– Поутру я проснусь,
Чтобы снова, как в бешеном танце,
Поиграть в эту жизнь.
Но сказав себе “Стоп!”…
Подушечка пальца, начав своё путешествие от плеча, плавно поплыла вниз, чуть касаясь обнажённой кожи.
– У двери прошепчу, что на пару
мгновений готов я остаться …
Палец замер над маленьким холмиком груди и, описав круг над её тёмной вершинкой, двинулся вниз, в плавную впадинку живота.
– Вновь остаться на пару минут …
И до самой зари…
Подушечка вновь заскользила к низу живота, пока не упёрлась в край одеяла, преграждавшего дальнейший путь. Лёшкины губы, прошептав последние слова, прикоснулись к коже, вбирая в себя уходящие запахи бессонной ночи и тут же с улыбкой сказали:
– Доброе утро, Льдышка…
Инга, не открывая глаз, расцвела улыбкой и, сжав кулачки, томно потянулась, отчего навершия маленьких холмиков призывно устремились ввысь, а одеяло соскользнуло до согнутых колен.
– Ужас.
– Что?! – Инга резко села в постели, прищурив глаза. – Мне послышалось, или…
– Не послышалось. Ужас. Белый ужас. Симпатичный, но белый ужас. Льдышка, загореть тебе надо. Приедем домой – обязательно в солярий походишь.
– Так. Значит, я – ужас? – тонкие пальчики начали знакомо отбивать дробь на согнутом колене. – Хорошо.
– И-и-и?
– И всё. Я ужас. Так и запишем. Отомщу позже. В данный момент от умышленного членовредительства тебя может спасти только кофе. Где моё кофе?
– Не моё, а мой, – с улыбкой поправил Лёшка, на всякий случай, прикрывшись подушкой.
– Да, кофе – он, мой. Но, тем не менее, это моё кофе. Ты ведь тоже мой. Но в то же время ты моё …
– Сокровище?
– О, да! Антиквариат! Где мой кофе, филолог доморощеный?
– Во-первых, кофе уже сварен и я …
– Где он?!
– … боюсь, что он может остыть. Во-вторых, сегодня у нас с тобой много дел, так что не строй из себя царицу Хатшепсут, а живенько поднимайся.
– Во-первых, где мой кофе? Во-вторых, где мой кофе?! И в-третьих, …
Лёшка не стал дожидаться сотрясающих дом децибел, а молча указал пальцем за спину Инги, которая молнией обернулась в указанном направлении. На небольшом металлическом столике с фигурными коваными ножками лежала открытая пачка сигарет с зажигалкой, небольшая хрустальная пепельница в виде ладони и кофейная чашка, накрытая блюдцем.
– Лёш, а запах где? Одно из двух: или кофе остыл, или ты сварил кофе без запаха. Если это первый вариант, то тебе лучше сразу бежать. Потому что я вспомню ещё и про ужас, и тогда тебе придётся ночевать в лесу со своими русалками.
– Русалки в лесу не живут.
Но Инга уже его не слушала. Проворно карабкаясь к краю кровати, чуть не упав с неё, запутавшись ногами в смятой простыне, она добралась до столика и осторожно приподняла край блюдца над кофейной чашкой. Из-под него тут же вырвалось облачко пара, а капельки влаги, скопившейся на донышке, медленно закапали в тёмный кофе, выпуская из него на свободу новые струйки пара. По комнате начала распространяться волна непередаваемого аромата свежесваренного кофе, переплетаясь с лёгким запахом шоколада и тонкой ненавязчивостью ванили. Инга, закрыв глаза и упоённо вдохнув этот аромат, чуть слышно прошептала:
– Лёшка …
– Ты попробуй.
Маленький глоток кофе заставил Ингу замереть с закрытыми глазами и мечтательной улыбкой на лице. Показалось, что она даже перестала дышать.
– Лёшка, ты волшебник!
* * *
Инга затушила недокуренную сигарету в пепельнице и с сожалением посмотрела на пустое дно кофейной чашки:
– И ведь не скажешь же, зараза, как такую вкуснотищу сварил. Знаю, не скажешь. Хорошо, можешь считать, что почти реабилитирован и я забыла про ужас. Что ты там насчет сегодняшних дел говорил?
Лёшка, приготовившийся перечислять полный список запланированных дел, хитро прищурился:
– Почти?
Но Ингины руки уже обвили его шею, а губы, горячим дыханием касаясь виска, зашептали:
– Почти… Но не совсем. А дела подождут.
И откинувшись на подушки, девушка с улыбкой стала наблюдать за Лёшкиной ладонью, которая медленно заскользила вниз, туда, куда ещё совсем недавно преграждало путь одеяло.
* * *
Лежа на Лешкиной груди, Инга затылком чувствовала бешеный темп ударов его сердца. В такт ему подрагивала тонкая сигарета в её пальцах, грозя сбросить столбик пепла на грудь, покрытую мелкими капельками пота. Выпустив тонкую струйку дыма, Инга потянулась и аккуратно стрясла пепел в хрустальную ладонь.
– Бросала бы ты курить, – язык еле ворочался во рту, пересохшем от недавней страсти. – Зачем здоровье губить?
– Ты же знаешь, что я брошу только в одном случае. И я всё здоровье готова отдать за этот случай.
Инга резко села и твёрдым движением раздавила окурок в пепельнице. Запустив пальцы в белоснежные волосы, она упёрлась локтями в колени и тихонько прошептала:
– Лёш… Ну, почему так? За что? Вон, некоторые по несколько абортов в год делают, а тут… Где я так нагрешила? В какой жизни?
– Льдышка, – Лёшкины руки уже обнимали её за плечи, а лицо утонуло в белых прядях, – маленькая моя. Ну, ведь ещё не всё потеряно. Кто знает? Может, ещё не время.
– Лёша! – Инга резко отстранилась, не стесняясь двух мокрых дорожек на раскрасневшихся щеках. – Ты же сам врач! Ты же видел результаты анализов и обследований! Помнишь? “Невыясненная этиология”. Это значит, что даже современная медицина не может найти причину!
И тут же обняла его, прижавшись мокрой щекой к колючей щетине:
– Прости меня, мой хороший, прости. Всё будет хорошо. Ты прав. Может и не время ещё. Нужно просто верить, да?
– Да, моя радость, – пальцы успокаивающе скользили по белым прядям, – конечно же, нужно верить. Но знаешь, чего мне будет не хватать?
– Чего?
– Аромата табака на твоих губах.
Инга подняла голову и, шмыгнув носом, робко улыбнулась:
– Дурак ты мой… Если… Если всё получится, то я специально найду для тебя жевательную резинку со вкусом табака. Или конфеты. Должны же быть такие?
– Ага! Карамельки! – улыбнулся Лёшка. – Хорошо бродить по свету с карамелькой за щекой, а еще одну для друга взять в кармашке про запас!
– Балбес ты мой, – ласковые ладони прижались к колючим щекам, а губы нашли губы. – Всё, иди, а мне дай привести себя в порядок. Ты так и не сказал, что там за дела у нас сегодня.
– Ну, во-первых, форма одежды – походная. Во-вторых, карамельки не забудь.
– В смысле?
– Вообще-то, я хотел сегодня пораньше с тобой в лес за грибами сходить, – Лёшка задумчиво почесал щетинистую щеку, – но ни капли не жалею, что мы так припозднились.
– И не надейся, не покраснею.
– Ну, а пойдём мы к Вересковой пустоши. Это недалеко ведь, поэтому и еду брать не будем. Карамельками обойдёмся – глюкоза, энергия, все дела. Воды только в роднике наберём. Всё ясно?
Инга подскочила с постели и, вытянувшись в струнку, взметнула ладонь к виску:
– Уи мон женераль!
Лёшка скользнул взглядом по обнажённому стройному телу и вздохнул:
– Нет. Всё же, сначала грибы. Одевайся.
* * *
До Вересковой пустоши – поляны посреди соснового леса, перемежающегося еловыми перелесками – от их загородного дома было всего-то полчаса ходьбы. Поляна и правда была устлана ковром пушистого вереска, высота которого достигала колена. Инга с Лёшкой осенью часто собирали здесь цветущую ароматную траву, из которой потом в городе делали душистый чай.
Вот и сейчас, идя по тропинке вдоль озера, овалом протянувшегося от деревни к лесу, Инга спросила:
– Лёш, а под вереск взял что-нибудь?
Лёшка, идущий впереди и строгающий ножом ореховые ветки, качнул корзиной на локте:
– Если грибов не будет, то сюда вереск и соберём.
– С тобой-то и грибов не собрать? Ну-ну!
Инга засмотрелась на солнечные блики, прыгающие по лёгким волнам озера.
– Лёш, а давай, ты поймаешь большущую щуку, а я котлеток из неё сделаю. Девчонки приносили как-то на работу – вкуснотища.
– Варварство, – буркнул Лёшка, передавая Инге длинный ореховый прут с развилкой на конце.
– Почему это? Говорят же, что у большой щуки мясо жёсткое и оно только для котлет годится.
– Это говорят те, кто больших щук не ловил и не готовил. На котлеты хорошо брать небольших щук, так как у них много мелких вилочковых костей, которые перемалываются, когда фарш делаешь. А просто такую щуку пожарить – так больше будешь костями плеваться, чем мясо есть.
– А у старой большой щуки их нет?
– Мелких нет. Там хребет и рёбра, а эти самые вилочковые кости по размерам не уступают рёбрам. Ты представляешь себе кусок чистого щучьего мяса грамм на двести-триста? Да это же можно стейк из него сделать. Рыбный, правда, но можно. А если взять кусок щуки килограмма на три-четыре, сделать в нём надрезы, в которые вставить кусочки лимона, натереть солью и специями, обложить душистыми травами, а потом запечь в фольге – так ты потом про котлеты и не вспомнишь даже!
– Лёша!
– Что случилось?
– Я сейчас слюной захлебнусь, а у нас только карамель в карманах!
– Всё, всё, молчу! Да мы и пришли уже.
Перед ними стоял стеной сосновый бор, разбавленный тёмными пятнами ельника, в котором, как Инга уже знала, можно было найти их любимые чёрные грузди. Лёшка подошёл к большущей сосне, чьи корни жилами выпирали из-под земли, достал из кармана тряпичный свёрток и развернул его. На льняной тряпице лежала горбушка чёрного хлеба, щедро посыпанная крупной солью. Взяв в руки хлеб, Лёшка что-то пошептал над ним и положил его между корнями сосны, проведя по ним же ладонью, поглаживая их, улыбнулся:
– А теперь можно идти.
– Лешего задобрил? – вернула улыбку Инга. – Так он же спать уже должен. Октябрь, как-никак.
– Если леший и спит, то это не значит, что лес заснул. А он тоже к себе уважения требует.
– Всегда поражалась, как в тебе сочетаются многие вещи. Врач, прагматик, замшелый материалист, а веришь во всё это.
– Верю. И ты ведь веришь, – подмигнул Лёшка. – Так. Идёшь по правой тропинке – там груздей больше попадается. Если попадутся серые рядовки, то обязательно бери. А я по левой пойду.
– Вот так мужики налево и ходят.
– Просто тот ручей, что мы с тобой перепрыгивали, после недавних дождей ты в своих сапожках не перейдёшь.
– Мог бы и на руках перенести, – фыркнула Инга и, улыбнувшись, добавила. – Кто последний к пустоши придёт, тот и ужин готовит.
– Или тот, у кого грибов будет меньше.
– Ах, ты! Вот насобираю тебе …
– Мухоморы в зачёт не идут, – рассмеялся Лёшка. – Всё, потопали!
* * *
Октябрьское солнце грело совсем не по-осеннему, да и корзина, полная отборных груздей, уже ощутимо оттягивала руки. Дойдя до поваленной сосны, Инга присела на нагретую солнцем древесину и достала из рюкзака флягу с водой. Вода была до сих пор обжигающе-холодной, будто только что набрана из родника, который давал жизнь тому самому ручью, к которому пошёл Лёшка. Сзади послышались тихие шаги по еле шуршащим сосновым иглам, устилающим землю. Инга с улыбкой обернулась, но тут же вскочила со ствола дерева.
– Прости, доченька, я и не думал тебя пугать, – тихим приятным голосом сказал незнакомый мужчина, поднимая ладонь в успокаивающем жесте. – Как охота грибная? Смотрю, удачно в лес выбралась?
Инга снова опустилась на лежащий ствол и внимательно окинула взглядом незнакомца. Длинный прорезиненный плащ до середины кирзовых сапог, клетчатая кепка, из-под которой выбиваются седые пряди, седая же борода и пронзительно-голубые глаза с теплой улыбкой. Мужчина присел рядом с Ингой и поставил у ног свою корзину:
– А я вот тоже решил грибочками запастись.
– Ого! – Инга от удивления прикрыла ладошкой рот, глядя на корзину, полную небольших крепких боровиков. – А говорили, что боровики отошли уже.
– Ну, для кого-то и отошли, – незнакомец задорно подмигнул, – а кому-то и попадаются ещё.
И тут же, сдвинув брови, уже серьёзным, но таким же тихим и приятным, обволакивающим голосом добавил:
– Не сидела бы ты на сосёнке, доченька. Негоже молодой девице на дереве этом сидеть. Тебе, чай, рожать ещё детишек своему благоверному, да и себе на радость. Захочешь отдохнуть в лесу, так березку ищи.
Но Инга уже не слушала, зажмурив глаза и крепко, до боли закусив губу, чтобы не разрыдаться во весь голос. Но глаза предательски намокли и первые слезинки скатились по щекам. Не выдержав, Инга уткнулась лицом в ладони и уже не стыдясь, заплакала.
– Ох, доченька, – теплая ладонь легла на вздрагивающее плечо девушки, – ты поплачь, милая, поплачь. Оно хорошо ведь. Со слезами многое уйдёт, спокойствию место освободится. Вон, водицы испей, легче станет. Вода-то, поди, из Беличьей криницы?
– Из Беличьей? – Инга оторвалась от мокрых ладоней и недоуменно посмотрела на мужчину.
– Воду в роднике брала? В том, что на вскрайке леса? Ну, так тот родник и зовётся Беличьим. По ночам белки в нём купаются.
– Белки? Купаются?!
– Да шуткую я, шуткую. Гнездо там просто беличье на ёлке у родника. Из года в год живут они там постоянно, даже куницы их не трогают. Вот и назвали так криничку.
-Беличья криничка, значит? – Инга улыбнулась, вытирая мокрые щёки. – Красиво. Вы извините меня за это… Столько всего …
– Ничего, доченька, не извиняйся, – тёплый взгляд голубых глаз просто завораживал, – но теперь, слушай меня внимательно. Каждый день в течение месяца будешь набирать воду из той кринички и делать чай вот из этих травок. И они, и вода та силу имеют. Хуже не будет, а вот добро придёт.
В ладони Инги лёг увесистый пучок лесного разнотравья. Перебирая пальцами листочки и веточки, она почему-то твёрдо знала, что обязательно будет ездить в лес за водой и готовить чай из этих трав. И совсем не удивлялась этой мысли, будто так и должно быть.
– А теперь поспеши к своему благоверному, а то тот, поди, с ног сбился, выискивая тебя на Вересковой пустоши.
– А откуда вы…
– Иди, иди уже. А я тут еще посижу, отдохну, кости старые на солнышке погрею, пока тепло не ушло перед зимой.
* * *
Предновогодняя суета захватила город в свои объятия. Люди, словно муравьи из потревоженного муравейника, сновали по улицам, превращались в галдящие толпы внутренностей магазинов, обвешивались пакетами с фруктами и спиртным, казались праздничными бегущими ёлками из-за обилия мишуры, гирлянд и прочих украшений. Лёшка, наконец-то вырвавшийся из этого заснеженного бетонного муравейника, уверенно вёл автомобиль, забитый последними покупками для праздника. Инга, последние дни чувствовавшая себя неважно, уже должна была вернуться в загородный дом с визита к врачу и встречать гостей.
Автомобили друзей были загнаны во двор и уже успели припорошиться пушистым снегом, который большими невесомыми хлопьями падал с декабрьского неба, добавляя своё волшебство в предвкушение праздника. Девчата уже колдовали на кухне, мужчины расположились на диванах в гостиной и вертели в руках различные бутылки со спиртным, решая, с чего начать новогодний праздник.
– Лёха, у тебя пепельница есть?
– Да, сейчас принесу. Ингу кто-нибудь видел?
– Твоя Снежная королева наверх пошла переодеваться к празднику.
Перепрыгивая через несколько ступенек, Лёшка взбежал по лестнице на второй этаж дома, где было несколько спален и его кабинет, в котором он и нашёл Ингу, стоявшую у окна, и смотревшую вдаль на заснеженные деревья соснового леса.
– Ну, как ты? Что врач сказал? – подойдя к Инге, он обнял её, прижимаясь к спине. – Кстати, парням пепельница нужна. Где она?
– Лёш, смотри, как красиво. Просто волшебство. Озеро, лес, снег… Как в сказке, да?
– Льдышка, ты меня слушаешь?
Инга сильнее прижала Лёшкины ладони к своему животу:
– Пепельницу я разбила, извини. А ребятам скажи, что курить пусть выходят на балкон или веранду. В этом доме больше не будет табачного дыма. А врач… Всё хорошо, любимый. Вот только…
– Что? – встревоженный голос заставил Ингу обернуться. – Что только? Что врач сказал?
– Всё хорошо, моё счастье, – ладонь нежно коснулась всё такой же небритой щеки. – Вот только мне теперь нужно выполнить своё обещание и найти для тебя карамель со вкусом табака…
Автор публикации
