– Да шевели ты булками, недотёпа! – одетая в чёрную кожу рука брюнета с размаху легла растопыренной пятернёй, словно впечаталась, между лопатками замешкавшегося мужчины с коробкой пиццы в руках. Тремя торопливыми шагами Недотёпа влетел в грузовую кабину лифта Поправил очки и спросил застенчиво:
– Э-э… триста третья на двенадцатом, не подскажете?
– Двенадцатый, да. Я рядом живу, – гортанно высказалась блондинка в лайковой коже, обтянувшей алое пятно пуловера. Кожа блондинки казалась бронзовой, вероятно, от автозагара. Глаза плыли в узких разрезах век греческими маслинами. Типичная Гюльчатай, подумал Недотёпа. Разве что крашеная.
– Нам тоже на двенадцатый, – добавила приземистая мамаша, державшая за руку отпрыска лет шести. Экая пирамидка, подумал Брюнет. Снеговиков с таких надо лепить. Хватило бы на троих. И захотелось кому-то…
– Ну вот, свистать всех наверх! А мне на восьмой, – весело сказал Брюнет и ткнул не глядя в чёрную кнопку. Лифт заскрипел и начал возноситься. Все, кроме Недотёпы и Отпрыска, замерли, уставясь перед собой с выражением стоической отрешенности. Отпрыск разглядывал образцы наскальной живописи местных аборигенов. Аборигены сообща травили какую-то Лильку, определённо, не самых доступных кровей. Недотёпа подошёл к надписи, сделанной прямо на стене чёрным фломастером и окаймлённой двумя восклицательным знаками. Ужаснулся и прочитал вслух:
– Уважаемые жильцы! В связи с тем, что ресурс лебёдки лифта исчерпан, грузоподъёмность кабины снижена до 240 кг. Будьте внимательны и осторожны! Они что, так шутят?!
Нет, это крайне серьёзно, среагировал лифт – и тут же застыл на месте.
– Вы что там, с ума сошли? – вскрикнула Гюльчатай, и Недотёпа вздрогнул.
Но женщина сразу опомнилась. Выхватила мобильник – так часовой ловко сдёргивает с плеча автомат – и чётко кинула в трубку:
– Васо!
Ей тут же откликнулся терпкий южный басок:
– Дорогая, я занят! Сама что хочещ купи. Карта взял, да? Харашо?
– Василий Гургенович, мы застряли! Васо, я в лифте, выручай. Абреков своих пришли! Шойге какой-нибудь позвони, – затараторила Гюльчатай.
– Какая Шойга, слюшай! У меня совещание. Кнопка ест? Лифтёр вызывай, да! – из трубки донеслись учащенное дыхание, плеск воды и сдавленный женский вопль. Гюльчатай, побронзовев гораздо сильнее, медленно опустила мобильник. На лице её читалось: прощай, оружие! Лифт вздрогнул, затрясся, затем рывком спустился на метр-полтора. Брюнет и Гюльчатай взвизгнули. Мамаша вздрогнула, обвела кабину безумным взглядом и выпалила:
– Мы падаем! Господи, зачем я Лёшкину кровать Васильевым отвезла?! На неделю попросили, сестра приехала в гости.
Соседи, онемев, уставились на обезумевшую Мамашу, но она ничего не добавила к сказанному. Лифт провалился метра на три и вновь застыл, слегка скособоченный. Брюнет бросился к кнопке вызова, придавил её пятерней и закричал:
– Лифтёры! Лиф-тё-ры!!! Мы падаем, срочно пришлите помощь!
– Чего орёте-то, третий подъезд! Уже иду, – захрипел в динамике заспанный женский голос. Недотёпа, сняв очки, выпрямился и опустил на пол коробку с пиццей. Покрутив головой по сторонам, подошёл к светящемуся квадрату в центре потолка и ударил в него связкой ключей. Поверхность квадрата покрылась мелкими трещинами, полетели пластиковые осколки. Скинув мешковатое пальтецо, Недотёпа отстегнул подтяжки и продел их через скобу в образовавшейся нише подсветки кабины лифта. Поманил к себе Отпрыска. Коротко скомандовал Брюнету:
– А ну, придержи его!
Брюнет машинально повиновался, ухватил Отпрыска за подмышки и поднял. Мамаша стояла в коме. Недотёпа опоясал Отпрыска своими подтяжками, продев их крест-накрест, и закрепил зажимы, скатав пояс подростковых брюк толстым валиком. Отпрыск повис и закачался в воздухе, будто Человек-Паук, лопухнувшийся с перелётом.
– Это будет твой парашют, – сказал Недотёпа, отходя со счастливым лицом.
– Да вы что? Да вы что?! – опомнилась Мамаша и кинулась к Отпрыску.
Недотёпа развернул её к себе, ухватив рукой за плечо. Спросил негромко:
– Авоська есть?
– Авоська есть, – подтвердила Мамаша и обрадованно закивала, не сводя глаз с Отпрыска. Похоже, уверенный вид Недотёпы напоминал ей о чём-то – вероятно, так и не сбывшемся. Сунув руку в огромную хозяйственную сумку, Недотёпа пошарил нетерпеливо, извлёк затрёпанную авоську. Всё той же связкой ключей надорвал края сетчатого мешка и распустил его надвое, как крошечный гамак. Оглядевшись, стянул с неподвижно стоящего Брюнета поясной ремень, вытащил пояс из своего пальто и привязал оба ремня к ручкам авоськи.
Властно сказал Брюнету:
– Придержи меня!
И вновь Брюнет повиновался, взглянув по сторонам. Ухватил Недотёпу под мышки и приподнял: разносчик пиццы едва дотягивал ростом до метра-шестидесяти. Недотёпа ловко закрепил концы обоих ремней в той же нише, где был привязан ранее Отпрыск, и обратился к Мамаше:
– Ложитесь животом в авоську и крепко-накрепко хватайтесь за ремни!
Мамаша сперва мотнула головой отрицательно. Потом, сообразив что-то, повиновалась. Легла так ловко, как вряд ли кто мог от неё ожидать. Ошеломлённый Брюнет припомнил, что список пассажиров ещё не исчерпан, и обратился к Гюльчатай:
– Всё равно пропадать… может, отсосёшь на дорожку?
– Отъ…бись! – отчётливо бросила Гюльчатай, размышляя о чём-то.
Освобождённая женщина Востока стояла, молча кусая губы. В уголках рта показалась кровь. Все на минуту замерли, услышав реплику Гюльчатай, кроме безмятежного Отпрыска. Он-то во дворе и не такое слыхал. Его Мамаша шумно вздохнула, раскачиваясь над полом.
И завопила:
– Мужчины, сделайте что-нибудь!
– Я писить хочу! – заявил подвешенный Отпрыск, впервые проявив себя, как мужчина.
Затем безмятежно добавил:
– И какить!
Лифт вздрогнул и с нарастающей скоростью бросился вниз, словно ужаснувшись, что Отпрыск успеет первым.
– Не хочу, а-а-а!!! – вдруг завыл Брюнет, упав на колени.
И перекрестился по-католически, слева направо. Недотёпа бросился к Гюльчатай:
– Ложитесь на пол! Руки под колени, свернитесь калачиком на правом боку.
Гюльчатай немедленно повиновалась. Брюнет замер, растерянно глядя на неё, и быстро улёгся рядом, словно ему подрубили коленные связки. Недотёпа свернулся неподалёку. Кабину резко дёрнуло, затем она остановилась, еще сильнее перекосившись. Со скрежетом, показавшимся узникам ангельским пением, отъехала в сторону дверца лифта.
– Ой, тётя Катя! Выведи, Христа ради! – заохала Мамаша.
– Спокойно, женщина. Кажется, всё нормально, – в кабину вошли двое мужчин в зелёных комбинезонах и ловко освободили с воздусей Мамашу и Отпрыска. За их спинами с нарочитым волнением охал диспетчер, дежурная старушка с ключами. Мамаша с Отпрыском мгновенно исчезли за дверью, словно испарившись. Гюльчатай поднялась с пола, отряхнулась. Поправила волосы. Выпятив челюсть, зыкнула на старушку:
– Безобразие, тётя Катя! За оборудованием не смотрите, да!
Мельком осмотрела себя в глянцевый оттиск на стенке, чеканным шагом ушла на волю. Недотёпа подхватил с пола коробку с пиццей и вновь замешкался в дверях, близоруко вглядываясь в номера квартир.
– Да шевелись ты, хрен стоячий! – заорал Брюнет и двинул Недотёпу всей пятерней в загорбок.
Автор публикации
