Я снова шагал вдоль проспекта не оглядываясь. Встречные прохожие бросали на меня озабоченные, а то и испуганные взгляды. Некоторые изменяли траекторию движения, старались обойти на почтительном расстоянии. Попадались и равнодушные. Маленькая девочка, лет пяти-шести, некоторое время изучала моё окровавленное лицо, а когда мы разминулись, спросила у мамы:
– А дяде больно?
– Это плохой дядя, – ответила ей та. – Смотри лучше под ноги, а то упадёшь и сама станешь, как этот дядя.
Я оглянулся. Лёхина «девятка» стояла на прежнем месте. Видимо, кум всё ещё приводил себя в порядок после потасовки. Я просто не мог поверить в то, что произошло. Было ощущение, будто весь мир вокруг оказался какой-то одной сплошной декорацией в большом, невероятно дорогом шоу. И если раньше эта глобальная декорация выглядела вполне естественной, то сейчас я словно оказался за её пределами и увидел, как всё выглядит снаружи. Тонкие картонные стены домов, подпираемые досками с обратной стороны, яркая лампа искусственного освещения вместо солнца, натянутая плёнка над головой, имитирующая небо. И люди… Люди, играющие роли, снующие туда-сюда без конца. Люди, не ищущие друг в друге ничего, кроме выгоды. Люди, избавляющиеся от собственных родителей, как от ненужного балласта, которым рано или поздно станут сами. Корпоративное общество с жёсткой моралью и не менее жёсткими принципами. Жизнь во имя материального развития. Предательство, возведённое в статус религии.
Лёхина машина мигнула «стопами» и отъехала от обочины. Я подождал, пока она скроется из виду и медленно побрёл дальше, к дому. Там меня уже ждали.
Тяжесть пакета с деньгами напомнила о том, ради чего, собственно, я всё затеял. Времени оставалось мало. Мария в любой момент могла начать предпринимать меры по моему «обезвреживанию» или по ограничению контакта с Юлькой. Судя по тому, как она себя вела, её терпение было на исходе, а значит, случиться это должно со дня на день. Спрячет дочь, заявится в милицию, объявит мужа невменяемым, а те, будь уверен, особо церемониться не станут. Слишком уж жёсткий подход в корпоративном шоу к бракованному материалу, ломающему систему своей иррациональностью.
Но я ошибся насчёт жены. Точнее – насчёт её терпения. Оно было не на исходе. Оно уже лопнуло. А я слишком поздно это осознал. Я допустил непростительную ошибку, которая в итоге стоила мне слишком дорого.
Отперев квартиру, вошёл внутрь и сразу же ощутил непривычный, чужой запах. Тут же возникло ощущение, что я не один. Пахло мужским одеколоном, смешанным с густым запахом пота. Я прислушался и осмотрел дверные проёмы, ведущие в комнаты. Никого.
– Эй, есть кто дома?
Тишина.
Я мысленно выругался и тихо прошептал на выдохе:
– Паранойя, блин…
После этих слов из спальни и гостиной высыпали несколько крепких мужиков в чёрной одежде и с оружием, которые в один миг повалили меня на пол, заломив руки за спину. Я даже понять не успел, что произошло. Только коротко вскрикнул.
– Лежать! Руки за спину! – зачем-то прорычал один из них, хотя я и без того уже лежал, а в спину мне давило массивное колено. – В пакет загляни! У него пакет с собой был. Да осторожно, блин!
– Бабки и нож, – пробасил мужчина в чёрных ботинках, которые мелькали прямо перед моим лицом. Судя по их размеру, тот был настоящим громилой.
В этот момент на запястьях защёлкнули наручники, и давление на спину ослабло.
– Попался красавец, – сказал тот, что командовал, а потом обратился ко мне: – Ну что, малахольный? Приехали? Допрыгался?
– На ноже кровь. Пакет дай.
– Где понятые?
– Ща позову.
Через минуту в квартиру вошёл сосед Егор Семёнович и незнакомая женщина средних лет. Оба хмуро смотрели на меня.
– Паспорта с собой? – спросил у них главный.
Те закивали.
– Юра, займись.
– Задержанный – Семёнов Николай Евгеньевич, – лениво вещал Юра. – При задержании сопротивления не оказывал. При себе имел нож и пакет с иностранной валютой в сумме… Сколько там?
– Оставь пока пустое поле.
– Угу. Та-а-ак… Валюта пересчитана в присутствии понятых… На ноже – следы крови. Лицо задержанного имеет следы насильственного воздействия.
– Блин, пальцы! Пальцы, дебила кусок!
– Да знаю! Я же в перчатках!
– Да фиг чего ты знаешь? Сотрёшь! За лезвие бери! За торцы!
– Так кровь на лезвии!
– Ох, дебил… – выдохнул главный.
– Товарищ лейтенант… – заныл бугай.
– Ладно. Понятые, ознакомьтесь и подпишите. Юрий, покажи им! Пакуем! – скомандовал лейтенант, и кто-то резко дёрнул за скованные за спиной руки.
Я кое-как поднялся. На пороге стояла Маша. Она обхватила себя руками, плотно сжала губы и с ненавистью сверлила меня глазами. Затем скривилась и спросила:
– Где ты деньги взял, придурок?
Я не ответил. Просто молчал и смотрел на неё, пока мне это позволяли делать. Старался разглядеть в этом лице человека, без которого не мог продолжать жить дальше. Не получилось.
Допрос длился недолго. Рыжеволосый следователь с усталым лицом и зловонным дыханием законспектировал мои показания в протокол, прочитал вслух записанное и протянул мне для изучения и подписи. Я не глядя расписался.
Меня обвиняли в преднамеренном убийстве Карла Генриховича. Со слов следователя, у них было сразу несколько свидетелей, которые подтвердили, что видели, как я за ним гнался по коридору бассейна. Они опознали меня по фотографиям, которые предоставила моя жена. Как оказалось, её вызвали на допрос так же, как и меня, по телефону. Мария явилась в отделение милиции и дала показания. Она подробно изложила свои подозрения о невменяемости мужа и настаивала на проведении судебно-психиатрической экспертизы. Её слова подтверждались и надзирательницей хосписа. Карл Генрихович, прежде чем отдать распоряжение об эвтаназии моей мамы, поделился с ней соображениями о моём «диагнозе». Она рассказала об этом следователю. После этого, утром, опросили свидетелей. Те опознали меня по фото, и буквально сразу было принято решение о задержании. Марию вызвали с работы, в квартире организовали засаду, и теперь мне светил немалый срок. Обнаруженная же на ноже кровь Лёхи усугубляла моё положение.
Меня поместили в следственный изолятор и, учитывая потенциальную невменяемость, выделили одиночную камеру. Я провёл в ней несколько недель. Точно не знаю сколько. Возможно, пришлось бы просидеть там ещё дольше, но начальника СИЗО беспокоило то, что я отказываюсь от еды.
Мой адвокат, не особо интересуясь мнением подзащитного, организовал встречу с судебным психиатром, неестественно худой женщиной средних лет, с бесцветными, мутноватыми, рыбьими глазами. Когда я её увидел, мне показалось, что она вообще слепая. Женщина вошла в комнату для допросов, в которой перед столом уже сидел я, и уселась напротив. Веки её были красными, будто она недавно плакала или просто не выспалась. Она постоянно встряхивала и массировала пальцы, будто они у неё мёрзли.
Женщина представилась Илоной Александровной. Уточнив моё имя, она без лишних церемоний заявила, что обязана провести со мной предварительное психологическое тестирование. Суть его заключалась в том, что она будет задавать мне различные вопросы, а я должен на них отвечать только «верно», «не верно» или «затрудняюсь ответить». Я безучастно кивнул и подписал какую-то бумагу, которую она тут же поспешила спрятать в картонную папку, принесённую с собой.
Как оказалось, никаких вопросов, на самом деле, не было. Были утверждения, которые мне приходилось либо подтверждать, либо опровергать. Но суть теста от этого, наверное, не менялась. Она зачитывала вслух утверждения, а получая ответ, делала пометки.
– Я считаю себя агрессивным человеком, – тихим голосом, не содержащим и намёка на эмоции, произнесла Илона Александровна.
– Нет.
Она сделала пометку у себя в планшете, записывая мой ответ.
– Иногда я переступаю через трещины в асфальте, когда иду по тротуару.
– Ну, да. А разве бывает иначе?
– Николай Евгеньевич, прошу, отвечайте только «верно», «не верно» или «затрудняюсь ответить».
Её взгляд старательно избегал прямого контакта со мной. Мутные глаза были устремлены либо на бумагу, либо на углы стола.
Я пожал плечами, соглашаясь.
– Мне нравятся слоны.
Вопрос показался сколь неожиданным, столь и абсурдным. Я замешкался.
– Какие слоны?
– Это крупные млекопитающие. Обитают преимущественно в экваториальной зоне. – Она наконец позволила себе прямой зрительный контакт.
– Я знаю, кто такие слоны! Но при чём тут они вообще?
– А вы считаете, что слоны должны быть при чём-то? Они вас раздражают? Вызывают дискомфорт?
– Господи, чушь какая! Вы разговариваете со мной, как с умственно отсталым. Нормально я к слонам отношусь!
– Пожалуйста, успокойтесь, – мягко перебила она меня, – не нервничайте.
– Я не нервничаю. Но это же смешно просто!
– Вас смешат слоны?
– Нет. Просто я привык к тому, что в этой комнате задают другие вопросы. Это разве не очевидно?
Она принялась что-то тщательно записывать в блокнот. Я попытался разобрать хоть слово, но понял, что это бессмысленная затея. Почерк у мозгоправа был… изысканным.
– Николай, я прошу вас сделать глубокий вдох.
– Это ни к чему. Я спокоен.
Она испытывающе на меня посмотрела.
– Мы можем продолжить?
– А у меня есть выбор?
Она сочла мой вопрос риторическим.
– Иногда я хочу кого-нибудь убить.
– Нет.
– Иногда я вру.
– Да.
– Иногда у меня случаются галлюцинации.
– Нет.
– Мне нравится пить кофе.
– Да.
– Мне нравится пить кофе со сливками.
– Не очень.
– Затрудняетесь ответить?
– Нет. Просто я отдаю предпочтение чёрному кофе, но иногда хочется и со сливками. Это так важно? В ближайшие лет десять я не то что сливок, я и воды-то чистой не увижу. А про слонов так вообще говорить не приходится.
Произошло маленькое чудо, и на лице у холодной, безжизненной рыбы образовалось некое подобие улыбки. Она даже пальцы ненадолго расслабила.
– Когда у меня хорошее настроение, я позволяю себе посмеяться.
– На этот вопрос тоже необходимо отвечать или это вы о себе?
– Да. Это вопрос теста. – Она снова едва заметно улыбнулась.
– Да. Я позволяю себе смеяться. И делаю это с удовольствием.
– Иногда я вру, что не хочу никого убивать.
– Мне кажется или этот вопрос уже был?
– Иногда я вру, что не хочу никого убивать, – настойчиво повторила рыба.
– Нет.
– Мне нравится смеяться.
– Безусловно.
– Иногда, когда я расстроен, я смеюсь.
– Не думаю.
– Пожалуйста, отвечайте только «верно», «не верно», «затрудняюсь ответить».
– Не верно.
– Я люблю слонов.
– Да, очень люблю слонов. Даже больше, чем кофе!
– У меня много врагов.
– Нет.
– У меня врагов больше, чем я того хотел бы.
– Нет.
– Я испытываю негативные чувства по отношению к людям, желающим доставить мне неприятности.
– Да.
– Когда мне не удаётся переступить через трещину на асфальте, я расстраиваюсь.
– Нет.
– Если мой враг предложит мне кофе, я откажусь.
– Нет. Возможно, он пытается со мной примириться.
– Только «да», «нет»…
– Знаю, знаю. Хорошо. Я понял. Продолжайте.
– Я люблю заниматься сексом.
– Да.
– Я стараюсь быть преимущественно искренним человеком.
– Да.
– Когда у моих родственников неприятности, я расстраиваюсь.
– Да.
– Я дорожу взаимоотношениями со своими друзьями.
– Да.
– Я люблю свою дочь.
– Да.
– Я никогда не вру.
Только сейчас я понял, что произошло. Женщина с рыбьей головой продолжала сидеть в прежней позе, зачитывать утверждения и конспектировать мои ответы. Ни один мускул не дрогнул на её лице. Но всё, что ей было от меня нужно, она уже получила.
– Я никогда не вру, – повторила она, не меняя тона.
– Может, хватит уже? – спросил я, чувствуя себя обманутым лопухом.
– Простите?
– Хватит, говорю. Всё, что вы хотели от меня услышать, я уже сказал. К чему продолжать эту постановку?
– Николай Евгеньевич, мы должны закончить тестирование. Его результат будет иметь прямое влияние на результаты следствия. Возможно, вам потребуется квалифицированная медицинская помощь. В таком случае ваш адвокат сможет добиться принудительного лечения вместо внушительного срока в тюрьме. Понимаете?
– А если я откажусь?
– Это будет иррациональным поступком.
– Разве психи поступают иначе? Ведь я псих, не так ли?
– Никто не утверждает, что вы псих. Пожалуйста, закройте глаза и сделайте глубокий вдох.
– Да спокоен я! – заорал я на неё и вскочил со стула.
Женщина тут же подпрыгнула на тощей пятой точке и стала торопливо собирать исписанные каракулями бумаги в папку. Щёлкнул замок, в помещение вошёл караульный.
– Всё в порядке?
– Да, – бесцветным голосом сказала Илона Александровна. – Мы закончили.
После двух повторных допросов и контрольной беседы с психиатром меня перевезли в специализированное медучреждение для проведения комплексной психиатрической экспертизы. И если до этого адом казалось то, что происходило в СИЗО, то с первых минут нахождения здесь я понял, что настоящий ад только начинается.
Автор публикации
