звёздочки получал, я в Дагестане под пули ходил.
– Это не имеет отношения к делу, – отрезает майор и вытирает края губ салфеткой, – я вас туда не посылал. Пока побудете под домашним арестом. До выяснения обстоятельств. Оружие сдайте на хранение.
Майор выходит из кабинета, отбросив в сторону салфетку.
– И скажите спасибо, что не в СИЗО. Сами знаете, что бы там с вами было.
Знаю- не знаю, любит- не любит, плюнет- поцелует.
Почему я? Почему сейчас? Смерть Вальки? Да ладно, не такая уж и шишка этот курсант, чтобы привлекать ССБ. Или такая?
А в сущности, что я о нём знаю?
– Саня, постой.
Петров догоняет меня в коридоре после того, как я сдал табельное. Вот неплохой мужик, но зачем-то не пьет. А поскольку родители у меня люди культурные, даже слишком, меня так и тянет присобачить к его фамилии продолжение – Водкин. Я один раз попробовал, так он со мной неделю не разговаривал.
Петров, наконец, догоняет меня и даже обгоняет, заглядывая в лицо с видимым участием.
– Слышал, тобой безопасники заинтересовались. Этот майор – клещ натуральный. Ребята про него тут разузнали немного. Хорошего мало, а слетевших звёзд у него за спиной – как в звездопад.
Спасибо, Петров. От души, от всей человеческой доброты наше вам огромное спасибо. С кисточкой. Успокоил, называется. Жаль, всё-таки, что твоя фамилия не Водкин.
– Но с другой стороны, Саня, подозрительная какая-то смерть на первом же дежурстве.
И мне подозрительно, Петров. Ты даже не представляешь, как мне подозрительно. И если бы сейчас я не шел из хранилища с пустой кобурой, то отправился бы к баллистикам, чтобы они ту пулю, вынутую из Валькиного черепа, под микроскопом рассмотрели. Чтобы они ее лазером вскрыли, скальпелем разрезали, но дали бы ответ – откуда у наркоши, который последние дырявые носки с себя продал, этот проклятый ствол со спиленными номерами.
Но крылышки мне подрезал майор, который клещ посреди звездного поля.
***
Хм, почему-то я даже не предполагал, что абсолютное безделье, когда за углом тебя не поджидает очередной труп, или пьяный дебош, так приятно. Можно выпить кофе не на ходу, а спокойно, не торопясь. Отведать, именно так – отведать сыра, наслаждаясь вкусом, а не засовывая бутерброд в рот, одновременно натягивая куртку.
Только как-то скучно уже на следующий день. И, главное, – без новостей. И что совсем непонятно – без звонков безопасника.
Зато, наконец-то, поговорил с мамой. Выслушал все новости о школярах-недотёпах, не отличающих Германа от Онегина, о соседке с верхнего этажа с безумной пучеглазой собакой и наглых дворниках. Стребовал с нее обещание заняться ноющей спиной и попросил к телефону отца.
В который раз жалею, что тот подался в филологи. Вот из кого вышел бы настоящий следак, который, если цель почует, будет рыть до конца.
– Александр, – как всегда, отец называет меня полным именем, – есть несколько способов определения лжи в голосе человека. Один из них – излишняя весёлость. Мы с тобой разговариваем редко, но такого безбашенного веселья в твоем тоне я не помню даже после вашего с Викой развода. Мама вышла в кухню, рассказывай.
И что остается? Только вздохнуть и начать говорить. Я его знаю, отмазываться бесполезно. Помню, в детстве, когда мама приводила меня из садика, где воспитатели наперебой жаловались на мой излишне энергичный характер, я так же стоял под строгим филологическим взглядом и начинал говорить после первого же «Александр».
– Ну, что ж, – отвечает отец после моего рассказа, – я, конечно, не слишком хорошо знаком с внутренней спецификой вашей работы, но мне кажется, что на допрос тебя должны были уже вызвать. И по-моему, с тобой должен работать штатный психолог.
Советую тебе поговорить с человеком, которому ты всецело доверяешь.
Спасибо, папа, я и сам собирался звонить после разговора с вами. Но кому? Гоше? Светке? Петрову? В каждом из них я уверен, но уверенности мало, если дело касается службы безопасности.
Вопрос отпадает сам собой, когда экран сотового высвечивает Светкин номер.
– Саня, только не перебивай, – она говорит быстро, проглатывая окончания, – баллистики проверили ствол. Он засветился еще в первую чеченскую, когда грабанули оружейный склад. Тогда много оружия со спиленными номерами ушло на сторону. Кто в том бардаке будет экспертизу проводить? Номер спилили – и вперед, кроши всех направо и налево.
Потом пистолет всплыл в уличной разборке между крыловскими и амигосами. Из него как раз и вальнули главного амигоса. А потом он исчез с радаров почти на тридцать лет. Из крыловских выжил один, курьер, шестерка на побегушках. Ему, по сути, ничего не смогли предъявить, потому что этот придурок прибыл уже к самому разбору.
Пока Светка переводит дух, я вклиниваюсь с осторожным вопросом:
– И? Как эта информация мне поможет? Как чеченский ствол оказался в том притоне?
– Погоди, Горохов, дойдем и до этого. Почему не нашли ствол при обысках после разборок – думаю, тебе объяснять не надо. 90-е годы, нищета и зарплата гречкой. Сунули ДПС-никам на лапу, те машину и отпустили. Типа, мимо проезжала. Вот только сейчас этот курьер-шестерка уважаемый человек. Депутат, меценат, благотворитель и помогает приюту для бездомных собачек. Но и это не всё… Ой, отключаюсь.
И телефон умолкает, оставив меня в полном недоумении. Интернет, Интернет, всемогущая сеть, что ты мне скажешь о депутате, меценате, благотворителе и любителе бродячих животных.
Гаврилов Сергей Викторович. Депутат городского собрания, куратор краевого музея воинской славы, учредитель благотворительного фонда «Искорка» для детей, больных лейкемией. Постоянный спонсор приюта для животных «Надежда». Пятьдесят лет, жена-красавица, трое детей. Скромный особняк за городом, декларация о доходах за последние три года.
Всё настолько в порядке, что аж тошно.
И всё-таки, что же Светка не успела мне сказать?
***
Полуночный звонок вырывает из сна, в котором на меня нападают какие-то адовые пауки. Блин, надо меньше смотреть фантастики на ночь.
– Саня, Светка мертва.
Это Петров, который не-Водкин. И я, который после такого заявления, пытаюсь найти на подушке собственную голову, забитую пауками.
– Как? Когда? Почему? Я же вечером с ней разговаривал.
– Около десяти вечера к ней приехала дочь, потому что Света не отвечала на звонки. Открыла дверь и сразу наткнулась на тело в коридоре. Патанатом проводит вскрытие прямо сейчас. Саша, ты точно никуда не выходил? Твой номер был последним в списке ее звонков.
Сука! Петров, ты сейчас, вообще, о чем?
– Я ничего не утверждаю, – припечатывает он, – но вокруг тебя слишком много трупов в последнее время.
И он отключается, оставляя мне в трубке тоскливые гудки, похожие на похоронный марш. Я под домашним арестом, чёрт вас всех бери!
Лихорадочно набираю номер Авдеева. Гоша сбрасывает звонок, и я готов разбить окно, выбрасывая наружу всю свою сучью жизнь. Светка. Ну, почему она? Она же просто работяга, просто эксперт. Дали ей мочу на анализ, она и выяснила, какой в той моче уровень наркоты. Что такого она узнала и сообщила мне, что кое-кому пришлось её лихорадочно устранить?
И самое странное, безопасник мне так и не звонит.
Да, к чёрту! Бросаюсь в прихожую, натягиваю куртку. Рука автоматически хочет поправить кобуру, но натыкается на пустоту. Матерюсь про себя, вылетаю из квартиры, и дверь щёлкает за моей спиной английским замком.
Приветливое мигание сигналки, уютный щелчок замка, мягкая оплётка руля. Паркинг – реверс-драйв и ночной город в открытое полностью окно. Потому что мне нужно охладить мысли, которые несутся вскачь, словно дикий табун иноходцев.
Я влетаю в родное отделение выпущенной из ПМ пулей. По дороге сбиваю бомжа, приведенного каким-то молодым дежурным, и с треском открываю дверь в кабинет.
И сразу натыкаюсь на майорские звёздочки. Такие же блёклые, что и глаза, глядящие мне в лицо.
– Капитан, какой сюрприз. Мне казалось, мы с вами обо всём договорились, но вы так и нарываетесь на взыскание. По меньшей мере.
Мне хочется вдарить его по бесцветной улыбке, искривившей тонкие губы. По точке между мышиных бровей, ровно туда, куда влетела пуля из чеченского пистолета. Но из-за стола предупреждающе поднимается Петров, уперевшись кулаками в деревянную поверхность, исчёрканную царапинами.
– Остынь, капитан, – Авдеев подходит сзади и успокаивающе кладет мне руку на плечо, – здесь все свои.
Не все! Кое-кто, с майорскими звёздами, не мой.
– Вы уж простите его, майор, – Гоша обращается к безопаснику, – Горохов у нас всегда был… яростным. А тут коллегу убили, с которой он десяток лет в одной группе отпахал. Как тут не сорваться?
– На первый раз, – говорит, словно механический автоответчик, – я закрою глаза на нарушение. При условии, что капитан не будет принимать участия в расследовании и прямо сейчас отправится под домашний арест.
– Не забывайте, капитан, вы – последний, с кем жертва разговаривала перед смертью.
Это он добавляет мне яда в спину, когда Авдеев мягко выводит меня из кабинета.
– Да ты пойми, Горохов, – объясняет полковник за дверью отделения, щелкая подарочной ZIPPO – ты же сам опер, и по всем правилам следствия ты – первый подозреваемый. Очень не хочется тебя спрашивать, но где ты был после звонка Светланы и до того, как тебя разбудил Петров? И кто может подтвердить твоё алиби?
Безумие. Калейдоскоп безумных событий и поступков. Мне приходится подтверждать своё алиби, о котором я даже не задумывался. Ну, и, конечно, по всем законам самого плохого детектива, никто не может его подтвердить. То самое алиби. Светка звонила мне где-то в 19.45, дочь к ней приехала около 22.00. Значит, Светлану убили именно в этот промежуток времени. Камеры на подъезде?
– Бесполезно, – морщится Авдеев, – новостройка, куда она переехала после развода. Камеры пока не работают.
Свидетели? Ночные парочки? Регистраторы в машинах? Ну, хоть что-нибудь? Хоть какая-то зацепка должна быть.
Наши с полковником сигареты догорают почти синхронно. Мне надо ехать домой. Под домашний, мать его, арест.
Но к нам неожиданно присоединяется Палыч – патанатом. Он просит сигарету, жадно затягивается и выпускает дым колечками, заставляя нас подпрыгивать в ожидании.
– Значица так, – наконец, заговаривает Палыч, – убили ее в промежутке между 20.00 до 21.00, плюс-минус полчаса. Убили, по классике жанра, тупым предметом по голове. Могу сказать, господа, что убийца был исключительно силён, височная кость практически вдавлена в мозг. Орудие преступления, насколько я понимаю, не нашли?
К нам выходит Петров. Осуждающе смотрит на меня, который уже должен был уехать домой, но я выхватываю из пачки сигарету и закуриваю, хотя от дыма уже тошнит. Перекур – святое дело.
– Не нашли, – подтверждает Петров, – и замок не вскрыт. Значит, открыла сама. Значит, убийцу знала.
Мне показалось, или он метнул в мою сторону многозначительный взгляд?
– Могу добавить, – продолжает Палыч, – что, судя по углу удара, били со спины.
Мне даже добавлять ничего не надо. Означать это может только одно: Светка знала убийцу, она открыла ему дверь и повернулась спиной, ничего не опасаясь.
– Убийца – левша, – заканчивает Палыч.
А мне хочется выть от бессилия, потому что я – амбидекстр. Это не раз спасало мне жизнь. А вот сегодня, похоже, погубит.
– Оружие просить не буду, – говорит полковник, – у тебя его нет. Сдай удостоверение, Горохов. По-хорошему сдай. Мне. Если не сдашь мне, придётся сдавать майору. У нас в ИВС есть свободная камера. Сорок восемь часов, до выяснения.
Автор публикации
