С Мариной Генка познакомился на музыкальном фестивале. Случайным образом он выделился из толпы – перебрал с самогоном, купленным в соседнем селе у хитроглазой бабки. Всю ночь жалобно блевал в кустах у реки и простыл в объятиях утренней росы.
Марина обнаружила Генку рано поутру, собравшись искупаться. По доброте душевной взяла заботу о бедолаге на свои плечи. На следующие три дня мир Генки сузился до двухместной палатки, жжения тайской мази под носом и прикосновений женских нежных рук.
Генка так растрогался, что немедленно влюбился. С фестиваля уехал вместе с Мариной. В Ярославль, хотя прежде жил в Твери.
Всю дорогу Марина вещала не хуже индийского радио. Вековые мудрости так и сыпались с ее языка. Генка радостно впитывал. До той поры он и не подозревал о наличии в себе восьми очень важных чакр, не разделял ум и сознание и уж точно не имел понятия о целительной силе мантр.
Генка относился к тому типу homo sapiens, что являли собой воплощенную простоту табуретки. Он любил регги, но по именам знал только Боба Марли и Геру Моралеса. Имел в гардеробе цветастые шаровары, но всегда считал их причудливой разновидностью тренировочных брюк; и всякой умственной деятельности предпочитал хороший напас. Марина была другой. Она носила в себе глубину.
И Генка вдруг осознал с предельной ясностью, что всю жизнь томился в ожидании именно ее, Марининой, глубины.
Так внезапно и стремительно началась Генкина семейная жизнь.
*
– Оладьи! – воскликнул обрадовано Генка, садясь завтракать. – Тыквенные, – с недоумением прибавил он, отправив кусочек в рот.
Марина вопросительно посмотрела на Генку поверх кружки с чаем.
– Почему тыква? – уточнил Генка.
– А чем плоха тыква?
– Ничем. Просто… – Генка замялся, подыскивая слова. – Очень оригинально.
– О, я поняла. Ты предпочел бы оладьи из муки!
В тоне Марины Генке почудилось презрение. Он поспешил возразить:
– Да! То есть, нет! Мне нравится, как ты готовишь. Только…
– Что?
– Н-ничего, – стушевался Генка и молча принялся за еду.
На самом деле Генку уже две недели мучило ужасное подозрение. Похоже, что его избранница была, как бы это сказать…
Слово, вертевшееся на уме у Генки, пугало его. Страстный любитель рубленых котлет и борща, он страдал и мучился ужасным подозрением.
Подозрение это усилилось, когда Генка получил работу в автомастерской. Мастерская была в пяти минутах ходьбы от дома, что позволяло Генке экономить на еде. Марина с охотой согласилась встречать мужа горячим обедом.
И за все две недели на обеденном столе еще ни разу не появилось ничего мясного. Суп-пюре из брокколи, овощное рагу, тушеные кабачки – все это было приготовлено с любовью и толком, но обладало, при всей обильности, пресным послевкусием.
Не в силах больше мучиться сомнениями, Генка дождался очередного обеда и сказал, елозя вилкой по овощной паэлье:
– Сюда бы котлетку…
– Пожалуй, я могла бы, – миролюбиво откликнулась Марина, сама не зная, какой камень сняла с Генкиной души. В последовавший засим порывистый поцелуй Генка вложил всю свою любовь к чуткости избранницы.
– Вечером? – с надеждой уточнил он, собираясь на работу.
Марина с улыбкой кивнула, и на работу Генка ушел, приплясывая от радости.
А когда вернулся домой, предвкушая долгожданное наслаждение, еще с лестничной клетки почуял дразнящий аромат жареного. Неожиданно для себя Генка сделал пируэт перед входной дверью и загремел ключами.
– Я дома! – пропел он, скидывая обувь. Марина выпорхнула из кухни, вытирая руки о передник.
– Вовремя, – сказала она. – Ужин на столе. Мой руки и садись. Я пойду пока сниму белье с балкона.
Сгорая от нетерпения, Генка наспех смыл с рук машинное масло и пыль, после чего с завидной резвостью поскакал на кухню.
Спустя минуту квартиру огласил разочарованный стон.
– Капуста!
Марина недоуменно выглянула с балкона, согнутая под тяжестью таза с бельем.
– Что, Ген?
– Капуста! – В Генкиных глазах стояли слезы. – За что?!
– Что не так?
– Мяса! Я просил мяса, Марина! За все время, что мы живем вместе… Хоть сосиску! Но нет! Почему?
Марина посмотрела на него широко раскрытыми глазами. Осторожно поставила таз на табуретку у балконной двери. И тихо, почти виновато, сказала:
– Я думала, ты знал… Я – веган…
Генкин мир померк. Судорожно всхлипнув, он рухнул на стул и закрыл лицо руками.
*
– Ты не сказала мне!
– Мне казалось это очевидным!
– Не все такие, как ты, знаешь ли!
– Я думала, что ты – такой! Ты ведь никогда не утверждал обратного!
– Что ж, ты ошибалась.
– И что теперь? Мой мужчина не может быть трупоедом!
– Желаю удачи в поисках!
– Ты куда?! Стой! Генка!
Хлопнула входная дверь.
*
Далеко, впрочем, Генка не ушел. В семейных трусах и резиновых тапочках по городу не походишь. Хорошо хоть, куртку успел схватить.
Сидя на лавочке во дворе дома, он долго, задумчиво курил. Взгляд Генки бездумно блуждал по обшарпанной детской площадке советского образца и полосам сушащегося белья, разрезающего двор на микрокварталы. В недрах этих кварталов кипела бурная юная жизнь.
– Это наш домик! Пошли вон!
– Бей девчонок!
– Не подпускайте их!
– Эй! Сашка меня по руке ударил!
– Пыры-выры за себя!
Те из дворовых детей, кто постарше, вели себя более степенно – сидели маленькой кучкой в беседке с выцветшей крышей, украдкой покуривая по кругу сигарету. Сигарета кончилась быстро, и вскоре малолетние лоботрясы принялись коситься на Генку, рядом с которым лежала пачка «Винстона».
Заметив в стае парней знакомое лицо соседского сына Семена, Генка поманил его к себе.
– Слышь, Сёмка. Выручай!
– Похмелье? – со знанием дела спросил Семен.
– Да если бы… Сделай доброе дело, сбегай до угла, возьми у Али для меня шаурму. Жрать охота, а одеваться идти лень. Вот. – Генка покопался в нагрудном кармане куртки, достал мятую сторублёвку. – Сдачу себе оставишь. Идет?
– Бу-сде, – весело кивнул Семен. – Сигареткой не угостите?
– Хватит с тебя и сдачи. Малой еще, курить… Хозяйство не вырастет.
– У меня все, что надо, уже выросло, – с достоинством отбрил Семен и ускакал.
Генка улыбнулся. Пусть себе Марина готовит овощи. Покуда есть на Руси шаурмечные, он с голоду не пропадёт.
И только Генка об этом подумал, как дверь подъезда снова скрипнула, и во двор вышла зареванная Марина. Их взгляды встретились.
– Ну что? – чуть нервно спросила она, шмыгнув носом.
– Что?
– Мириться будем?
Генка почувствовал прилив облегчения. Он кивнул, выразительно хлопнул ладонью по лавочке рядом с собой. Марина, чуть помедлив, села. Помялась немного и ткнулась Генке в грудь.
– Я тебя люблю, – растрогано сказал Генка, прижав Марину к себе. – Ты ж знаешь.
– Ага-а… – провыла Марина ему в подмышку. – И я тебя…
– Ну и что нам с этим делать?
– Не зна-а-аю…
Они немного посидели молча, обнявшись. Подуспокоившись, Марина сказала:
– Не выношу я всего этого.
– Не придется.
– Правда? – Она недоверчиво покосилась на Генку.
– Правда. Не буду я мяса есть, если ты не хочешь. Ну что за беда, в самом деле…
Но сказать оказалось проще, чем сделать. Первое искушение настигло Генку через пять минут после обещания, когда вернулся Семен с шаурмой. Генке пришлось изображать святую невинность, в то же время жестом отсылая Семена прочь. Кажется, парень не особенно расстроился: все же бесплатная шаурма есть бесплатная шаурма.
Шли недели. Генка демонстрировал суровую решимость. Поначалу он думал, что достаточно будет не есть мяса при Марине, но та оказалась на диво проницательна. Съеденный на работе бутерброд с колбасой она умудрялась учуять, и на Генку сыпались укоризненные взгляды. Не забывала Марина и о лекциях, постепенно вводя возлюбленного в курс веганского образа жизни.
– Не только мясо является убийством, – сказала она, увидев однажды воскресным утром, как Генка достает из холодильника упаковку яиц. – Ты когда их купить успел?
– Вчера вечером, – пристыжено сознался Генка. – Я думал, яйца-то можно…
– Всё живое должно быть живым.
Генка подчинился во имя любви.
Оказалось, грибы тоже живые. Когда настал август, он заикнулся было о походе в лес за дарами природы, но был не понят на всех уровнях. Марина долго и воодушевленно вещала о таинственном разуме мицелия, и Генка впервые за все время сожительства усомнился в словах подруги. Не вслух, конечно. Но сопоставить на равных человека и какой-нибудь подберезовик Генка не мог совершенно.
К концу сентября Генка потерял четверть веса. Пришлось покупать новую одежду. Но Марину не смутило и это: уверенным тоном она сообщила Генке, что из его организма наконец-то выходят накопленные мясные отложения.
Генка миролюбиво кивал, но в его отощавших недрах зрел настоящий бунт.
*
Солнце щипнуло Генку за веко одновременно с тем, как его губ коснулся утренний поцелуй от Марины. Он заулыбался и потянулся в кровати.
– Просыпайся, соня. Сегодня у меня для тебя есть сюрприз.
– Что там?
– Увидишь…
Нос Генки учуял полузабытый аромат. Секундой позже, едва не плача от радости, он вскочил с кровати и, судорожно пытаясь попасть ногами в тапочки, кричал:
– Сосисками пахнет! Ух ты, моя хорошая!
Генка бросился на кухню. Сел за стол, несколько секунд восторженно пялился на завтрак мечты. Яичница задорно подмигивала Генке двумя желтыми глазами. Ее белые расплывчатые бока нежно обнимали полоски поджаренного бекона. На отдельном блюдечке лежали треснувшие посередине сосиски, и их аромат изумительно вплетался в волшебную яично-беконовую гамму.
Генка схватил сосиску рукой, проигнорировав вилку, и, прикрыв глаза от удовольствия, впился в нее зубами.
– Ай! Генка! – завопила Марина.
Генка в испуге открыл глаза. Вокруг было темно и не пахло даже намеком на сосиски.
– Ты зачем меня укусил?
– Прости… – растерянно отозвался Генка. – Приснилось тут…
– Что такое может присниться, интересно? – проворчала Марина, потирая плечо.
Генка поцеловал ее в место укуса.
– Авокадо, – мрачно сказал он.
*
Марина еще раз проверила чемодан и удовлетворенно захлопнула крышку.
– Ну всё, чао, – сказала она. – Буду к понедельнику.
– Передавай маме привет, – бодро сказал Генка. Слишком бодро. Марина недоверчиво прищурилась, посмотрела на Генку повнимательней.
– Ты же терпеть ее не можешь?
– Мои чувства не имеют значения. Ты ее дочь, вы должны иногда видеться.
– Ну ладно…
Кажется, она что-то подозревала, но предпочла промолчать.
Они долго стояли в коридоре, обнявшись. Генка бормотал что-то нежное, гладил Марину по волосам, но его истинные мысли привели бы девушку в ужас.
Генка отнес Маринин чемодан в такси, хоть она и утверждала, что прекрасно справится сама. Затем порывисто прижал ее к себе так крепко, будто бы Марина уезжала не в соседний Рыбинск на выходные, а по крайней мере на год за океан.
Садясь в такси, Марина бросила на Генку столь благодарный взгляд, что он тут же устыдился. Но ненадолго.
Вернувшись домой, Генка был сосредоточен и серьезен, как никогда. Из морозилки тут же были выгружены стратегические запасы замороженных овощей. Под ними, замаскированное в груде капустных листьев, пряталось запретное сокровище Генки.
Отбивная.
Пока тикал таймер микроволновки, Генка сгрыз ногти на больших пальцах. Десять минут разморозки показались ему вечностью. Затем, забыв даже приправить стейк, Генка бросил его на раскаленную сковороду. По кухне поплыл самый желанный его утробе запах.
Завибрировал Генкин смартфон. На дисплее высветилось: «Забыла документы и билет на автобус. Возвращаюсь домой».
…Марина появилась на пороге кухни через пять минут. Меж ее губ проскользнуло ошарашенное:
– Ах!..
Ибо за холодильником, согнувшись в три погибели, сидел Генка и судорожно заталкивал в себя недожаренную отбивную. Глаза его сверкали, как у дикого льва.
Автор публикации
