Будем заново учиться ходить по небу,
Никаких светофоров, разделительных полос.
И где бы я не был, где бы я не был,
Иди на мой голос, иди на мой голос.
Гр. “Дом Кукол”
Знаешь, о чем я думаю, Рома? Я думаю о том, что этот мир давно погряз в безумии и самым нормальным человеком в нем был ты. Только никто из нас этого не понимал.
Мы смотрели на тебя, одетого в любую погоду в один и тот же рваный пиджак; слушали твой заикающийся голос; совали тебе в руки мелкие купюры и смеялись над тобой, сидя в теплых уютных квартирах.
Каково тебе было понимать это? Каково тебе было смотреть в наши лица и находить в себе силы улыбаться?
Да что сейчас говорить? О чем сейчас говорить, когда комья земли разбиваются о крышку твоего гроба,а кладбищенские пропойцы торопятся тебя закопать. Тебе никогда не везло. Тебе даже в этом не повезло – ты ушел зимой. В самый жуткий мороз.
Эти похороны – последнее подаяние, которое я могу тебе дать.
Ты жил красиво, в отличие от нас.
***
– Галина Сергеевна Писарева?
– Да. А кто говорит?
– Капитан полиции Николаев. Скажите, Галина Сергеевна, вам знаком некий Роман Владимирович Стоцкий?
Удивляюсь странному звонку, удивляюсь незнакомому имени и отвечаю:
– Нет. А кто это?
– Странно,- продолжает бесстрастный голос на другом конце провода, – а в его записной книжке мы нашли ваш номер.
Я начинаю раздражаться. Приятного мало, когда тебе звонят из полиции ранним утром и задают вопросы про каких-то непонятных типов, у которых в записной книжке твой номер телефона.
– Да кто это такой, в конце концов?
Капитан полиции вздыхает, разочарованный моей непонятливостью и терпеливо объясняет:
– Роман Владимирович Стоцкий. Сорок лет, безработный, инвалид, проживал на проспекте Красного Знамени. Ну, припоминаете?
И я припоминаю. Сорокалетнего безработного инвалида Ромку.
– Да, – отвечаю капитану, – он что-то натворил?
– Он – нет, а вот с ним – да. Его тело обнаружили вчера утром в лесополосе. Его убили. Нам нужно с вами встретиться, Галина Сергеевна. Если вам удобно, я могу подъехать прямо сейчас.
– Да, конечно, – отвечаю на автомате.
А в голове еще не укладывается то, что Ромки больше нет. И обычная дорога домой в набившей оскомину автомобильной пробке уже не будет прежней. Там не будет Ромки, улыбающегося щербатым ртом и с трудом выталкивающего из себя привычное:
– К-к-к-ак дел-л-л-а?
И ты улыбаешься ему в ответ, открываешь бардачок и достаешь оттуда припасенную еще с утра пятидесятирублевую купюру. Он хватает ее замерзшими пальцами, шустро прячет в карман неизменного пиджака и машет тебе вслед рукой, похожей на крабью клешню.
Это традиция. Была традиция.
Я бездумно собираю разбросанные с вечера вещи. Машинально поправляю покрывало на кровати, уношу в кухню чашки из-под чая и заталкиваю под диван шланг от пылесоса.
Через десяток минут в дверь звонят, и на пороге появляется тот самый вежливый капитан полиции, чей голос я слышала по телефону. Он приносит за собой клуб морозного воздуха и горькие новости, которые прячет у себя за пазухой.
– Я неофициально,- предупреждает капитан прямо с порога,- просто, сами понимаете: убийство. Работа такая.
Я понимаю. Я, конечно, понимаю офицера полиции. Я не понимаю другого: кому мог помешать безобидный и беззлобный инвалид.
И пока я не понимаю, капитан начинает говорить. Оказывается, и опознать-то убитого, бедолагу, некому. И именно с этим вопросом ко мне ранним утром пришел полицейский по фамилии Николаев. Ромку надо опознать, а в его чертовом телефоне, выпущенном еще в прошлом тысячелетии, только мой номер ответил на звонок. Кстати, я даже вспомнила, как он оказался в списке контактов под надписью большими буквами «ГАЛОЧКА». Это произошло два года назад.
***
Как говорилось в одном прекрасном старом фильме – пешеходы завидуют автовладельцам, а автовладельцы завидуют пешеходам. И не продают свою машину только потому, что продав ее, окажутся без машины.
Вот и мы, стоим в огромной, растянутой на десятки километров, пробке, и отчаянно завидуем тем, кто сейчас спокойно идет по тротуару. Эти люди возвращаются домой после трудовой недели к своим родным и любимым. И дома они окажутся гораздо раньше нас.
Но спроси любого водителя – машину не отдаст никогда. Так и будет стоять в пробке, слушать музыку и курить одну сигарету за другой. Главное – в машине, главное – за рулем.
Вот так, неспешно, наша колонна приближается к тому месту, где должен был всегда стоять Ромка. И я вижу, как открываются стекла соседних машин, как водители и пассажиры готовят купюры, чтобы быстро вытянуть руку, сунуть в крабью клешню цветную бумажку и опять отгородиться тонированным стеклом от жизни в рваном пиджаке.
Я еду в пробке под звуки тяжелого рока. Под адский коктейль из ударных и бас-гитары. У меня хорошее настроение, у меня зарплата в кармане – и Ромка… Со своим бессмертным
– П-п-привет. К-к-как д-д-д-ела?
А вокруг адская пробка, в который мы стоим, уже понимая, что домой доберемся только к утру.
Я протягиваю в крабью клешню бумажку. Чтобы сделать это, открываю окно салона, откуда тут же вырывается рок на всех басах. И Ромка улыбается одной стороной лица, потому что вторая у него парализована. Он бросает недоеденный беляш и суется своей уродливой физиономией мне в салон.
– Они, да? – бормочет он, пуская слюни прямо мне на велюровые сидения.
А впереди страшное ДТП с жертвами, это Ромка выяснил, сгоняв на своих полутора ногах вперед и вернувшись ко мне обратно. Но нам плевать. Мы слушаем «Стену» Пинк Флойда. И я записываю свой телефон в его кнопочный аппарат.
***
Я опознаю его тело в безликой атмосфере морга, я говорю, что заберу и похороню его.
И все равно не могу принять, что Ромки на его месте больше не будет. Он там должен быть!
П.С. Ромка, я тебя помню.
Автор публикации
