Как только я увидел эту девчонку на краю крыши, то понял – дело дрянь! Прыгнет. До земли ей лететь-кувыркаться, считай, полста метров.
Ай, плохо. Что делать, как остановить?!
Обидно. Я ведь на минутку задремал в тени старой трубы. А эта шмыг! – и уже на краю.
Позора не оберешься. Столько лет держал крышу в строгости, ни одного греха не допустил. Наоборот, хвалили меня свыше.
А тут на старости лет недоглядел. Она еще не прыгнула, а я уже оплакивал свою загубленную честь крыштунчика.
За все эти годы четверых уберег от падения. Дурака Петьку, что голубя ловил. Хмельного Матвеича из тридцать второй – когда он антенну ставил. Еще Люська искала свою Пуську. Да и дворника нашего Файзиля, снег сгребавшего, спас.
Но с ними легче было, потому что мог удержать, оттолкнуть. А девку эту отговаривать нужно, внушать. Силы не те у меня – тащить ее за шиворот.
Она уже ноги свесила в пропасть.
Присмотрелся: не из наших? Не помню такую. Но все одно, спасать!
Может, отвлечь ее как-то.
Обернулся котом пушистым, мяукнул жалобно, и сам к ней тихонько пополз.
Она головой дернула. И опять вниз смотрит.
Тут я плюнул, собрал все силы и старушкой прикинулся хлипкой.
– Ой, внученька, – запричитал. – Чего удумала? Грех-то какой!
Но лишь напугал эту одержимую. Хорошо, хоть не сорвалась.
Чувствую, еще секунда – и полетит она камнем. Чего ж такого страшного с ней случилось? Любовь бедовая? Али помер кто?
Придется с ней душевностью доброй делиться.
Из своих запасов отдать.
Живу я небогато. Копил всю жизнь на пенсию. Не деньги, нет – мы, крыштунчики, копим на старость доброту природы. Собираем эти… крошки радости и красоты.
Днем я за полетами городских ласточек следил и в памяти их рисовал. По вечерам прял закатные лучи, сцеживал сияние праздничных салютов, копил жемчуг небесных огней. Лунными ночами, растекаясь по крыше серебряным озерцом, впитывал отражение звезд. И всегда лечил воробьев да мышей.
Делать нечего. Держи, дуреха. Подарил ей дыхание майского ветерка. Пользуйся моей добротой.
Она вздрогнула, плечи распрямила. Но от края не отодвинулась.
Мало?
Лови улыбку утреннего облачка.
Мало?
Сушеного кузнечика отдал, не пожалел. Он ожил, прыгает.
Девчонка оглянулась, удивленно прищурилась.
Тогда я ей – аромат вишневых пирогов и снежную песню!
Брызги росы летней. Шепот сонной звезды. Бисером расшитое самолетами небо.
Она моргает, губами шлепает, привстала.
Хорошо тебе? Все, что нажито годами, все тебе отдал!
Крики журавлей. Ладони осеннего листопада. Словно бриллиантовое, голубиное яичко.
Девчонка отодвинулась от края.
А у меня ничего не осталось. Только прозрачное перо удачи. Последнее, самое дорогое, что есть за душой. Память о том, как я лечил маленького ангела, прилетевшего ко мне на крышу.
Она встала, поежилась и подошла к трубе, за которой спрятался я, сердитый, усталый и опустошенный. Она погладила трубу, шепнула спасибо и положила на камень тонкое золотое колечко.
И пошла к чердачному люку.
Унося на подоле пушистое прозрачное перышко.
Автор публикации
