Аня двумя руками водрузила тяжелый чайник на металлическую печку, поворошила угли в топке и присела на самый край длинной лавки у стола под навесом, где они обычно ели и собирались по вечерам. Порыв ветра смешал запахи нагретого металла, дыма и закипающего супа с запахом талой воды, цветов, травы, ягеля и запахом самого ветра, который как она раньше думала, сам по себе пахнуть не мог. Первые дни ей казалось, что она никогда не сможет надышатся тундрой. Хотелось стоять, раскинув руки, подставляя всю себя солнцу и ветру, ощущая себя теми моряками из книг, перед которыми раскидывался бескрайний океан, переживая то щемящее чувство ощущения чего-то огромного, бесконечного и неподвластного времени, чем и является северная тундра. До горизонта тянулось слегка колющеюся и играющее на ветру море мха с островками скромной растительности, как будто все еще не верящей, что наконец закончилось время вьюги и наступила весна.
Посреди моря появилась точка, которая быстро вырастала в силуэт всадника на лошади, неспешно приближающихся к палаточному лагерю двести тридцать четвертой геолого-разведочной партии Якутского горного университета. Аня помешала уже бурлящий суп в кастрюле, сняла позвякивающий крышкой чайник и водрузила его на стол. Рядом появилась тарелка с нарезанным хлебом и алюминиевая ложка, протертая полотенцем. Геннадий Павлович, он же Генка, он же «Аха», прозванный так за привычку никогда не спорить, отвечая на все вопросы «Аха», уже привязал Машку, спокойную и меланхоличную кобылку к коновязи, и снимал переметные сумки с постукивающими друг об друга образцами.
– Руки не забудь помыть, – крикнула Аня, которая сегодня осталась на хозяйстве в лагере.
– Аха, – отозвался Генка, закатывая рукава пыльной куртки с черно-желтыми нашивками на рукавах и направляясь к умывальнику.
Аня всегда сторожилась этого человека. Коля рассказывал, что Генка – бывший зек, отмотавший десятку в лагерях то ли за разбой, то ли за кражу, и прибившийся к геологам, сославшись, что дома у него нет и на «Большой земле» никто его не ждет и никому он не нужен. Лишние руки всегда были в дефиците, и Генку взяли на должность «принеси-подай», она ж в полуофициальном переложении – каюр. Ухаживал за лошадями тоже он. Его сухие и цепкие пальцы были синими от наколок, а с лица, обветренного, высушенного, похожего на чернослив, смотрели маленькие темные глаза. Был по-простецки грубоват, часто вставлял блатные словечки. Любил и выпить. Правда после первого запоя, Николай пригрозил его выгнать, и Генка с тех пор сидел «сухим», стоически перенося редкие возлияния остальных геологов. Тем не менее, со своими обязанностями справлялся он отлично, к девушкам не приставал и вполне заслуженно сейчас ел наваристый суп с олениной, жадно скребя ложкой по тарелке. Чай Генка любил очень крепкий и Аня, зная эту привычку, уже налила ему полный стакан заварки разбавив её лишь чуточкой кипятка.
Доев и помыв тарелку, Генка развалился на лавке и попыхивал, неизвестно, когда скрученной пяткой. Аня сноровисто налила супа в большой бидон, завернула в полотенце полбуханки хлеба, налила в пяти литровый термос чай. Генка уже крутился у лошадей, задав корма и скормив всем четверым по кусочку сахара, за что благодарно был оптрепан за волосы и обфыркан. Погрузив обед в переметные сумки, Генка крикнул:
– Хозяйка, еще нужно чего?
– Нет, Гена, спасибо, езжай.
– Аха. Но, родимая.
И вновь она осталась одна на своем рукотворном островке из четырех палаток, крытого навеса для лошадей и обеденной зоны, с печкой, поленницей, обложенной камнями костровой ямой и высоченной антенной на растяжках – их связью с «Большой землей». А вокруг все также волновалось море, убаюкивая и подталкивая разлечься на теплом камне у палатки и наблюдать за облаками.
Вдали показались нарты, запряженные парой оленей с фигуркой человека на них. Помаячив в зоне видимости, нарты пропали. Аня припомнила, что Варя уже упоминала виденных давеча чужих, но выкинула это из головы.
К мимолетному сожалению, обязанности практикантки, в первом в своей жизни серьезном «поле» никто не отменял. Найденное сурьмяное месторождение мало того, что оказалось богатым, так еще и были все признаки наличия, так важного для страны, золота. Нужно было как можно быстрее подготовить месторождение к началу разработки. Все пять членов, не считая дежурного по лагерю, всё доступное время пропадали на раскопке. Заполнение журналов, перепись и регистрацию образцов, составление отчетов обычно повисало на дежурном и занимало все время, между приготовлением еды. Несмотря на то, что дежурить было положено по очереди, как-то так само получилось, что дежурили в лагере только она и Варя – скромная молчаливая девушка с грустными серыми глазами и непонятным Ане увлечением мамонтами и всем, что с ними связано. То, что по местным просторам, относительно недавно по геологическим меркам, еще неспешно ходили эти гиганты и заставило Варю бросить свой магматический факультет и уехать заниматься сурьмой. В их палатке уже была целая груда тщательно вычищенных костей и осколков, любовно перебираемые каждый вечер и которые «Да точно тебе говорю – мамонт!», как ее уверял Николай, пряча добрую отеческую улыбку в бороде.
Аня отложила химический карандаш, которым подписывала очередную пробу и мечтательно опершись на руку произнесла вслух по слогам «Николай». И улыбнулась. Этот крепкий бородатый еще совсем не старый в свои тридцать пять лет парень, ворвался в её пустовавшее до сей поры девичье сердце и плотно там укоренился вместе со своим прокуренным свитером, голубыми глазами и окладистой бородой, которая всегда так кололась, когда он обнимал её в своей палатке руководителя партии. Познакомились они, как это часто бывает, случайно. Она как раз проходила практику в Геологоуправлении в Якутске, где, маясь от невостребованности, постоянно лезла на глаза руководству. Никаких экспедиций по исследованию угольных месторождений, по которым и шло обучение молодого специалиста, не намечалось, а желание вылезти из пыльной библиотеки с каждым днем становилось все острее. В один из таких дней, крутясь около кабинета руководителя, она и увидела его. Настоящего геолога из её представлений о геологах. Разве что, вместо рюкзака и гитары, он в руках тащил приличный кожаный портфель. Он ее тоже приметил, быстро осмотрел с ног до головы, обдав жаром её щеки и влетел в дверь, не удосужившись плотно прикрыть. Аня жадно ловила разговор. На словах «партия», «экспедиция», «разведка» и «да кого я тебе выделю?», она поняла – это её шанс и решительно без стука вошла.
А потом был и рюкзак, и гитара и первая ночь в палатке плечом к плечу под проливным дождем. Да и всё остальное. Аня прекратила мечтать и, послюнявя карандаш уже синим кончиком языка, принялась старательно выводить буквы. Скоро уже нужно идти готовить ужин для её Николая и остальных.
Аня, накладывая жаркое с олениной по тарелкам, поглядывала на шумно галдящих мужиков, которые толкаясь у рукомойника, плескались и смеялись, будто дети. Ей сейчас казалось, что она та самая спящая царевна из сказки, а это её богатыри. Только царевич тут уже и не нужно её будить поцелуем. Хотя нужно конечно, и она, слегка зардевшись, ушла разливать чай.
Потекли размеренные сытые разговоры под потрескивание костра. Аркадий, пожилой мужик, просоленный и законсервированный в своих шестидесяти годах, похожий на Тараса Бульбу из книги, травил байки, которые были у него бесконечные, как полярный день летом. По часам время подходило к восьми вечера, а солнце лишь слегка приблизилось к горизонту. Вдалеке протявкал песец, видимо тоже удивляясь, где сумерки. Прошелестела тенью мышкующая и залетевшая на запах сова. Все было как обычно.
Варя с Аней домыли посуду. Варя взяла в руки гитару и стала наигрывать что-то, не мешая разговорам, а Аня скользнула мышкой в сторону палатки Николая, куда он уже давненько ушел, обрабатывать замеры с гравиметра. Делал он это всегда лично, ориентируясь на только ему ведомые пометки в полевом кожанном планшете военного образца. Вот и сейчас, сидя в пятне света керосинки и грызя мундштук своей любимой трубки и утопая в клубах вонючего дыма, он аккуратными скупыми движениями рождал тонкие изодинамы на карте района. Аня пробралась к нему за спину и обхватив руками ткнулась в густую шевелюру с застрявшей мошкой. Николай хмыкнул и поцеловал её руку, не отрываясь от процесса. Ей нравилось смотреть как он работает. Она села рядом и просто сидела, наслаждаясь близостью к нему, а он все также молча курил и чертил.
В их отношениях с Колей все всегда было скупо и немногословно. Ей хватало тех кратких встреч в палатке и его редких знаков внимания, случайных касаний, мимолетных взглядов и горячих мгновений близости ночью под незаходящим северным солнцем.
Керосинка подсвечивала клубы дыма, которые скапливаясь вокруг головы, формировали подобие нимба со старых икон. Аня улыбалась и была счастлива сиюминутно. О том, что будет потом, когда они вернутся на «Большую землю», она старалась не думать. Где-то в глубине души было понимание, что она всего лишь одна из бесконечной череды юных восторженных практиканток. Но пьянящая надежда не давала ей грустить, наслаждаясь каждым новым днем с ним рядом.
Зашипела рация. Николай погрузился в подстройку капризного верньера, пытаясь в шипении и потрескивании услышать собеседника из головной экспедиции в Усть-Нере. Аня не став мешать, тихонько и как ей казалось абсолютно незаметно, выскользнула из палатки. Аркадий ехидно улыбнулся в усы. Генка тоже скабрезно усмехнулся и снова занялся ногтями. Ане было спокойнее думать, что с Колей они всегда были осторожны и никому не давали повода думать, что их отношения выходят за рамки служебных. Тем не менее, об их романе знали все. Семен, который давно ходил с Николаем в «поле», покачал головой. Сколько на его памяти уже было этих практиканток, абсолютно незаметно выскальзывающих утром из палатки харизматичного лидера. Кто их уже помнит… Экспедиция заканчивалась, сдавались отчеты и материалы, вручались премии и награды. Отдых. Новая партия. Новая практикантка. Он не осуждал Николая – сам он был женат и часто скучал по молодой жене, которая не раз уже грозилась уйти от него, если он не перестанет пропадать месяцами вдали от дома и цивилизации. Он ее успокаивал, что вот последний раз. Но снова и снова он уходил в поиск, наматывая на сапоги сотни километр неизведанных троп. Может так, как у Николая и лучше – грустил Семен под тренькание Вариной гитары.
– Кажись едет кто, – Аха присмотрелся к горизонту.
– И правда едет, – Аркадий сходил за биноклем, – аборигены.
– Я уже видела эти нарты, – Варя отложила гитару, – крутились тут пару дней назад.
– Сегодня я их тоже видела около лагеря, как Гена уехал – Аня подошла и тревожно всмотрелась в приближающуюся точку.
– Анют, – Аракадий достал из рюкзака свой верный геологический молоток с проваренной в парафине ручкой и заткнул его за пояс, проверив, что может его быстро достать, – сходи-ка за Николай Василичем. Кажись, гости у нас.
Гости в это время года были, мягко говоря, неожиданностью. Ближайшие оленьи пастбища были не менее как в семидесяти километрах от головной экспедиции и по уверениям руководства, контакта не должно было быть. Однако контакт состоялся.
В нартах, запряженных двумя облезлыми худыми оленями, сидели двое местных. В одинаковых вытертых парках и сапогах, практически неотличимые внешне. Одинаково подкопченные плоские невыразительные лица с ничего не выражающими глазами. Сколько им лет определить было трудно. Скорее по количеству морщин, нежели по их отсутствию, можно было сделать вывод о возрасте: старшему было явно больше пятидесяти, младшему за тридцать. Под шкурой на нартах угадывались небрежно прикрытые, словно на показ, винтовки. От стреноживающих оленей и ослабляющих постромки приезжих резко пахло кислятиной, старым жиром и плохим табаком. Их появление разом разрушило уютную и мнимо безопасную атмосферу лагеря. Аня неожиданно для себя почувствовала, что именно они, геологи, тут гости, а не эти двое. Аркадий задвинул девушек себе за спину и шепнул им идти в быстро в палатку и не высовываться.
Девушек гости проводили цепкими взглядами до самой их палатки и долго еще пронзительно смотря мимо мужчин на запахнувшийся полог.
– Главный нужен. Говорить будем.
По-русски они говорили без акцента. Но фразы были рубленные, колючие и ледяные. Аха поежился.
– А чего нужно то, гости дорогие? – вылез он храбрясь. Хотя и ему было не по себе.
– Ты главный? – глаза холодно впились в Генку и тот смутившись спрятался за Аркадием.
– Неее куда мне в начальники, сейчас придет.
Пауза затягивалась. Из палатки, накидывая куртку на тельняшку, вышел Николай. Оглядел собрание и вопросительно посмотрел на Аркадия, который пожал плечами и кивнул на гостей.
– Главный нужен. Говорить будем, – повторил старший.
– Ну я главный, пойдемте поговорим, – Николай рукой показал на стол.
Познакомились, представились. Пожали друг другу руки. Сели за стол. Геологи расселись с одной стороны, местные с другой. По кивку старшего, младший откуда-то ловко извлек две бутылки столичной водки и поставил их на стол. Аха тут же оживился и рванул за стаканами, но осел под строгим взглядом Николая на край скамейки. Бутылки остались нетронуты.
– Геннадий, чайку б предложил гостям, что ли, – Николай решил побыть радушным хозяином.
– А и правда, – метнулся Аха к костру и водружая туда треногу с чайником. На столе появилась тарелка с галетами и карамелью. Молодой заинтересованно потянулся, но старший одернул его взглядом. Чай пили молча, лишь старший удовлетворенно причмокивал, оценив таким образом качество заварки.
– Анюта наша заваривала, – опять вылез Аха, – ой мастерица чай заваривать. Аракадий зыркнул на Генку, но промолчал.
От сигарет гости отказались, а вот табаку приняли, удовлетворенно кивнув. Подымили. Поговорили о погоде. Что песец нынче мелкий и мех плохой. Что слишком быстро тепло стало, снег быстро растаял. Мокро слишком. Пастбища подтопило и ягель слабый.
Парни мои расслабились и немного успокоились. Даже молодой улыбнулся, когда старший разрешил тому взять карамельку.
– Так о чем поговорить хотел, отец? – спросил Николай, видя, что так посиделки могут продолжатся до утра.
Старший выпрямил спину и глядя в глаза спросил.
– Девки у вас хорошие. Сильные. Здоровые. Все умеют делать хорошо. А чьи они?
Геологи удивленно переглянулись. И тут вылез Аха.
– Как чьи? А ничьи еще. Геологи женского рода, – и наигранно заржал, – ничейные геологини. Не успели еще чьими-то стать. Молодые ишо.
По тому как собрались гости, стало понятно – Аха сказанул что-то лишнее, но ожидаемое гостями. И они это тут же и подтвердили.
– Много оленей у нас. Очень много. Пастбища старые бедные. Плохой ягель. Только здесь хороший. Здесь должны стоять. В стойбище много дел. Очень много. Мужчин много. Женщины нет у нас. Была женщина – заболела сильно. Увезли в больницу. Помрет. У вас две женщины. Обе ничьи – геолог сказал. Зачем вам две женщины в стойбище? Одну нам дайте. Будет наша женщина. Беречь будем. Как уходить будем – отдадим. Шкуры мясо дадим. Всем хорошо будет.
Старший снова пронзительно глянул в сторону женской палатки, где тут же испуганно запахнулся полог – девушки подслушивали.
Геологи оторопело притихли, не зная, как отреагировать на такое предложение. По сути, им предложили продать одну из девушек. Как бы это не прозвучало, оно прозвучало, и нужно было реагировать. Но как, Николай придумать не мог. Пауза затягивалась.
– Мы должны посоветоваться, – все-таки выдал он. Якуты размеренно кивнули головами и отошли к нартам.
– Аха, твою мать, ну что ты за балаболка такая. Сча бы как дал по шее.
Аха втянул голову в плечи и зашептал:
– А че я та, че я та, незамужние, так ничьи.
– Наши они, – отрезал Николай. – Пока в экспедиции, наши! И ничьи больше. Да и вообще, дикость это и каменный век.
– На Кавказе женщин воруют, – угрюмо произнес Аркадий и покосился на копающихся у нарт якутов и демонстративно торчащие стволы двух старых и, явно неухоженных, но все еще смертоносных «мосинок».
Все вздохнули, поняв, куда клонит старший опытный товарищ.
– Главное, сейчас их отсюда убрать, – принял наконец решение Николай, – потом будем думать. Попробую припугнуть партийным руководством – они его опасаются. А там на связь с Головной выйдем – должны помочь.
Все согласились – вопросы общения с местными всегда старались делегировать «наверх», так сказать, во избежание.
– Уважаемые, – начал максимально твердым решительным голосом Николай, встав впереди сгрудившихся за его спиной геологов. – Наши женщины такие же геологи как мы и принадлежат только себе. Работы у нас много и все руки нам нужны до самой осени. Высокое руководство Страны, которое нас сюда послало с важнейшей миссией, будет недовольно, если мы не успеем сделать работу. Не дадим мы вам женщин.
Младший ощерился. Старший же, как будто и ждавший такого ответа, спокойно сказал:
– Завтра приедем. Шкуры, мясо привезем. Ящик водки привезем. Любую женщину заберем. Мешать будете всех убьем обеих заберем.
Они, не прощаясь, споро погрузились в нарты и уехали. Во мху осталась лежать растоптанная карамелька.
Николай тут же кинулся в свою палатку, быстро нашел заветный ключ и с трудом провернув тугой замок вытащил старый истертый Наган. Оттуда же достал патроны россыпью, часть высыпал в карман, а часть сразу отправил в барабан. Только когда рукоять стала неудобно давить в живот, Николай успокоился. Стрелять ему приходилось, в том числе и из этого револьвера, но по людям – еще никогда. Сможет ли? Вопрос. А они смогут, причем, без малейших колебаний. Что он сделает с одним револьвером против двух, как минимум, винтовок. Да и стрелять им даже не придется – ночью в палатках перережут.
Николай вышел к своим, выбросив все сомнения из головы. Аха уже светил бланшем под глазом, а Аркадий почесывал руку, видимо отбитую о непутевую чугунную голову. Его было капельку жалко – выбрали козлом отпущения. Даже если бы Аха не вякнул, ничего бы не поменялось. Раз давно крутятся вокруг лагеря, все давно для себя решили. Разве, что сказать девушек женами. Аню – женой Николая. Варю – Семёна. Но что произошло, то произошло.
Девушки стояли рядом. Скорее обеспокоенные и удивленные, чем испуганные. Аня хотела подойти к встревоженному и какому-то внутренне взъерошенному Николаю, взять за руку, успокоить, но стушевалась и осталась переминаться на месте. Николай, увидевший краем глаза этот её порыв, поймал себя на мысли, что именно ради неё в человека и сможет выстрелить. Мысль была новая, но несвоевременная. «Эх ты ж практикантка моя зеленоглазая, куда мы с тобой вляпались», – подумал он. Поймал тревожный взгляд и ответил максимально уверенным своим: «Всё будет хорошо». И сам заставил себя в это поверить.
– Я вызову базу. Остальным – распланировать дежурства до утра. Вооружится по возможности. Придумать, как укрепить лагерь.
Мужики тут же развили бурную деятельность.
Около палатки, служащей складом, появился штабель ящиков с образцами, отдаленно напоминающий редут. Все вооружились геологическими молотками. Даже девушки таскали с собой кухонные ножи, правда, скорее для собственного успокоения.
Николай вернулся хмурый.
– Помощи не будет. Они не знают, что за кочевье у нас объявилось, которое не боится упоминания Руководства. Обещали узнать, на это два три дня. Нет у нас столько. Сказали, что и правда слабый ягель в этом году – многие кочевья двинулись. Вот и нам «повезло». Местные нам не пойдут – нарвутся на разработку – оленей попортят – на месте ждать будут. Время до завтра дали – значит за подмогой в кочевье поехали. Следить не будут. По крайней мере прямо сейчас. А потом скорее всего. Такой план предлагаю…
Весь день, на всякий случай, Аха в женской косынке и натертыми свеклой губами и подложенным мхом куда нужно, зло посверкивая глазами, демонстративно хозяйничал в лагере, отбывая провинность. Которую он усугубил, в целом логичным, предложением перестрелять их первыми. Все, естественно, тоже подумали об этом, но единогласно решили, что это не достойно советского человека опускаться до смертоубийства. Все женские вещи к этому времени были давно спрятаны на дно ящиков с пробами, а сами ящики поставлены так, что добраться до них было крайне трудно, вдруг бы у кого-то появилось такое желание. Женская палатка щеголяла демонстративно распахнутым пологом и пустотой, а на травке у лагеря были старательно вытоптаны следы от вертолетного шасси.
На разработку никто не пошел, оставшись в лагере. Все измаялись ожиданием, но ничего не происходило. Работать в таких условиях было невозможно, хотя они и пытались. Ели по холодному, хотя очаг топили и кастрюлю ставили.
Солнце немного склонилось к горизонту, когда снова показались нарты. Всё те же. Якуты стояли вдалеке и видно было, что они пристально изучают лагерь. Наконец, они решили приблизиться. К нам приехали эти же двое, что и вчера. Нарты были ощутимо нагружены. Угадывался и угловатый ящик. Была и винтовка. Но на этот раз всего одна.
Старший, не здороваясь, по-хозяйски уверенно прошелся по лагерю. Заглянул в женскую палатку. Удивленно поднял бровь. Зло прогудел по-своему что-то младшему, тот ему ответил и помахал руками. После старший подошел к Николаю, игнорируя остальных, сжавших в руках свое импровизированное оружие. Вопрос был понятен и без слов.
– Вертолет ночью прилетал. Сказали срочно нужны геологи-химики – золото нашли – нужно было определить чистоту породы. А наши женщины как раз химики. Ближе никого не было. Вот и забрали на «Большую землю» обеих со всеми вещами.
Якут нахмурился.
– Да мы и сами недовольны. Шкуры ценятся оленьи, да и мясо нужно. Водка. Решили вам Варю отдать, светленькую. А вот так получилось. Большому начальнику виднее. Можете осмотреть палатки, следы от вертолета. Зачем нам врать?
Николай старался говорить спокойно, размеренно, без эмоций, хотя руки чесались врезать по этой наглой роже. Гость же смотрел на меня зло и самоуверенно. Молодой стоял у нарт, застыв столбом – тоже нервничал.
– Чаю испейте, гости дорогие, – видя, что напряжение растет, вылез Аха с парящим чайником. Я, как Аня, заваривать не умею, конечно, – хихикнул он, – но есть у меня секретный инхридиент, – и выставил на стол банку сгущенки.
Старший тут же скосил взгляд, и стало понятно – Аха зашел с правильной карты. Нашел-таки слабое место. Потом все пили чай, по очереди прикладываясь к банке с двумя пробитыми в крышке дырочками и обсуждали, какой слабый в этом году ягель и что олени лучше лошади.
Уезжая, старый якут сказал:
– Теперь и у вас нет женщины. Плохо без женщины. Поймете скоро.
Горестно покачав головой, он пошел к нартам, а молодой, быстро метнулся и подобрал вчерашнюю карамельку, так и лежавшую на земле.
Якуты давно уехали, а мужики сидели на улице и курили в затяг, смотря на бескрайнее колыхающееся море, мгновенно ставшее чужим и думали, что будет дальше. Поверили ли местные? Будут ли мстить? Или можно работать как раньше?
***
Девушки топтались у своей опустевшей палатки, пока Аха и Аракадий споро готовил двух самых крепких лошадей, навьючивая на них припасы, воду и все что может понадобится в дороге. Варе, как более старшей и опытной, Николай вручил револьвер.
– Скачите быстро, как ветер. Лошадей не жалейте. Строго на юг, – в холодную и слегка влажную Анину ладошку лёг военный компас, вытащенный из планшета, – с базой я договорился – вам вышлют навстречу вездеход. Но ехать вам до встречи минимум сутки. В туалет часто не останавливайтесь – терпите, сколько сможете. Ешьте на ходу. Как прибудете на базу, выходите на связь и сообщите, что добрались. Я буду ждать у рации.
Девушки напряженно кивали, будучи в мыслях где-то уже в дороге. Им было очень страшно, но виду они не показывали. Аня даже храбрилась, гордо держа голову высоко поднятой и с деланным спокойствием оглядывая лагерь, при любом удобном случае задерживая взгляд на Николае. Он ловил эти взгляды и в эти моменты сердце его начинало биться чаще.
Подвели лошадей. Варя сноровисто впрыгнула в седло. Ане, решительно отодвинув Аха, помог сам Николай. Все внимательно смотрели на них. Николай, не стесняясь, схватил руку девушки, прижался лбом к холодной коже и поцеловал. После чего всмотрелся в её зеленые глаза и твердо пообещал:
– Доедешь – женюсь.
Она посмотрела на него, как еще никогда не смотрела, и также твердо сказала:
– Теперь точно доеду.
Мужчины долго смотрел им вслед, пока фигурки не скрылись за горизонтом. Теперь оставалось только ждать и надеяться. Сидеть у радиостанции, грызть мундштук незажжённой трубки и надеяться, что через бесконечные двадцать четыре часа, через шипение и треск помех с «Большой земли» он услышит: «Всё хорошо – они добрались».
Автор публикации
