Зеленый, местами ощипанный попугай с незатейливым именем Кеша, сидел на подоконнике, задумчиво прищурив правый глаз. Левым же глазом он впитывал в себя прекрасное зрелище, что вновь явило ему себя по ту сторону грязного стекла. Его страсть. Его любовь. Эта любовь всегда прилетала туда, на карниз, по утрам, неся с собой что-нибудь вкусненькое. Она трогательно и умилительно разрывала на клочки крыс, мусор, рыбу, других птиц и прочее, или элегантно заглатывала все это целиком. Ни разу не подавившись! О, его возлюбленная ворона была прекрасна…
Он часто задумывался – если бы стекло не было настолько грязным, не с такими многолетними наслоениями жира, и Ворона имела бы возможность его увидеть, обратила бы она на него внимание? Заметила бы зеленое растрепанное пятнышко, восторженно и восхищенно взирающее на неё? Да нет, конечно. Она – птица высокого полета, свободная. Весь мир под её крылом – лети куда хочешь. А он…
А он даже питается не мясом, а каким-то мусором. Кеша, раскачиваясь на жердочке, смотрел на сухие зерна, пополам с шелухой, мутную воду в грязной мисочке и свои засохшие экскременты. Живет тут, как раб, которого выпускают иногда из клетки ради развлечения…
– Жрите быстрее, – его мисочку с зернами пнул проходящий мимо казуар, и еда рассыпалась по полу. Кеша хотел кинуться клевать – он не ел со вчера. Но кто-то явно умный сказал:
– Не ешь перед боем.
Кто это сказал было не понятно, но Кеша решил последовать совету. Да и, сказать честно, лежалые, плесневелые зерна не вызывали аппетита.
Шум снаружи нарастал – народ требовал зрелища.
Будущих гладиаторов подняли тычками палок и построили в подобие колонны. Тукан с выщербленным клювом, выдавал оружие, случайным образом вытаскивая его из большой кучи, сваленной в углу, и их гнали вперед через распахнутые ворота.
Трибуны ревели, чирикали, трубили, хлопали крыльями. Кеша прикрыл глаза крылом, на котором был нацеплен небольшой щит – солнце било прямо в клюв. Он осмотрел доставшееся ему оружие. Клинок короткого меча был иззубрен – кто-то пытался защищаться им от рубящих ударов. Странное решение. Хотя, когда ничего другого не остается, когда жить хочется. На щит надежды было мало – рассохшийся, с ободранной иссеченной кожей. В лучшем случае, пару ударов выдержит.
Рядом захрустел песок, и Кеша скосил глаз. Большой одноглазый Какаду, судя по цвету, откуда-то из Африки, смотрелся дико и непривычно среди пестрых волнистых попугайчиков, ярких неразлучников, коричневых воробьёв и желто-черных синиц.
Попугай был стар. Когда-то белые перья стали серыми, а многочисленные проплешины в оперении говорили о десятках, если не сотнях битв. В крыльях он держал два хопеша, чем-то похожих хищным изгибом на его изогнутый клюв.
Мелкота ярилась, прыгала, звенела железом и пыталась изо-всех сил показать, что им не страшно.
– Сегодня мы умрем, – медленно выталкивая из себя слова проговорил Какаду, склонив голову на бок.
– Почему? – удивился Кеша.
– Потому, – белый указал крылом на распахнувшиеся ворота в противоположной стене Колизея.
Зрители, чуть угомонившиеся, снова взревели.
Из темноты вышли массивные темные фигуры девяти воронов. Кольчуги мелкого плетения на мощных торсах сидели как вторые перья. На лобастых головах с темными умными поблескивающими круглыми глазами были нацеплены шлемы с гребнями. Тяжелые ростовые щиты, выкрашенные в благородный пурпур, с бронзовыми начищенными умбонами, в их могучих крыльях казались невесомыми, а волнистые иссиня-черные клювы гладиев даже на первый взгляд были бритвенно остры.
Преторианцы…
Кешу пробрал озноб. Лучшие из лучших из личной гвардии Императора Воро́на. Они прошли еще несколько шагов и, не выходя на пекущее солнце, остановились, щелкнув клювами.
– В годовщину победы у Граумийских гор, Император дарит вам зрелище, – зычным, хорошо слышимым отовсюду голосом, говорил старый крупный ворон, с перьями, словно подернутыми пеплом. – Вы увидите своими глазами, как Первый легион разбил жалкий пиктский сброд, осмелившийся бросить вызов Вечному городу. Их были мириады – а храбрецов, увенчавших себя вечной славой – лишь сотни. Тень Священной горы падала на воинов, но не устрашились они, ибо солнце горело в их сердцах.
Чириканье и гомон за спиной Кеши нарастал. Он обернулся – уже половина арены была наполнена верещащей пернатой мелюзгой. Многие были безоружны. Обнаружились и две боевых колесницы, запряженных ящерицами, в которые набились попугайчики с луками и дротиками.
– А теперь …
От внезапно наступившей тишины даже закружилась голова.
– Приветствуйте – император Воро́н и его несравненная дочь Ворона.
И снова Колизей дико взревел. Все, даже обреченные на смерть, с восторгом смотрели на облаченного в пурпур и золото Императора, который лениво помахивал крылом подданным. А вот Кеша прилип глазами к прекрасной, как утренняя заря, как порыв свежего ветра, молодой вороне, которая в своей короткой тоге, едва прикрывающей чудесные ноги и высокую крепкую грудь, села чуть позади отца, сложив изящные, но крепкие тренированные крылья.
– Не влюбляйся перед битвой, – снова прозвучал над головой насмешливый умный голос.
Кеша сбросил наваждение и глянул на ухмыляющегося Какаду.
– В этот раз ты опоздал с советом. Мы будем вместе.
– Может и будете, – философски заметил попугай. – Боги любят шутить над смертными, особенно над влюбленными. Нужно только выжить.
– А ты знаешь, как выжить? – Кеша скептически скосил глаз на застывших статуями воронов.
– Много своей благородной крови пролили эти вшивые пичуги в пески моего родного Карфагена, – хищно скрежетнул клювом ветеран. – И пусть за моей спиной нет моей верной Серебряной Сотни, а клинки мои тупы, и этот песок напитаю их кровью. Эй, – обратился он к птицам, – есть кто не первый раз меч в руки взял? Кто хочет подороже продать свою жизнь?
– Второй легион.
– Восьмое крыло.
– Золотая ветвь.
Опытные воины собирались вокруг Белого, продираясь через бессмысленно-чирикающее мясо, и вскоре напротив воронов уже стояло некое подобие организованного строя.
– Пустим голубую кровь? – рыкнул один из бывших легионеров – крупный аратинга, постукивая о щит гладием.
– Кровь у них такая же красная как у нас. Но, то, что мы ее пустим – это к Сове не ходи, – и Какаду так пристально посмотрел на первого ворона, что тот перестал изображать из себя статую и посмотрел в ответ. Так они и стояли, вперив в друг друга взгляды. И так это страшно выглядело, что у Кеши подступил комок к горлу и он порадовался, что не стал есть.
А потом прозвучал гонг.
Холодильник затрясся и металлически зазвенел, возвращая Кешу из мечтаний. Там, хоть и будучи внутри клетки Колизея, он уже чувствовал себя свободным – ведь он уже готовился умереть. А тут? Прутья старой облезшей клетки совсем не походили на высоко возносящиеся перекрещенные канаты с вплетенными золотыми и серебряными нитями, отделяющих арену от зрителей. И жалкие семена были на месте.
Кеша спрыгнул вниз, намереваясь склевать их – может новых дадут? Но в голове зазвучал голос Какаду: «Не ешь перед битвой». Какой битвой? Он не собирается ни с кем драться.
– Кааррр.
Кеша вздрогнул. За мутным стеклом на подоконнике сидел большой черный ворон и с интересом рассматривал его. Походил туда-сюда, тюкнул в стекло клювом.
– Карр, – каркнул он раздраженно и продолжил прохаживаться, щелкая клювом и иногда тыкая им в стекло.
«А ведь он меня сожрать хочет», – вдруг понял попугайчик. «Да только не добраться ему до меня».
Кеша мысленно ухмыльнулся. Он тут в безопасности.
Но ворон не собирался сдаваться – он подпрыгнул, хлопнув крыльями, и с силой долбанул клювом ощутимо дрогнувшую форточку.
– Кар, – довольно сказал ворон и повторил действие.
Кеша напряженно наблюдал, как шпингалет, и так небрежно задвинутый, падает, и форточка распахивается, а огромная голодная птица оказывается внутри.
Все что оставалось попугайчику – смотреть и ждать что будет дальше.
Кровь тугой струей плеснула на и так уже бурый песок – преторианцу хватило одного взмаха, чтобы развалить яростно верещащего воробушка с копьём почти пополам. Черные птицы двигались стремительно, при этом движения их были скупы и расчетливы. Ничего лишнего, ни одного бесполезного взмаха крылом. Они танцевали танец смерти по раз и навсегда заданной схеме. И от этого автоматизма становилось жутко. Ничего не могло смутить их – они косили налетающих на них птиц своими мечами, как спелые колосья, оставаясь невозмутимыми. А броня и щиты их все еще чудесным образом оставались чисты.
Какаду команды не отдавал. Жидкий строй щитоносцев с мечами, несколько триариев с копьями во втором ряду, да несколько иногда пускающих стрелы лучников.
– Пусть устанут, – сухо комментировал командир происходящую бойню.
– Сомневаюсь, что они могут устать, – сказал жако, бывший центурион третьего Гальского легиона. – Скорее устанет всходить солнце.
– Не забывай – это всего лишь птицы. Из мяса, плоти и костей. Каждое движение, каждое поднятие щита тратит их силы. И повышает наши шансы. Лучники, напомните им о себе, а то заскучали.
Над головой Кеши тут же взмыли в воздух черные стрелы, чтобы бессильно ткнуться в поднятые щиты. Стрелы были с срезами и толку против бронированных преторианцев от них было мало. Но они отвлекали.
– Пилумы.
У Кеши имелся целый пучок – успел насобирать. Кривые, скверно сделанные, но их было много. Он, выскочив из-за строя щитоносцев, размахнулся и кинул пилум в самого главного ворона. И совершенно внезапно для всех, копьецо не погнулось, ударившись в щит, а пробило его, глубоко засев в дереве.
Ворон, впервые проявил эмоции, громко раздраженно каркнув. И взгляды их встретились. Ничего страшнее Кеша в своей жизни не встречал – словно посмотрел в бездну. Он отчетливо понял, что теперь этот ворон обязательно его убьет.
Ворон по-хозяйски прошелся по столу, клюнул засохшую хлебную корку в хлебнице, посмотрелся в свое отражение в кастрюле и подошел к клетке с попугаем. Прутья были толстыми – попытавшись перекусить их, ворон только впустую потратил время. Но попыток не оставлял – видимо, удача с форточкой придала уверенности.
Кеша, неожиданно даже для себя, подскочил, и, повиснув на прутьях, сильно клюнул пришельца в неосторожно приблизившуюся к прутьям голову.
– Карррр! – отпрыгнул тот в сторону, заполошно взмахивая крыльями, опрокидывая солонку и сталкивая чашку со стола, которая не преминула с громким звоном разлететься на части.
А еще, пришло ощущение, что на него пристально смотрят – кто это мог быть, ни секунды Кеша не сомневался. И да – она смотрела на него и поворачивая голову то одним, то другим боком. Его любимая! Она наконец обратила на него внимание и через мутное стекло вглядывалась в происходящее.
Минута счастья длилась недолго – она уже отвлеклась на то, как один из преторианцев шинкует крупного ару, отрубая ему крылья и лапы.
Страх куда-то ушел – словно вода, пролитая на сухую землю. Осталась только холодная решимость умереть красиво.
За своими мыслями он чуть не пропустил очередной команды: «Шаг вправо». Какаду понемногу, сдвигал отряд в тень так, чтобы солнце не било в глаза. Воронам пока было не до этого, чем командир и пользовался.
Он опять поймал на себе её взгляд – понравился? Почему-то же она выделила его среди остальных… От нахлынувшего чувства закружилась голова, а меч стал невесомым. Появилось ощущение, что он в одиночку сможет ворона победить. Даже представил, как: подлетает, бьет своим щитом по чуть опущенному из-за застрявшего пилума краю, опуская его еще ниже, и тут же колет в щель мечом, стараясь дотянуться до плеча. Даже при незначительной ране, ему придется бросить тяжелый щит, делая его более уязвимым и позволяя атаковать и по ногам.
Да, так он и сделает, когда будет отдан приказ. А пока – шаг вправо. И быстро убедиться: смотрит? Смотрит!
Оратор не переставал комментировать происходящее, восхваляя подвиги славных сынов Рима. Зрителям же наскучила резня и они начали подбадривать преторианцев взяться за последних оставшихся боеспособных воинов на арене, попутно освистывая «грязных трусов». Но никто из двух отрядов с места не двигался.
– Пусть идут сами – пусть устают. Пусть скользят по кишкам и конечностям, пусть оступаются, пусть пачкаются в крови.
И вороны пошли. Двинулись разом, сомкнув щиты, в которые иногда тыкались стрелы и пилумы. Кеше свой успех повторить не удалось – раз за разом брошенные копья отскакивали с жалобным звоном. Зато он заметил, как морщатся враги – солнце теперь било им в глаза.
Один из воронов негромко каркнув замедлился, чтобы обломить стрелу, засевшую в крыле. Маленький успех вызвал бурное ликование. Но оно было недолгим.
Преторианцы перешли на широкий шаг, а потом и вовсе взлетели, и, под крик какаду: «Сомкнуть щиты! Копья вверх!», обрушились на строй. От удара, Кеша не удержался на лапах и отлетел назад.
Клетка зазвенела и качнулась. Ворон каркнул, и вновь налетел на клетку. Поняв, что так просто до попугайчика не добраться, он перестал впустую в неё биться и стал ходить вокруг, ища, как бы достать желанное содержимое. Вскоре, была найдена дверца, закрытая самим же Кешей на крючок. Для ворона это было слишком просто. Ему показалось, что ворон улыбнулся, когда дверца распахнулась.
– Держать строй! – орал какаду, пытаясь подрубить лапы ворону.
Но щиты сотрясались от ударов. Сперва развалился щит у соседа Кеши – и тот сразу упал с разрубленным до позвоночника плечом. Затем аратинга замешкался, и его голова с застывшим выражением обиды, отлетела в сторону, ударившись в канаты и забрызгивая зрителей кровью.
Ворона сидела, подавшись вперед, и с возбуждением смотрела на происходящее. И все чаще уделяла свое внимание именно Кеше.
Он же по-настоящему сцепился с главным вороном. Отсутствие умения частично компенсировалось запалом и желанием покрасоваться перед любимой. Удары сыпались на щит и на подставленный меч. Пару раз даже удалось достать закованную в сталь грудь, правда, без малейшего толку. Иногда Кеше казалось, что эта страшная птица просто играет с ним, глумится над неумехой на потеху зрителям. Но он не прекращал бороться за свою жизнь, снова и снова клюясь и уворачиваясь от черного стального клюва.
Пока спасало, что ворону негде было толком развернуться на кухне – он мог только подпрыгивать, взмахивая крыльями. Но вскоре попугайчик стал уставать – сил у него было заметно меньше. Он все чаще стал опускаться то на холодильник, то на полки. Все ниже, ниже. Закономерно, вскоре он пропустил удар. А потом и еще.
Сердце забилось, вновь вернулся липкий пробирающий насквозь страх. Ворон же был спокоен и продолжал гонять Кешу.
Упал, обливаясь кровью из рассеченной груди, Какаду, прохрипев напоследок: «Я иду». Всё. Теперь Кеша один – все боевые товарищи пали. Конец? Ворон тыкал мечом, изображая удары в разные части тела и оборачивался к зрителям, спрашивая: как убить? Толпа кричала и свистела, а остальные вороны улыбались и не вмешивались.
Как же не хотелось умирать… Он нашел глазами ворону – неужели она была… печальна? Он же ей понравился! Может она сможет его спасти? Она же дочь Императора!
Дикая надежда вспыхнула в сердце. Он увернулся от вялого удара, а потом сорвался с места и со всех сил метнулся к трибуне Императора. Он приметил, что одна из колесниц, врезавшаяся в ограждение, надорвала канаты и они держаться на паре нитей. Два удара – и он смог протиснуться и выскочить через форточку на улицу. Кеша рванул к любимой. Отчаянно, страстно, со всей верой в любовь, в искру, проскочившую между ними.
Она ждала его на карнизе и распахнула навстречу крылья, словно призывая его в свои объятия.
И он кинулся в них, не обращая внимания на ворона, почти уже протиснувшегося следом, ни на испуганного Императора, ни на кинувшуюся гвардию…
Кеша ничего не успел понять, когда сильный клюв играючи сломал ему шею. Он уже не чувствовал, как она, прижав тельце лапой, стала пожирать своего несостоявшегося кавалера, трогательно и умильно, как только она умела, разрывая попугайчика на клочки. Оставив недовольному ворону лишь пару косточек, требуху и зеленые перышки, она довольно каркнула и улетела по своим делам.
(С)2024
Автор публикации
