Чтобы не портить себе, а также окружающим настроения (мало ли что можно узнать о своём будущем), визит к колдуну я отложил на конец каникул. Пошёл к нему за день до отъезда.
Чернокожие служащие нашей резиденции каким-то образом пронюхали про мои прожекты и, поблёскивая глазами, зубами и выпуклыми лбами, «совершенно случайно» посоветовали мне одного здешнего мага, представив его как человека очень сильного, сильнее духов. Звали знаменитого волшебника Господином М’Дуном.
Искать другие кандидатуры я не стал и позвонил по указанному номеру. В результате мужской голос с сильным акцентом меня пригласил прийти без записи и очереди, что в моих глазах, беря во внимание якобы высокую репутацию колдуна, было подозрительным: хочет поправить своё финансовое положение за счёт заезжего простофили. Хотя, конечно, те же чернокожие советчики меня заранее предупредили, что господин М’Дун по голосу истца или по глазам своего секретаря мог определить важность и срочность консультации и потому очередь на приём устанавливал самолично. Встречи с ним можно было либо ждать годами, либо не ждать совсем.
В каком-то смысле я стал явлением исключительно редкостным и, как мне показалось, после встречи, которая, честно сказать, и на меня произвела впечатление, возрос в глазах местных бедолаг. В день отъезда те в буквальном смысле передрались за право нести мой багаж до поджидавшего нас на стоянке такси. Моему конфузу не было предела: так называемый багаж представлял собой полупустой саквояж и две лёгкие дорожные сумки с сувенирами, которые я мог спокойно донести сам; кроме того, носильщики наотрез отказались от чаевых.
В определённый день и час, ещё не зная, что меня ожидает, я преспокойно направился по данному мне адресу, расположенному в старом городе, похожем на бесконечный лабиринт из белых стен и красной земли. Сориентировался, однако, быстро и без помех, быстрее, чем в Париже.
В аскетического вида приёмной меня встретил человек средних лет, без видимых признаков магической сверхъестественной силы и атрибутов, положенных профессионалам его касты: чёток, брелков или татуировок. Я даже подумал, что передо мной не маг, а просто секретарь. Человек напоминал преуспевающего городского терапевта: белая безукоризненная рубашка, тёмные красивые запонки, отутюженные брюки. Лицо и глаза его были самые что ни на есть обыкновенные. На мизинце, правда, – перстень. Хотя и перстни мне доводилось ранее видеть на мизинцах самых банальных субъектов.
Секретарь-колдун, молча заглядывая мне в глаза, пожал руку и жестом пригласил пройти в кабинет, где за полуоткрытой дверью виднелось высокое плетёное кресло. Я вошёл и занял указанное место. Хозяин проследовал за мной и разместился напротив за письменным столом простых линий, вытесанном из какого-то темно-красного экзотического дерева. Именно таким образом он оказался не секретарём, а тем самым знаменитым М’Дуном.
По-прежнему не произнося ни слова, он спокойно рассматривал меня. Однако смотрел он не глаза в глаза, как это делают гипнотизёры, и даже, собственно, не на меня, а в мою сторону. Причём наполовину рассеянно, с неопределённым интересом случайного соседа по ожиданию пересадки на другой авиарейс. Его взгляд скользил. Останавливался. Опять скользил…
Мне же в кабинете этого странного колдуна рассматривать было нечего. Нас окружали пустые светлые стены. На столе, за которым сидел хозяин, лежали одиноким прямоугольником лист бумаги и рядом ручка. Никаких стеклянных шаров, колод карт, крестов, африканских масок и тому подобных предметов видно не было. Кроме узкого окошка, занавешенного белоснежной прозрачной тканью, не видно было и других источников освещения, вроде ламп или светильников. Так что даже возникал вопрос, каким образом колдун ориентировался в этом помещении в тёмное время суток. Пол был покрыт натуральным бесцветным каучуком — ни соринки.
Мы были абсолютно, исключительно одни. Ни постороннего звука, ни запаха. Ничто не восполняло космической пустоты странного места… Однако, удивительным в такой ситуации было то, что я не чувствовал ни малейшего признака раздражения, ни беспокойства или нетерпения. Я не думаю, что находился в трансе. Моё состояние было скорее нейтральным, лишённым каких-либо положительных или отрицательных эмоций. Я просто сидел и молча ждал, когда хозяин заговорит либо проявит себя как-то иначе.
Через некоторое время Господин М’Дун зашевелился, взял в руки ручку и принялся что-то то ли чертить, то ли писать. Зашуршало по бумаге перо и сразу лишило тишину завершённости, которая придавала окружавшей нас атмосфере черты таинственности.
Запись получилась короткой, потому что работал над ней колдун недолго. Исполнив акт, он, не принимая расслабленной позы, слегка откинулся от стола и, посидев так же молча и неподвижно, как перед написанием, ещё неопределённое время, снова склонился над листом и на сей раз закончил начатое, поставив подпись. Тишина восстановилась.
Не перечитывая сочинённого, господин волшебник протянул мне листок, который я с готовностью и интересом принял, подавшись в сторону письменного стола. Суховатый скрип кресла слился с моим жестом и расцарапал воспрянувшую было духом тишину.
При всей готовности к неожиданностям я не сумел скрыть крайнего удивления: в руках у меня было известное уже приглашение Томаса встретиться в «Элефантене» за столиком №5, составленное на польском языке и состоящее из двух строчек, которое я получил несколько дней тому назад. Коротенький текст в точности следовал орфографии и пунктуации оригинала и, словно бы повторяя машинописную форму шрифта, был прилежно воспроизведён печатными буквами. Я не мог оторвать глаз от бумажного листа, перечитывая содержимое и пытаясь найти логическое объяснение тому, каким образом можно было организовать такой фокус. Объяснения не находилось. Когда же, наконец, я поднял взгляд на господина М’Дуна, то обнаружил, что чудеса продолжались, потому что на месте колдуна прямо передо мной сидел Дамус, одетый в точности так, каким я его видел в Берлине. Убедившись, что я оторвался от чтения и готов слушать, африканский маг заговорил:
— Полагаю, что эта небольшая демонстрация убедила вас в том, что мне известна цель вашего визита, что мне известны также все ваши тайные мысли и желания, потому что я знаю ваше прошлое и будущее в малейших деталях. Вы можете задавать мне вопросы — я постараюсь дать на них исчерпывающие ответы. Но, принимая во внимание специфику ситуации, в которой вы находитесь, мне придётся избежать некоторых подробностей.
Я принял вызов:
— По сути, вы, должно быть, заранее знаете, о чём я буду спрашивать. К чему нам терять время. Изложите всё, о чём мне хотелось бы узнать и о чём вы можете рассказать, и дело с концом. И Бог с ними, с ненужными подробностями…
— Как пожелаете, — не смутился сидящий передо мной субъект, которого можно было теперь на выбор называть господином М’Дуном или же Дамусом. — Однако, замечу, что такой вариант лишит вас возможности занять активную позицию. Вы вынуждены будете довольствоваться моим монологом и, в результате, даже если полученная информация будет соответствовать вашим внутренним запросам — в чём я глубоко сомневаюсь — выйдя отсюда, не задав ни одного вопроса, вы столкнётесь с чувством глубочайшей неудовлетворённости.
Аргумент мага получился точным. Несмотря на скептическую упёртость европейца, перемешанную с чувством возмущения, направленного против такой оскорбительной осведомлённости, делать было нечего, надо было подчиниться очевидности и приступать к опросу, заняв «активную позицию».
И всё же я начал с пререканий, загримированных под деловой вопрос:
— Почему вы начали именно с письма, которое я получил от Дамуса?
— Это письмо является одной из основных точек отсчёта. Оттолкнувшись от него, мы сразу оказываемся в самом центре интересующей вас проблемы.
— Скажите, кто есть Георги Дамус?
— Ваш клиент.
— ?
К этой немой реплике я присовокупил пожатие плечами и поднятие брови: ответ был, на мой взгляд, уж слишком очевиден и расплывчат. Мой мимический экспромт был оценён в качестве недолжной реплики. Поэтому реакция мага в образе Дамуса на него была следующей:
— Он ваш клиент, — медленно отчеканил он ещё раз, положив себе на грудь руку, показывая тем самым, кого он имеет в виду. — И это несмотря на то, что ваши отношения улажены поверхностно. Всё, что вы узнали от господина Георги, — правда. Вы возьмётесь за его защиту. В остальном у меня к вам советов пока нет; всё, что нужно, вы уже сделали, осталось малое: подписанный договор о правовой помощи избавит вас в недалёком будущем от некоторых лёгких неприятностей. Вехову тоже можете позвонить (мне показалось, что при этих словах на его тонких дамусовских губах мелькнула улыбка)…
— Значит, машина времени существует… — задумчиво высказался я.
— Машина времени существует, — подтвердил колдун.
— А фотографии? Что станет с Землёй?
— Фотографии отражают подлинное положение вещей, — опять кивнул он. — Но судьба Земли не должна вас волновать. Могу вас успокоить — Вы умрёте своей смертью.
— И наша встреча была предопределена… — в том же тоне риторического вопроса проговорил я, не находя, как по-другому продолжить разговор.
— Да.
Последнее было произнесено не Дамусом, а лично господином М’Дуном, который, наконец, принял свой обычный — или, вернее было бы сказать, первоначальный — облик городского терапевта с выглаженными брюками и красивыми запонками. Преображение меня не удивило, но навело на мысль, что, может быть, таким образом мне давалось понять, что консультация закончена. Тем не менее, я медлил, ожидая большей ясности. На мой взгляд, она оказалась слишком короткой и практически бесцельной: можно было подумать, что я пришёл сюда только для того, чтобы либо посмотреть на дешёвый фокус, либо ещё раз увидеть Дамуса.
Я решил ждать вербального подтверждения окончания нашего антре-вю. Но волшебник сидел молча, приняв изначальный безразлично-рассеянный вид.
Когда после последней произнесённой реплики пошла вторая минута, и начало казаться (как бывает в давно отложенной партии, когда уже и не помнишь, за кем ход), что её совсем не было, мне подумалось, что дар речи к М’Дуну приходил только в тот момент, когда тот преображался. Время шло, однако он не только не говорил, но и не двигался. Полное отсутствие активности с его стороны могло означать, что исчезновению Дамуса я дал неправильное толкование, и разговор, вероятно, мог быть продолжен. Поколебавшись ещё несколько мгновений, я решился на полумеру и повторил:
— Значит, наша встреча была предопределена…
Мой странный консультант в замедленном движении поощрительно кивнул, подтверждая тем самым отсрочку, которую неожиданно получила наша беседа, и сразу же за кивком из его скупого рта ещё раз выпало «Да».
— Подождите, — заспешил я, — следовательно, и мой отпуск с семьёй здесь, в Африке, был запрограммирован?
Я чувствовал закавыку. Хотел нащупать логику. И в поисках дополнительных данных цеплялся за казалось бы ненужное.
— Теперь можно утверждать, что да.
— То есть, — понял я, — мы могли бы, например, встретиться в Европе?
— Например… – вдруг улыбнулся М’Дун. – Наша встреча, действительно, была предопределена. Но вы правы: не все так просто. Если бы нам было дано сравнить обстановку этого нашего разговора с той смутной идеей, которую она представляла в прошлом, мы бы вряд ли узрели много общего. Он был предопределён как некий факт, без внешнего содержания.
Колдун на секунду задумался, а затем коротко простёр руку вбок, указывая на край стола. Взглянув по указанному направлению, я увидел непонятным образом очутившийся там очень похожий на натуральный, человеческий череп.
— Могли бы вы, например, не восстанавливая лица, определить, кому из знакомых вам людей принадлежит этот череп?
Я пожал плечами:
— Причем здесь череп?
— Для нас он – та самая идея будущего, которая, достигнув настоящего, превратится в лицо. Сначала есть голая, как кость, идея. Ядро. Чем ближе свершение события, тем больше возникает деталей. Кость обволакивается мышцами, через них начинает бежать вена, нерв. Ткань наполняется кровью. Дальше в сторону свершения события – на мясистой части появляется кожа, родинка, бровь…
Череп в самом деле менялся, в точности следуя описанию моего всесильного собеседника а также и науке об анатомии, становясь постепенно головой.
—…Такие несущественные детали, как место и время, погода, прочие обстоятельства, как ваш и мой костюмы, появились после, постепенно, слой за слоем обволакивая ядро. Поэтому, ещё два-три года назад точное место нашей сегодняшней встречи не было окончательно определено, не говоря уже о глубоком прошлом. И, тем не менее, можно было предположить, с определённой долей вероятности, что она произойдёт именно здесь. Хотя, состоись она в ином месте, существенного влияния это обстоятельство на общий ход событий мироздания, я думаю, не оказало бы.
Он на мгновение замолчал, словно сделал в монологе запятую. А я смотрел на голову, которая в конечном итоге оказалась моей собственной. Голова, между тем, смотрела на меня…
— Некоторые философии сравнивают время с рекой, — возобновил он объяснения. — И это не метафора, а истинное выражение реальности. Время течёт по пути наименьшего сопротивления, мягко обтекая встречающиеся на пути препятствия. Оно соединяет события и обстоятельства без ломки или принуждения. Оно логично и естественно. Тот факт, что мы находимся с вами сейчас здесь, является иллюстрацией этого простого базового принципа. В большинстве случаев я перемещаюсь пешком, в связи с чем мне трудно оказаться далее двухсот-трёхсот километров отсюда; выезжаю я за пределы побережья, не говоря о Европе или других континентах, тоже редко; в таких условиях ваш приезд организовывался судьбой гораздо проще и логичнее.
— А если бы мне нагадали, что я встречусь с другим представителем вашей профессии? — задал я ему дурацкий вопрос.
Терпеливый М’Дун спокойно, как механический маятник, помотал головой:
— Не нагадали бы. Наипростейшим вариантом, как я уже имел честь объяснить, была со мной. А высказывая подобные предположения, вы пытаетесь уйти от реальности. Сейчас 00 и почти три минуты, 00 число. Мы находимся здесь и именно здесь. Вам достаточно ваших пяти чувств, чтобы констатировать этот простой факт. Говорить в условном падеже равносильно поведению страуса, прячущего голову в песок.
— …И всё-таки трудно поверить, что все события и обстоятельства, через которые я прошёл, складывались именно таким образом, чтобы мне легче было встретиться здесь с вами.
Он слегка поморщился.
— А в это верить и не надо. Поскольку будет заблуждением, рождённом гордыней, полагать, что весь мир подлаживался под нас или под кого-нибудь ещё. Не забывайте, что время – это река. Что его метод – простота, естественность и взаимосвязанность. Что нас, как соринки, влекомые потоком, пронесло там и так, как и где это было наиболее естественно. Вашу мысль стоило бы перевернуть: не события выстраиваются для нас на нашем пути, а нас несёт по коридорам событий и обстоятельств, которые живут своей собственной жизнью. А мы, в свою очередь, сами не зная того, своими действиями или даже полным бездействием выстраиваем каналы для иных живущих на свете тварей, которых мы не знаем, о которых нам ничего не известно, и которых мы никогда, может быть, и не увидим. Перед временем, которое не делает различий между лицами и судьбами, мы все равны. Счастливец не счастливее горемыки. Рождение равносильно смерти…
Он остановился резко, вдруг. Как если бы хотел перевести дыхание или поразмыслить. Но затем так и не заговорил. И опять наступила тишина, которую мне захотелось побыстрее прервать, потому что она слишком быстро засасывала в свои спокойные мутные воды:
— Господин М’Дун, мне кажется, мы отклонились от сути моего к вам визита. Как же, в конце концов, быть с Дамусом и компанией?
— Оставьте в покое господина Дамуса и не мучайте себя бесполезными вопросами. В вас достаточно внутренней силы, чтобы справиться с возникшими проблемами, которые не выходят за рамки обыденного, — успокоительно проговорил М’Дун неожиданно мягким и глубоким баритоном. — Рассказывать вам, что произойдет в ближайшем будущем и как закончится дело с изобретением Георги, не имеет смысла. Эта тема исчерпана. Но, если хотите, — он сделал паузу, — спрашивайте — я постараюсь удовлетворить ответом.
Он посмотрел на меня внимательно, испытывающе, насмешливо, но не смутил. Я тоже взглянул на него. Также внимательно и испытывающе. Он был прав: дальнейший ход событий я узнаю естественным путём – со временем. Предпочтительнее, наверное, было бы спросить о другом. Я соображал, пытаясь остановить выбор на чём-то существенном.
— Хорошо — не будем трогать вещи очевидные, о которых, стало быть, я узнаю по ходу дела. Хотелось бы узнать побольше о том, что такое будущее. Вернее, как вы, медиумы, его видите. И, конечно, что такое прошлое…
М’Дун ответил не сразу. Он переплёл руки на груди, откинулся от стола.
— Видеть будущее непросто, — наконец высказал он, как мне показалось, непростую для себя истину. — Потому что как вы, наверное, поняли, твёрдого, как камень, будущего нет, как нет раз и навсегда застывшего и окаменевшего прошлого. Всё находится в постоянном движении, властвующем над мирозданием – над вами, надо мной. В предсказаниях ясновидцев вы никогда не найдёте математической точности, потому что в этой области точность отсутствует.
— Простите, но здесь Вы противоречите сами себе, — выдвинул я осторожное возражение, вспомнив о том, что М’Дун якобы мог, или даже видел все мои прошлое и будущее в тончайших деталях.
— Не совсем так, господин Димитрий Р.Ко-оff. Во мне достаточно полученной от Бога силы, чтобы знать о вас многое и, как я уже сказал, с достоверностью самого верного и осведомлённого очевидца. Другое дело, что ни вы сами, ни ваши близкие не смогут вспомнить, что с вами случилось, например, три года назад день в день. В этом смысле моё видение вашего прошлого будет сильнее и ярче, чем ваша собственная память. Не говоря уже о будущем, чьи картины почти полностью закрыты от большинства смертных туманом времени. Пусть мой дар небезупречен и имеет пределы. Опыт и знания восполнят пробелы. А за пределами, о которых я говорю и которые мы, люди, можем взять в расчёт – находится смерть человечества, несущая знание иного порядка. Заглядывать за эту грань нам не имеет смысла.
— Если я вас правильно понял, это значит, что колдун, — я кашлянул, как бы извиняясь за неуместное прозвище, — он махнул рукой, приглашая продолжить. — …Что колдун, как любой профессионал, может быть более или менее способен, а его «шестое чувство» более или менее развитым? И точность его предвидений может быть соответственно большей или меньшей?
— Совершенно верно. В нашем деле есть и таланты и бездари. В вас, например, я усматриваю большие способности к нашему ремеслу, — при этих словах, чувствуя, что я его сейчас прерву, мой терапевт сделал останавливающее движение рукой и объяснил: — У вас в целом спокойный и неспешный характер. Несмотря на проявление некоторого интереса ко всякого рода предсказаниям, в которые вы с охотой верите, внутренне вы остаётесь к ним безразличны. Не умея толком объяснить будущего, вы всё же чувствуете его и поэтому не нуждаетесь в сторонней помощи. О таких, как вы, говорят, что они живут сегодняшним днём. Им завидуют…
…А в остальном, независимо от глубины таланта, у каждого своя собственная манера раскрывать секреты времени. У некоторых поиск во времени сравним с поиском, скажем, корней дерева. Они будут пытаться буравить в грунте времени несколько приближенных друг к другу ям, пытаться усмотреть в них очертания оснований ствола, покрывая недостающие фрагменты логикой. На вскрытие целого пласта у них не хватит сил.
…У других получается иначе. Мой учитель, к примеру, чаще всего как бы вслепую пальпировал в закрытом мешке, нащупывая нужное руками… Что касается меня, я использую несколько техник, раскрывать суть которых нет большого резона. При желании их описание вы найдёте в специализированных изданиях, которые сможете раздобыть в любой мало-мальски оснащённой библиотеке…
М’Дун замолчал, заговорщически улыбнулся и предложил неожиданную вещь:
— Хотите знать, в каком платье вас встретит супруга, когда вы сейчас выйдете отсюда?
Это «сейчас» означало, что консультация была закончена. Но мне почему-то не хотелось, чтобы она завершалась банальностью. Поэтому я в третий и теперь уже последний раз пожал плечами:
— Это предложение вам не очень идёт.
— Как скажете, — без огорчения и даже с какой-то удовлетворённостью бросил ясновидящий. — С вас тысячу франков.
Я расплатился, бросил взгляд на свою голову, которая ещё висела над краем стола и вышел, гадая сам того не желая, как будет одета Адель.
Адель была не в платье, а в шортах!
А назавтра я с сожалением собирался домой: отдых в деревушке юрского периода оказался коротким, с привкусом незавершённости, и уезжать не хотелось. Как и две недели назад, мы сначала стояли около такси, а потом не могли расстаться в аэропорту. Адель снова смотрела на меня своими тёмными огромными глазами, её взгляд снова ласкал меня чуть дольше обычного; её маленькая рука то поглаживала, то тискала футболку… А я опять, как две недели назад, думал о сладости этих расставаний, таких желанных ради этих опечаленных глаз и этой ищущей меня маленькой руки…
Автор публикации
