Вместо пролога
Вокруг скрипели, вздыхали, храпели, сопели, ворочались, портили воздух – короче, спали и видели сны десятки мужиков. Сосед надо мной опять что-то неразборчиво бормотал и никак не мог устроиться. Был бы я дома, сейчас бы поразгадывал номограммы, почитал, порисовал. Но в казарме до шести утра наступил «отбой». Поэтому я лежал с открытыми глазами и смотрел как спят другие.
Где-то часа в три нашлось новое занятие – решать, достаточно ли я хочу в туалет. Оно было интересным – если б я умел спать, я б наверняка заснул за размышлениями, но тут по разуму будто мазнуло крылом большой птицы. Казарма погрузилась в тишину – крепко уснули даже те, кто лишь дремал. Но не я. Я – насторожился. И конечно тут же увидел хозяюшку – он крался вдоль крашенного плинтуса, таща спертый у кого-то из тумбочки кусок хлеба. Мелкий совсем, с шарик для пин-понга, весь какой-то несчастный и забитый. Он поймал мой взгляд и от ужаса вжался в стену, бросив добычу. После чего юркнул в щель.
Я достал из тумбочки конфету, тихонько, на цыпочках дошел до стены, подобрал хлеб и вместе с конфетой просунул в щель. Конфета не влезала, но с той стороны мне вскоре помогли.
– Благодарствую, – прошелестел еле слышный голос.
– На здоровье.
Обратно я лег с улыбкой и так пролежал до самого «подъёма».
Дед с детства начал готовить к встрече с ними, как только родители узнали, что у меня редкое «заболевание» – я не умел спать. Лечить пробовали, даже в Москву возили к какому-то хитромудрому профессору, «да куда им сирым поперёк промыслу Божево», как говорил дед, царствие ему Небесное.
«Ты, главное, сам не пужайся – они-то тебя больше страшатся. Такие как ты раньше на них охотились – силу с них имели великую. Дед мой, твой прапрадед, правда всегда с ними дружбы водил, не обижал. Больше по деревням селам помогал людям с хозяюшками уживаться. Но мог и высосать, коли совсем злобный попадался. Да не успел знания передать – сгинул в Гражданскую. Так что, чего сам помню – расскажу».
Вот и рассказывал, пока жив был. Как говорить, как пальцами хитро знаки от хозяюшкиного колдунства отворотные крутить. Как дружиться с ними, да как мириться, коли разозлить. Что подносить, а чего – ни в коем разе. Где искать, коли нужда в них будет, а где лучше и не нужно, чтобы вдруг не найти. Много рассказывал – да что там ребенок четырехлетний запомнит…
Искал потом в старых книгах чего еще – но то ли не там искал, то ли тайное искусство было – ничего путевого – одни сказки, с дедовыми рассказами имеющего совсем мало общего.
Год пролетел. Распрощался с Митяем по-доброму. Килограмм конфет ему в щель пересовал, да отбыл из расположения.
И даже не удивился, когда нашел вложенный в военный билет листок, отпечатанный на машинке:
«Напоминаем, что все лица, имеющие подтвержденные паранормальные способности или имевшие сношения с потусторонними силами, обязаны пройти регистрацию в районном отделе по паранормальной активности не позднее трех дней после прибытия. Неявка грозит наложением проклятия. Возможно трудоустройство».
Ниже был уже ручкой приписан адрес в моем городе и телефон. На обороте бумажки была ведомость на сапоги.
Улыбнувшись с «сношения», я все-таки отметил, что мои ночные беседы с Митяем незамеченными не остались. Но, раз надо, так надо.
Отоспавшись, наевшись домашней еды и вдоволь належавшись на своей кровати, на второй день я сперва отправился в военкомат, решив потом зайти и по указанному в бумажке адресу.
Часть 1 Знакомство
Глава 1 Трудоустройство
В военкомате оформили быстро, и я отправился искать «Районный центра по паранормальной активности». Нашелся он в конце улицы и был братом двойником военкомата. Этакий сталинский ампир в упадке. Разве что без патриотических плакатов.
Пройдя через тяжелые двери и пустое КПП, я остановился в пустом коридоре и растерянно огляделся. Никаких указателей, табличек, стендов. Даже сотрудников. Только истертый линолеум, казённые красочно-побелочные стены и белые двери.
Побродив по зданию и собравшись уходить, решив напоследок попробовать одно из дедовых средств. Самое простое – нажать в угол глаза пальцем и смотреть вбок. И чуть не подпрыгнув, увидев прямо перед своим носом в упор смотрящую на меня тетку в очках.
– Пойдемте, а то я уж думала, кто случайный забрел, – сказала она и направилась в одну из дверей, на которой обнаружилась табличка «Отдел регистрации».
В кабинете был сделан современный ремонт – новая мебель, моноблоки на столах, с торчащими из них ворохами проводов, и большой многофункциональный принтер. Правда, компьютер на столе, куда бы пришли, был накрыт изящной белой кружевной салфеткой, а клавиатура стояла стоймя. Зато было множество разнообразных ручек и карандашей. Женщина устроилась поудобнее, раздвинула канцтовары в стороны, освободив немного места, достала из ящика большущую картонную карточку. Взяла синюю ручку и задала первый вопрос:
– Фамилия, Имя, Отчество.
Так прошло два часа. Что заполнялось синей ручкой, что-то черной, что-то – исключительно простым карандашом. Вопросы были обо всем на свете. И ни одного про паранормальные силы! Я показал все имевшиеся у меня документы и стал уже переживать, что не взял свидетельство о рождении, когда вдруг все закончилось.
– Всё.
– Что «всё»?
– Идите.
– Куда?
– Куда хотите – у нас свободная страна. Дверь вон там. Если есть следующий – позовите.
Женщина потеряла ко мне интерес и пошла шуметь чайником.
Я продолжал стоять на месте – хотелось еще раз спросить: «Точно всё?», но было как-то неудобно.
Внезапно, что-то стремительно выскочило, вихрем пронеслось к столу, вспрыгнуло на него, сцапало одну из ручек и попыталось с ней скрыться.
– УУУ, – взвыла женщина, кидаясь в погоню, – Фроська, отдай!
Фроська вереща и ругаясь тоненьким противным голоском рванула под шкаф, откуда послышался глухой удар и, через секунду, громкий жалобный плач.
– Ага! – злорадно завопила женщина, – а нет больше дырки твоей любимой, нечесть поганая! Ну ща я тебе покажу.
В руке у нее оказалась метелка, которую женщина окропила из какого-то пузырька.
– Святая вода, – доверительно сообщила она мне, – вы б вышли, тут ща такой вой будет.
Мне стало жалко неведомую Фроську. Я нашарил в кармане дежурную конфету, которые всегда носил с собой с детства, и встал на колени перед шкафом. Из темноты на меня глядели испуганные до полусмерти глазенки. Я улыбнулся, но в ответ последовал лишь новый взрыв рыданий и глазки скрылись в крохотных ладошках.
– Фрося, не плачь и не бойся, давай лучше меняться.
– Уходииии….
– Хорошо. Уйду, и ты не узнаешь, что у меня было на обмен.
– А что у тебя есть? – глаза жадно блеснули.
– Вот! – я показал конфету. И вовремя одернул её, чтобы цапкая ручка её не схватила.
– Дай!
– Меняемся!
– Так дай.
– Ты мне тётину ручку, а я тебе конфету.
Ручка выкатилась из-под шкафа, а конфета исчезла в темноте и там тут же зашуршало.
– Будешь себя хорошо вести и не воровать, я тебе еще принесу.
– А чего Катька жжётся!
– Она больше не будет. Выходи, она тебя не обидит.
Маленький пушистый комочек несмело выкатился на коротеньких ножках и боязливо, бочком шмыгнул в угол, где был криво прибитый плинтус.
– Благодарствую, – прошелестело уже у меня в голове.
– Вы её не обижайте – лучше молочка налейте, конфетку оставьте любую. Им же уважение и внимание важно. А вы её – святой водой. Так скоро и всерьез пакостить начнет, а может в злобу переродиться – там и до членовредительства недолго.
– Поучи меня ещё, сопляк, – пробурчала женщина. Потом поправила очки, взяла меня за руку и потащила за собой в коридор.
– Да я сам уйду, – заартачился я, не надо меня тащить.
– Я тебе уйду! И так работать некому.
Как оказалось, тащила она меня не на выход.
Вскоре я был оформлен в должности «Младший оперативный сотрудник» с окладом, работой по ночам и правом на служебное жильё.
Глава 2 Знакомство
– Езжай на Красных чекистов, там говорят кто-то жутко воет по ночам.
Я поёжился. В том районе даже днём было мягко говоря неуютно: ряды старых домов, в которых едва теплилась жизнь, окруженных покосившимися заборчиками с запущенными палисадами и чахлыми кривыми клёнами из фильмов ужасов. Всё это дополнялось странно одетыми хмурыми людьми, стаями собак и вечно каркающими воронами.
Мой начальник, Антон Павлович, седой и крупный мужчина, как обычно был неприветлив и малословен. Наши отношения за прошедшие два года так и не вышли за пределы официальных. Он ничему меня не учил и не передавал накопленный опыт. Он просто давал мне задания. Сам он работал днем, а я – ночью. Стоит ли упоминать, что в отделе «Контроля и реагирования» нас было двое.
– Как там закончишь, езжай в Пригожино. Там дом одержимый. На въезде кафе с симпатичной продавщицей – круглосуточно работают. Там спросишь какой – она и вызывала. Водой окропишь святой, чтобы постояло пропиталось. Я днем приду – доделаю.
– Хорошо, Антон Павлович.
– До завтра, – он уже накинул свое старое пальто, замотался длинным несуразным красно-зеленым шарфом и ушел, хлопнув дверью. Я отметил работы в журнале, слава богу, электронном. Ответил на пару писем и запросов. Дописал отчет, попил чаю и, когда совсем стемнело, поехал по указанному адресу.
«Фламинга моя» была на самом деле праворуким Субару Доминго восемьдесят какого-то года выпуска. И не моя – её мне выделили от организации «в пользование». Выносливая, удобная, экономичная машинка бледно-розового цвета, за что и получила своё прозвище. К тому же, она никогда не ломалась. Машина была привезена из Японии в начале девяностых и ходила по рукам, получая недобрую славу «бесячей». А так и было – вместе с ней из Японии прибыл и беспокойный дух, живущий в двигателе. У нас его смогли усмирить и заставить сотрудничать, ну и выкупили машину за бесценок. Антон Павлович даже с усмиренным духом общего разговора найти не смог, что не удивительно. Другие сотрудники и подавно боялись машины, которая очень выразительно следила за проходящими мимо пылающими адскими отблесками фарами и иногда взрыкивала заглушенным мотором. Оттого машина и гнила на заднем дворе со слитым бензином и вытащенным аккумулятором, что не мешало ей распространять вокруг волны ужаса.
А всего-то нужно было разговаривать с духом по-японски, подносить ему раз в месяц дохлых мышей, до которых он был большой охотник, и почаще доливать масло. Ну и иногда девяносто восьмым бензином баловать. Короче, жили душа в душу.
Машина шла в комплектации «мобильный дом», те с спальным местом, микроволновкой, телевизором и печкой. Я как-то быстро стал в ней не только ездить по заданиям, но и жить. В ней всегда было тепло, уютно, безопасно и, главное, никто не задавал вопросов «а ты почему по ночам не спишь?», как делали в предоставленном общежитии – платили мало, и свою комнату в коммуналке, доставшуюся от родителей, я сдавал.
– Хеддорайто о акаруру шите кудасай, *Сделай свет поярче, пожалуйста – обратился я к машине и фары вспыхнули ярче, силясь разогнать клубящийся мрак мертвого района. В чёрных, будто поглощающих свет, домах блекло горели единичные окна. Даже луна, только что ярко светившая даже через яркую городскую ночную подсветку, боялась смотреть на это «кладбище». Снести бы тут всё…
Колеса скрежетали по остаткам асфальта, а я размышлял, как мне найти причину обращения в кромешной темноте. Так и ехал потихоньку в надежде, что все решится само. И тут…
– УУУУУУ.
Волосы встали торчком даже в носу и ушах. Я вдавил стоп, а фары, даже без моей просьбы мазнули по совсем уж черному, полузавалившемуся на бок дому, с раззявленной гнилыми балками, словно пеньками зубов, пастью на месте сорванной крыши.
– УУУУУУУУУУУУУУУ.
Вой повторился. В бараках мигнули и пригасли окна.
– Похоже нам сюда, – заговорил я вслух, пытаясь унять озноб.
– Аната ва кагаякимасу ка?
Машина утвердительно рыкнула и поворочалась на колесах, чтобы выхватить светом фар большую часть дома.
Дом, похоже, недавно горел. Черные закопченные стены, обугленные останки рам, распахнутые двери.
– УУУУУУУУУУУ.
Я унял забившееся сердце, глубоко вздохнул и вылез в ночь.
Пахло горькой кислятиной. Порыв ветра почти сразу выгнал из меня все накопленное тепло. Под ногами хрустело битое стекло и куски шифера. Ступая по месиву, где, наверняка, еще и гвозди ржавые торчат, я пожалел, что не одел берцы.
Новый вой застал меня уже в доме и заставил пошатнуться – такая на меня навалилась безысходность и отчаянье.
Это было не дело. Я быстро забормотал заговор на добро, кривя пальцы в фигурах. Сразу стало светлее – вокруг разливалась область спокойствия, будто в бушующее море вылили бочку машинного масла. Дом перестал давить на меня, успокоился, погрузившись в наведенные воспоминания о том, как он был новый и в нем жили люди, и я наконец смог различить бормотание:
– Брооосилии… Сууууки… НенавииииижУУУ…
Кое-как забравшись по остаткам обгоревшей лестницы на второй этаж, который представлял из себя переплетение сохранившихся балок с небольшими участками не обвалившегося пола. В дальнем от меня углу около дымохода сидело существо. Когда-то явно пушистый и густой мех свалялся в колтуны. Часть волос была опалена, открывая сморщенное кожистое темно-коричневое тело, остальные были явно совсем седые, говоря о старости, даже древности существа. Огромный нос картошкой был горестно опущен. Он даже не реагировал, когда луч налобника случайно уперся прямо в него, лишь продолжал жаловаться и причитать.
Я, аккуратно переступая по остаткам балок и стараясь не шуметь, полез к нему ближе. Нужно было почувствовать его – скорее всего, он давно переродился в Злобу и нужно было развоплощать. Я нащупал склянки в карманах куртки и быстро освежил в памяти нужные заговоры. Тут, наверное, сразу святой водой нужно – вот она эта скля…
…от сильного толчка полетел головой вниз прямо на торчащие обломки досок и шифера.
В считанных сантиметрах от смерти, даже толком не успев испугаться, я завис вниз головой, удерживаемый за ногу сильной рукой.
– Ты кто? – прозвучало сверху.
– Сотрудник отдела контроля и реагирования. Прибыл по жалобе на жуткий вой по ночам.
– И чего нужно?
– Поговорить, попробовать решить вашу проблему.
– Именно поэтому ты за Эксил схватился?
– Мне страшно было – я думал вы уже в Злобу переродились.
Хозяюшкам нужно говорить правду и только правду. Правда, правда тоже разная бывает.
Меня бесцеремонно и с пугающей легкостью вытащили наверх.
– Нет не переродился ещё я в, как ты сказал, Злобу? Иильска это называется состояние. Пойдем, поговорим, юный неспящий.
– Может лучше у меня дома? Чаю попьем.
Зубы от пережитого полета у меня стучали и срочно хотелось в тепло.
– Домой?
– Вон мой дом, – я показал через дыру в стене на подрагивающую от беспокойства Фламингу.
– Мммм… Как интересно. А молоко есть?
Я лишь отрицательно покачал головой.
– Ну и зря. В нормальном доме, где есть хозяюшка, должно быть молоко и добрый хлеб, – наставительно ткнул он мне пальцем в ногу.
– А у меня нет дома хоз…
Он не дослушал и уже ходил вокруг машины, почесывая спину. Мне же пришлось обратно лезть самому, рискуя сломать шею.
Дверь не открывалась, хотя я подергал и даже попросил. Вежливо.
– Ты смотри какой строптивый он у тебя, – хохотнул хозяюшка. – Эй ты, Сейшин, открывай, я чувствую печенье! Я тысячу лет не ел печенья!
Машина отрицательно качнула мордой и попыталась отодвинуться.
– А так?
Вокруг сгустилось облака такого мрака, что в нем утонул вообще весь свет. Повеяло могильным холодом, а стекла мгновенно покрылись изморозью. Как и мои глаза. И кровь. К счастью, машина уже через секунду стояла, открыв все двери и даже лючок бака, на всякий случай, и повиливала задним дворником.
– То-то же. Нашел с кем связываться.
Хозяюшка по-хозяйски нырнул внутрь. Тут же зашумел электрочайник и хлопнула дверца холодильника.
– Заходи, чего застыл, – крикнули мне. Потом, уже явно не мне:
– Доа а шимемасу. Фуко!
*Двери закрой. Дует!
Двери тут же захлопнулись, едва не прищемив мне ногу.
– Ну, давай говорить. Меня Кузькой звать.
Говорили мы часа два. Результатом переговоров стал торжественно внесенный в дом тапок, слова про «Хозяин, поезжай с нами» и избавленный от воя район.
Крутя руль и косясь на хозяйничающего сзади нового жильца, я никак не мог решить – рад ли я новому соседству или нет. С одной стороны, даже за два часа я узнал о мире домовых больше, чем за всю жизнь. С другой – Кузька сразу заявил, что никакой дружбы у нас не будет. Только нейтралитет, пока он не выберет себе новый дом. Мол «невместно» ему такому древнему с таким «желторотым птенцом якшаться».
Глава 3 Боевое крещение
До Пригожино добирались долго. Шоссе шло прямо через деревню, перерезая ее пополам. Кафе нашлось сразу по яркой вывеске.
– Молока купи и хлеба, – кинули мне в спину.
Симпатичной продавщицей оказалась женщина лет пятидесяти.
– Молока, хлеба и где у вас тут дом одержимый.
– А… Палыч сдался и решил новичка отправить, – хихикнула она, рассматривая через очки. – Не советую я тебе туда соваться…
– Спасибо за предупреждение, но я все-равно обязан хотя бы глянуть.
– Ну глянь. Езжай сейчас направо на третьем перекрестке снова направо. На площади останавливаешься и глядишь на дом. Потом понимаешь, что это никакой не дом, а церковь заброшенная, разворачиваешься и едешь домой. Понял?
– Ага.
Дом и правда оказался бывшей церковью. Со снесенной колокольней и без купола. Все стены, когда-то побеленные, были изрисованы графити, сатанистскими символами и свастиками. За распахнутыми, частично выломанными дверями, клубился мрак. На просторной асфальтированной пустой площади стоял только ржавый киоск с выцветшей надписью «Касса».
«Какое прелестное место», – подумал я.
От дома тянуло холодом и безысходностью. Из разбитых окон второго этажа вытекал черный туман. Мне даже показалось, что слышен грустный тягучий звук колокола. Бом, бом, бом.
Я даже заслушался. Было что-то в этом звоне что-то могучее, жизнеутверждающее. Словно маяк, который созывает корабли в порт. А ведь и правда – звонил колокол. Наверное, из соседнего села – там была действующая церковь. Хотя, нет – вот же она – церковь. Празднично сияет белоснежными стенами и золотом куполов. На ступенях батюшка в рясе осеняет знамением прихожан. Лица их светлеют – они улыбаются и входят внутрь.
Покрестил он и меня, дождавшись, когда я в пояс поклонюсь Вратам и иконе над ними. Внутри было лепо – тонкие солнечные лучи проникали внутрь, золотя волосы прихожан и кладя свои теплые ладони на платки прихожанок. Пахло ладаном из курящихся кадил и было тихо и спокойно. Лишь маленький залетевший воробей чирикал где-то под самым куполом с ликами святых. На меня накатило умиротворение. Ноги сделались ватными – я присел на скамеечку и прикрыл глаза. Перед глазами кружился хоровод цветных искорок. Я мог каждую приблизить и увидеть, что это реальный человек, сотни людей. Они пролетали надо мной все ближе. И в один момент понял, что лечу с ними, что я – одна из искорок, кружащихся вокруг местного солнца. А вот другой я – с пустым взглядом сижу на скамеечке в заброшенной церкви, среди мусора, бутылок, использованных шприцов. И я все дальше, дальше от себя…
Но… Как же это… Я рванулся. Обратно туда, в свое тело. Но наткнулся на ледяную каменную плиту. Я царапал, бил ее кулаками. Но камень не чувствовал моих попыток. Сознание затопило паникой. А ведь тащило, тащило за хороводом. Если улечу – то себя уже не найду. Стало уже по-настоящему страшно. И когда отчаянье полностью овладело мной, из каменной плиты, ломая ее вырвалась кожистая рука, схватила меня за ногу и дернула вниз, выдирая из смертельного хоровода.
– Придурок, – на щеку обрушился сильный удар, заставивший голову дернуться. – Куда поперся в одиночку! Жить надоело?
Внутрь церкви, в которой я неизвестно как очутился, хлестал свет фар Фламинги, распугивая скрюченные тени. Над головой оглушительно бил колокол, требуя вернуться в хоровод. Снова проступил батюшка у входа. Только на этот раз в рисе была огромная черная тень, стремительно, с каждым ударом, увеличивающаяся и закрывающая все небо.
– Эксил кидай, – взвизгнул Кузька, сам лезя ко мне в карманы.
– Куда кидай… – не понимал я, все еще с трудом дыша сдавленной грудью.
– Ну ты тупой, – обжигаясь, будто горячей картошкой, только вытащенной из углей, Кузька дернул один из пузырьков и швырнул в темноту, где должен был быть иконостас и алтарь.
Ухнуло, здание вздрогнуло. На головы посыпался мусор и куски штукатурки.
– Ещё!
Следующие три я кинул сам. Темнота плавилась, темноту корежило, в ней вспыхивали белые всполохи. Подломилась колонна, другая. Купол стал трескаться и осыпаться вниз.
– Беги, придурок! – тянули меня, а я мог только смотреть, как здание будто складывается в растущую черную дыру на месте алтаря. Лишь еще одна мощная пощечина заставила меня сдвинуться с места.
За спиной выло, бил каким-то истеричным боем колокол, хлопали раззявленной пастью двери.
Едва я выбежал наружу, здание тяжело просело, заставив дрожать землю, и … все кончилось.
Внешне, церковь осталась такой, какой и была. Просто, превратилась в обычное старое заброшенное здание.
– Хана ему – причем исключительно благодаря мне, – Кузька старательно отряхнулся и полез в машину. – Хуссетстхере был это.
– Кто был? – на автомате спросил я, вяло переставляя ноги.
– Хуссетсхере. По пути расскажу. Пошли, молока тебе налью. Пора возвращаться – светает уже.
Я посмотрел на розовеющие облачка – ночь заканчивалась. А значит, заканчивалась и рабочая смена. Отчеты еще писать…
– Ну где там твое молоко? – полез я в машину.
– Ты б еще завтра пришел, – послышался ворчливый голос, – кончилось молоко. Выдохлось. Поехали к тете Зине заедем, там и позавтракаешь заодно и…
– … и молока еще купим, – закончил я, заводя двигатель.
– А ты не безнадежен.
Я в ответ улыбнулся.
Автор публикации
