Стенка, здравствуй, вот и я!
Вован бросил в угол рабочий инструмент – биту, и устало рухнул в кресло. В голове мужчины крутилась только одна мысль: «Я. Ненавижу. Людей!»
Пронзительно заорал телефон – никакой попсы на вызове, обычный звонок. Тяжело, мучительно выдохнув, Вован, валявшимся на столике ножом, перемазанным в сливочном масле, подтянул смартфон поближе и ответил на вызов.
– Ну?
– Сыночек, что же ты не звонишь? – беспокойно зажурчало в трубке. – Уже два месяца, как заезжал домой, да и то, толком тогда не поговорили…
– Мать, чего тебе надо? – грубо ответил любящий сын. – Вываливай живее, а то я подыхаю от усталости. Бабла нет, и не проси.
– Вовочка, как тебе не стыдно? Ты же со своей мамой разговариваешь, а такое впечатление, словно с врагом… Не нужны мне твои деньги, я за тебя переживаю…
– Ты на часы глядела? Шесть утра! Все, пока, – нажал на отбой Вован и зло швырнул через всю комнату телефон. Естественно, прибор не выдержал такого обращения. Встретившись со стенкой, аппарат распрощался с этим миром, укоряющие мигнув на прощание треснувшим экраном.
Сегодня Вован всю ночь занимался своими прямыми обязанностями клубного вышибалы, то есть, вышибал. Намахавшись, что молотобоец, он мечтал лишь об одном: выбросить куда-нибудь подальше и без того отваливающиеся руки и тихо сдохнуть. А заодно никогда – никогда – никогда не видеть человеческих рож. Не слышать человеческих голосов. И молчать. Вечно.
Звонок второго сотового – рабочего, заставил Вована встрепенуться. Рывком вытащив раздражитель из нагрудного кармана, он с ненавистью уставился на номер входящего вызова.
– Палыч, чтоб ты сдох… – проворчал он, перед тем как ответить: – Слушаю!
– Так, Вован, тебя шеф на ковер требует, ты сегодня какого-то хрена выкинул пришибленного, пару ребер ему подправив, так эта сволочь оказалась его родственничком. По ходу у тебя проблемы намечаются. Быстро шпарь сюда, пока шеф сам за тобой не явился, и тогда тебе кабздец полный будет.
– Да пошли вы все! – заорал неожиданно для самого себя Вован, и второй телефон отправился в компанию к первому. Впрочем, сломанным аппаратам долго скучать в одиночестве не пришлось: взбешенный хозяин разъяренным носорогом подлетел к той же стенке и несколько раз от всей души, приложился об нее лбом. – Ненавижу! Чтоб вы все сдохли! Ненавижу! Нена…
Третий, контрольный удар, оказался слишком силен.
В себя Вован пришел мгновенно, словно кто-то нажал кнопку «ВКЛ». Тьма перед глазами стремительно развеялась, он попытался моргнуть и не смог: веки словно приклеили к коже. Не понимая, что именно он видит, глубоко вздохнул. Дыхание вырывалось из груди с каким-то почти механическим шипением, оставляя желтоватый парок в воздухе.
Дышалось странно. Собственное тело ощущалось непривычно. Картинка перед глазами была… Во всяком случае, она была. Но вот какая… Никак не понять, что именно он видит. И как видит – угол зрения изменился. Ощущения изменились. Да что такое?
Мужчина повернул голову – голова повернулась тоже неправильно. Остальное тело пока не шевелилось, словно придавленное каменной плитой. А может, его парализовало?! Вован уставился на то, что было перед его носом – а есть ли у него нос? То что маячило перед глазами, было похоже больше не на знакомый до боли нос, а на черный блестящий дирижабль. А вокруг виднелись… Сопли. Или кисель. Лучше думать, что кисель. Темные стены, с бочкообразными выступами, залитыми киселем. Картинка почему-то очень знакомая, хотя Вован был на сто процентов уверен, что в жизни никогда такого не видел.
Да что с ним такое происходит? Вроде не пил, лишнего не курил, наркотой принципиально не балуется, тогда что же он наблюдает, в таком случае? Неужели последствия удара? Точно! По башке-то ему нехило прилетело. Прилетело… Сам себе и отвесил кренделей, дебил! Обреченно вздохнув, Вован поднял руку – о, тело начало подчиняться, значит, не парализован! Он хотел запустить пальцы в шевелюру, чтобы по привычке почесаться. Но рука не дошла до пункта назначения, замерев перед глазами мужчины. А рука ли? И мужчины ли?
Перед взором Вована зависла трехпалая, корявая, черная, блестящая лапища, с жуткими когтями. Он испуганно открыл рот и оттуда полезло что-то, мало напоминающее родной Вовановский язык. Парень непроизвольно схватился за вылезающий орган той самой лапой, и услышал щелчок. На одном из трех пальцев сомкнулись маленькие, но очень острые и крепкие зубы. Резкая боль, не похожая на обычную, странная, почти неузнаваемая, но все-таки боль, пронзила конечность. Он вскрикнул – по звуку получилось, будто кто-то разорвал металл, – и на пол что-то шмякнулось. Отдернув обратно пострадавшую конечность, Вован мельком на нее взглянув, краем уплывающего сознания понял, что лапа из трехпалой превратилась в двупалую.
Крыша, прощай!
К сожалению, далеко сознание уплыть не смогло – по всей видимости, существо, в теле которого умудрился оказаться Вован, было просто неспособно на такую слабость, как обморок. Потому, бездумно потыкавшись мордой в склизкие стенки, оглушительно при этом щелкая то ли вторым, то ли третьим комплектом зубов, Вован застыл на месте, тупо глядя на громадную, яйцеобразную хрень, доходящую ему до уровня груди. Отчего-то эта штука его потрясла едва ли не больше, чем все перемены случившиеся с ним. Возможно оттого, что он знал эту дрянь. Он уже с ней встречался. Не лично, правда, до сего момента по крайней мере, но чисто визуально он ее знал. Это было, чтоб его разорвало, яйцо. И не чье-нибудь, а Чужого!
О, Вован видел этот фильм! Еще в детстве он с трепетом следил за всеми перипетиями в жизни лейтенанта Рипли, и никак не мог дождаться, когда же, наконец, ее сожрут. А вот теперь, на-те вам, получите: судя по всему, вот-вот сожрут именно его, Вована! Как его вообще угораздило оказаться в этом чертовом фильме? А может, это все долбаный сон? Или какой-нибудь козел на работе подсунул ему косяк, а он не вкурил и скурил? Да что он, даун, что ли, не заметить такое? Хотя после этой сумасшедшей ночи он и крокодила бы скурил, не заметив. Но до чего же все-таки качественные глюки…
Вован протянул пострадавшую конечность, желая потрогать завороживший его предмет, начисто забыв о собственных изменениях в организме. Поэтому, два когтистых пальца и третий обрубок, исходящий желтой парующей жидкостью, явились для него неожиданностью. Не дотянувшись до заинтересовавшего его объекта, Вован снова застыл, впадая в очередной ступор. Он даже не осознал, что из его пасти вновь вылезла вторая челюсть, и ободряюще щелкнув зубами, втянулась обратно, накапав вокруг кислотными слюнями, от которых на металлическом полу вскипели мелкие пузыри.
На стене напротив яйца что-то завозилось и, словно в ответ на это движение, «яйцо» тоже шевельнулось. Раскрылись бутоном четыре лепестка и из-под них что-то попёрло.
Вован смотрел, как зачарованный, восхищаясь красотой момента, мысленно подгоняя малыша, готового вот-вот родиться.
Что-то изменилось. В воздухе запахло приказом: – «Все к Королеве!» Вован, вернее, уже Солдат, повел мордой в сторону скользнувшего мимо чужого. Впрочем, какого чужого? Своего! Чавкнуло, и к стене пролетело небольшое, но увесистое тело. Послышался короткий вскрик, тут же оборвавшийся хрипом, и наступила блаженная тишина. Малыш родился… Все правильно.
В тяжелую блестящую башку пришел короткий ментальный укол: его торопили – у Королевы проблемы. Не задумываясь ни о чем, Солдат, слегка прихрамывая, заскользил к точке сбора. Мелькали перегородки, шлюзы, позади оставались тоннели, решетки, распятые, завернутые в коконы тела. Солдат отлично знал, куда он должен идти. Становилось жарче. Откуда-то всплыло – реактор совсем близко. Раздраженно дернув хвостом на ненужные сочетания звуков в башке, монстр ускорился: приближалось не только тепло, появились и новые звуки. Грохот, звонкие щелчки – опять пронеслось: “Стреляют”. Возникшее невесть откуда чувство раздражало – страх. Не за себя, за Королеву. Ментальный удар был неприятен – впереди умирал кто-то из братьев. Донеслось что-то совсем уж непонятное:
– Одиннадцать минут, чтобы удалиться на минимально безопасное расстояние.
Голоса! Вот как это называется: голоса! Зачем они? Выбежав на открытое пространство, Солдат замер, оценивая обстановку. Впереди творился… Ад. Опять! Откуда взялось это? Мысленный процесс шел не так, как всегда. Это раздражало и отвлекало. Тело было словно не родное, двигалось тяжело и непривычно, мыслительные функции явно были не в порядке. Но долго раздумывать о собственных проблемах возможности нет: впереди Королеве грозит опасность, будущие носители хотят нанести ей вред. Внезапно, неведомо откуда взявшийся огонь облил Солдата целиком, и он, взвизгнув, одним прыжком вырвался за пределы пламенной струи, одним ударом лапы снося со своего пути нечто мягкое и живое, отозвавшееся коротким, наполненным болью вскриком. Солдат замер, уставившись на свою конечность – с оставшихся двух пальцев стекала красная жидкость.
– Нет, не хочу! – мысленно заорал Вован, и поджав хвост, попятился назад. Ментальный удар по мозгам заставил его скинуть слабость и приблизиться туда, откуда доносились, все реже и реже, выстрелы. Прямо на него вскочил двуногий носитель, что-то крича – слов Солдат опять не понимал. Носитель был меньше тех, что он до сих пор видел, на верхней части его тела мотались два нефункциональных хвоста. Из пасти Солдата полезла внутренняя челюсть, прицеливаясь, куда ударить, чтобы не вывести существо из строя полностью – до внедрения эмбриона.
– Мама! – непонятно кричал носитель. Он был мал и потому Солдат попросту обхватил его передними конечностями – пришел сигнал, что Королева уже вне опасности, и можно заняться своими прямыми обязанностями.
– Ньют, нет!
– Рипли!
– Рипли? – удивился Вован и его голова взорвалась.
****
– Ну что же вы так неосторожно, а? – пожилая медсестра убрала утку и поправила одеяло. Вован ошалело смотрел на нее, не понимая, на каком свете он находится. Последнее, что он помнил – это огромное дуло неведомого ему оружия. – Матушка-то твоя совсем извелась, пока ты здесь в реанимации прохлаждаешься. Уж и деньги совала, и ночевала под дверью, но правила есть правила, сказано – в реанимацию никаких посетителей, значит, никаких посетителей и не будет! А вот в терапию переведут тебя, милок, тогда и с матушкой наговоритесь. Уж она вам втык-то сделает, чтоб стенки не портил головой своей дурной. Это ж надо было додуматься, а?
Вован под болтовню женщины, которая никак не могла определиться, как к нему обращаться – то ли на “вы”, то ли на “ты”, молча пялился в потолок, осознавая, что все происшедшее с ним всего лишь бред. И понимал, что он счастлив. Нет уж, давить людей как тараканов он пока не готов. Хотя находиться в теле эдакой машины для убийств было круто. Мощно. Вот если бы не экстремальные условия, то можно было попробовать еще разок….
Он не заметил, как медсестра вышла.
– Сыночек, – к нему на цыпочках подкралась мать: красные глаза, дрожащие бледные губы и трясущаяся голова ясно показывали, что ей довелось пережить. И Вована вдруг прорвало:
– Мама! Мамочка! Прости меня! Я не хочу… Не хочу…
Мать всхлипнула и припала к широкой груди сына.
– Живой, сыночек мой, живой! Какое счастье, что я тогда приехала, чуяла же, что с тобой что-то случилось…
– Так, мамаша, все же пробрались? – с напускной строгостью произнесла, заходя в палату, медсестра, держа наперевес отчего-то не одноразовый, а стеклянный, видавший виды шприц. – Выйдите немедленно, иначе наш доктор мне шею свернет за такое безобразие. Вот через пару часов у него дежурство заканчивается, тогда и… Все, идите, идите, мамочка, мне еще кровь нужно взять у сынули вашего.
Мать, утирая слезы, вышла – за два часа она успеет съездить домой, принять душ и поесть как следует – за неделю, что сын провел в коме, она дома почти не бывала.
– Ну, вот и все, – добродушно сказала медсестра, промокнув место укола. – Через пару минут в эту баночку ватку выбросите и спать.
Вован счастливо выдохнул, только сейчас понимая, что чудом остался жив. Надо завязывать к чертям со старой жизнью. Что за профессия для мужика – вышибала? Ему только двадцать пять, неужели не сможет устроиться куда поприличнее?
Вата полетела в банку, но, не долетев, упала на пол. Вован осторожно – голова болела довольно сильно, улегся поудобнее и заснул.
Линолеум под ватой тихо шипел и пузырился.
Автор публикации
