Фламинга резво сорвалась с места, оставляя за собой шлейф пыли. А по капоту и ветровому стеклу Марковника, крашенного в матовый морковный цвет, хлестнул целый поток камушков, гарантировано обеспечивая хозяину полировку головной оптики и устранение сколов на лако-красочном. Пока гонщик, матерясь, осматривал свое сокровище, автобусик уже превратился в еле видимую точку, вспыхивающую огнями стоп сигналов на горизонте.
– Круто, – кисло прокомментировал Кузька, слезая со своего детского кресла, установленного на пассажирском сиденье, – унизил очередного немоща.
– Сам ты немощь – это ж Тойота Марк Три! Легенда…
– … восьмидесятых. Скучно.
– Ну нет у нас тут Ламборджиней всяких и Феррарей – простите извините.
– Не прощаю. Будете соревноваться с Каблуками или Шохой с колхозтюнингом – не будите.
А жаль, что не попадаются спорткары. Мне б хотелось посмотреть в глаза мажоров, которых с легкостью сделает старенький пузатый автобус на всесезонке. А он сделает – дух крайне любил скорость и выжимал из движка даже больше, чем предполагали в самых мокрых мечтах его создатели. Не гнушался он и откровенным мухлежом с законами физики, когда машина иногда буквально летела по воздуху, не касаясь земли колесами, совершая гигантские прыжки.
Но гонки эти я ненавидел – это было банально страшно, а при каждом прыжке живот проваливался куда-то вниз, чтобы через секунду воспарить вверх. Но Фламинга так жалобно подвывал, когда его долго не «выгуливали», что приходилось заправлять его «сотым» и выводить на улицы в поисках очередной жертвы, пересмотревшей «Форсажей».
Больше никого не попадалось, и я заскучал, тупо колеся по пустым улицам. Меланхолично мигали жёлтым светофоры, бегали поперек дороги подозрительные прохожие, по любимому «Ретро ФМ» дорвавшийся диджей ставил странную музыку, а экипаж ДПС на Гранте, зачем-то пристроившийся сзади с включенной люстрой, катался за нами минут двадцать на сорока километрах в час, пока им не надоело, и они куда-то не пропали. Дослушав одну из песен Шнура из самого начала его карьеры, где не матерными были только предлоги, я выключил приемник я окончательно смирился с тем, что сегодняшняя ночь какая-то странная.
Справа что-то резко взрыкнуло так, заставляя меня конвульсивно дернуться, а машину качнуться. Копченая по кругу Импреза в раллийной ливрее с золотыми звездами и крашеными фирменными литыми дисками, снова подгазовала, утробно урча двигателем и дергая носом, явно нарываясь на погонять.
– Сделай его, – зевая во всю свою огромную зубастую пасть выдал со своего детского кресла Кузька, незнамо когда там очутившийся.
Фламинга всхрапнул, словно конь и попробовал выдать такое же фирменное субаровское «врррррум». Получилось довольно невнятно – литража не хватало. Но тут загорелся зеленый…
Меня вдавило в жалобно скрипнувшую пружинами спинку кресла, чтобы через секунду, при переключении передачи, привычно подарить мимолетное ощущение невесомости. Обычно такие скоростные рывки длились несколько секунд и потом оставалось только рассматривать в заднем стекле еле заметные крохотные фары проигравшего. Но на этот раз настала наша очередь наблюдать удаляющиеся задние габариты соперника. Запоздало хлестнуло по стеклам камушками и пылью.
– А может ну ег…. – опасливо предложил я, вцеплясь покрепче в «пустой» руль.
Фонари смазались в длинные цветные полосы, будто Хан Соло включил гипердвигатель – даже верещащий от восторга Вуки на минималках присутствовал. Дышать вообще не получалось, а руки и ноги болезненно налились свинцом. Уши заложило. Я скосил глаза на спидометр – стрелка лежала и пыталась проломить ограничительный чопик на отметки в 140. Вроде, я даже на мгновение отключился от перегрузки.
– Круууууу…
Торможение было таким же энергичным – меня чуть ремнем пополам не разрезало и ощутимо ударило о руль, а Кузька белым плевком растекся по лобовому, что не помешало ему закончить фразу.
– … уууутоооо!!! Еще хочу. А мы победили? А то я не досмотрел.
Импрезы нигде не было видно, а мы стояли около выезда из города. Двигатель пару раз дернулся, сотрясая кузов и заглох. В наступившей тишине зацокала аварийка, озаряя окрестности оранжевыми всполохами и стали отчетливо слышны потрескивания остывающего мотора.
– Похоже не победили, – почесал спину Кузька и ушел досыпать.
– Синпайсинайдекунасай. Коре ва яхари вэ эр икс эс ти ай десу. Макете мо хазекас кунай.
*не расстраивайся. Это ж все-таки WRX STI. Не стыдно проиграть.
И добавил уже по-русски:
– Где мы, а где это турбированное чудище.
Кузов снова горестно сотрясся.
– Маке рарерю хитсё га рю. Има, аната ва хоканахито га канзи кото о канзимас ка?
*Нужно уметь проигрывать! Теперь ты чувствуешь, что ощущали другие?
Машина завелась, тихонько уползла на обочину, и снова заглохла.
– Слабак! – проворчал я, вылезая наружу.
Пахло лесом и влагой. Где-то за кронами сосен, намечался рассвет. Было зябко и дул не сильный, но постоянный ветер, который быстро выветривал бившую меня дрожь. Я не показывал свой страх, но сейчас меня накрыло. С какой скоростью мы ехали? Двести? Триста? Четыреста? По ощущениям, гонка заняла секунды три. За которые из центра мы добрались до южного выезда на Южный тракт. Это километров шестнадцать. Как это пересчитать в нормальные цифры – шестнадцать километров в три секунды? Считать было физически больно. Поэтому я отложил расчеты на потом и просто дышал ночным воздухом и в голове наступала приятная проветренная пустота.
Мимо иногда проезжали машины. Сперва нарастал гул, шорох, на секунду лицо озарялось светом фар, обдувало бензиновым кислым выхлопом и автомобиль уносился прочь, сверкнув красными огнями на прощание и возвращая мне моё свидание с ночью и тишиной.
Ну как тишиной… Все так же монотонно цокала аварийка, храпел Кузька, да Фламинга иногда шебуршалась, чуть ёрзая кузовом.
Проводив очередную машину взглядом меня вдруг посетила мысль, которая почему-то до этого даже не приходила в голову.
А что это за Импрезы у нас такие, которые смогли нас, таких «одухотворенных» обогнать? Вывод был простой – у нас в городе завелся еще один непрошенный гость из Японии. И вроде как мы обязаны реагировать.
Я отстучал Антону Павловичу сообщение, где кратенько, всего в шести сообщениях, описал происшествие и свои мысли.
Ответом было голосовое: «Найди и изгони».
Инициатива любит инициатора… Я поворошил свои знания по изгнанию демонов. Ничего не вспомнил и полез советоваться с Хозяюшкой.
– А зачем изгонять? – удивился тот, наливая себе молоко и вгрызаясь в батон. – Найти, познакомить, да пускай играются.
– Ну…
– Баранки гну. Все б вам изгонять. Не узнали, не познакомились, не поняли, а уже думаете, как убить. Убийцы! Вот если б она первой напала, тогда да.
– Не поможешь?
– С убийцами не разговариваю, – прозвучало уже из-под кровати.
– А ты чего думаешь? – обратился я к рулю.
Стрелка тахометра вздрогнула и ожила, приветливо вильнув мне. Цоканье, которое за прошедшие часы уже стало привычным, смолкло, сменившись тихим урчанием двигателя. Можно было не пристегиваться – я чуйкой ощущал, что поведу на этот раз я и поедем мы медленно и аккуратно, но всё равно пристегнулся в силу привычки и опасения встретить тот настырный патруль. Я мигнул поворотником сидящей на проводах сороке и, развернувшись поперек дороги, поехал назад в город.
– Изгнал? – Антон Павлович никогда не здоровался.
– Машину еще найти нужно. А я даже не представляю где искать. Даже номера не запомнили. Импреза – популярный автомобиль, разве что тут гоночная модификация и тонированная в круг. Таких вряд ли в городе мно…
Начальник подошел, сомкнул мне губы своими сильными пальцами, пахнущими колбасой, потом подтолкнул к окну и ткнул лицом в стоящую у входа Импрезу.
– Умеешь изгонять?
– Нет.
Антон Павлович дернул пушистой бровью, горестно вздохнул с читаемой интонацией «наберут студентов по объявлению», порылся среди наваленных горкой книг на краю стола, достал какую-то мятую пожелтевшую от времени брошюру, отпечатанную на машинке с обтрепанными уголками и ярким круглым следом от стакана, и пододвинул мне. После чего плюхнулся на кресло допивать свой чай из когда-то белой ведерной кружки. Аудиенция была окончена.
«Изгнание малых демонических сущностей из механизмов. Волков А.П. 1997 год. Для внутреннего использования».
Я жадно схватил источник знаний и мне было глубоко плевать, в каком оно виде. Хоть на человеческой коже кровью писанное. Знания!!!
Мысленно съехидничав, что начальнику больше бы пошла фамилия Вульф, а не Волков, я сел за свой стол и погрузился в чтение.
Сперва торопился, читая по диагонали, выхватывая только самое важное и лихорадочно повторяя энерго-конструкты пальцами, постоянно бегая к окну. Но Импреза никуда не собиралась и спокойно стояла.
Прочитав коротенькую брошюрку третий раз, я решил, что хватит теории и пора заняться практикой.
На улице ярко светило солнце, бликуя на глянцевых бортах японской машины. Лишь стекла оставались абсолютно непроглядно черными. Всегда удивлялся, как вообще с такими ночью ездят, если даже днем ничего не видно? Оглушительно орали птицы в кустах, тянуло куревом из распахнутых окон и хрипело радио экономистов со второго этажа. Солнце, словно игнорируя густую листву старого тополя, ощутимо припекало макушку.
«А внутри, небось, жарко – даже боковые стекла не опущены ни на миллиметр», – подумал я. «И кто там за рулем? И есть ли кто-то?» Фламинга без меня, конечно, умеет ездить, но недалеко – пара метров максимум, неохотно и чуть ли не на цыпочках. Нужен ему зачем-то кто-то на водительском сиденье. Я спрашивал у Кузьки, но он лишь презрительно на меня посмотрел. Хоть придурком, как обычно, не назвал.
Из раздумий меня выгнал резкий писклявый и какой-то нетерпеливый «Бииип», которому отозвался такой же писклявый «Бииип» с заднего двора, где был запаркован Фламинга.
«Так, спокойно. Делаем все по методичке. Только не спешим. Только бы не спугнуть. Номер нужно запомнить. А нет номера. Новая машина? Только привезенная? Или только купленная просто и не зарегистрированная? О чем я думаю? Так, сосредоточиться. Как же так пальцы Палыч может свои деревянные изгибать – ну капец же больно. И губы забыл помыть – рукоприкладничает, падла седая! Фу. Вон даже колбасой еще воня… Так, хватит отвлекаться, конструкт. Вроде должно засветиться, если все правильно. Ага, светится. Тык».
Субару дернулась, будто на нее что-то уронили, дико пронзительно взвыла сигналкой и замигала всеми лампочками. В глаза мне ударил белый сноп дальнего света от резко включившихся фар, заставляя отшатнуться и закрыться руками, сбивая с настроя. Из распахнувшихся дверей с трудом вывалился бледный мятый мужик и на карачках быстро-быстро пополз прочь. Машина же, очухавшись, угрожающе взрыкнула, захлопнула двери и, взревев мотором, с пробуксовкой развернувшись на месте, рванула прочь.
– Да прямо с контейнера – утопленица с Фукусимы. Я сел, а она как поедет…
От мужика нестерпимо воняло мочой и всем остальным, но мы не решались разлучить его с пирожком, который он с звериной жадностью запихивал в себя. Пирожки были любезно предоставлены жалостливой Елизаветой Ильиничной из бухгалтерии.
Антон Павлович покачал головой и изрек:
– Да уж.
Затем пожевав губу, добавил:
– Вам эта машина нужна?
Мужик уставился на него, резко дернувшись и расплескав чай:
– Конечно нужна.
– Так и думал, – начальник выверенным движением отодвинул от растекающейся лужи клавиатуру. – Домой идите. Как решится – позвоним. Наш сотрудник вас отвезет.
Я было дернулся возмутиться, почему я должен этого обоссанца в мой дом пускать… Но на меня так выразительно посмотрели, что мне оставалось только обреченно кивнуть.
– А вы что за организация?
– Проблемы решаем. Пойдемте.
– А, ну ладно, – мужик деловито сцапал еще один пирожок и пошел за мной.
– Ммм, у вас ребенок есть? Вы же молодой совсем, – сказал мужик, рассматривая детское креслице через открытую дверь. – А у меня нет пока детей. У меня машины, как дети.
– В салоне устраивайтесь, – проворчал я, игнорируя нервный треп, – только подстелите под себя чего-нибудь.
– Ага, – мужик грузно полез через боковую дверь внутрь, заставляя машину качнуться. – А что подстелить?
– Там под креслом пакеты из-под шин вроде были.
– У вас еще и кот есть? Тут всё в шерсти.
– Не, это с крысы. Большой прожорливой бесполезной крысы.
Под креслом недовольно завозились.
– Ручная?
– Вы если не наелись, там в холодильнике молоко и хлеб, – попытался перевести я тему.
Из-под кресла донеслось откровенное рычание.
– А не укусит? – мужик, опасливо косясь на пылающие гневом в темноте глаза, открывал бутылку с молоком и распаковывал батон.
– Укусит – пойдет на помойку жить.
– Я тебе во сне горло перегрызу, – прошипели мне любимую угрозу.
– Тогда сам за молоком в магазин ходить будешь, – прошептал я в ответ. – И за свои деньги.
– И я после этого крыса?! – возмутился Кузька, но наконец затих и больше своего присутствие не выдавал.
– Куда едем?
– На Торговую. Через Маяковского езжай. Там на остановке высади, чтобы тебе по дворам не крутиться. А я кстати вроде вашу машину где-то видел?
– Ну я много по работе езжу по городу – машина приметная.
Слово за слово, разговорились. Потерпевший оказался крайне общительным субъектом и заядлым субароводом. Уговаривал вступить в какой-то местный клуб любителей этой марки. Я естественно заверил, что всю жизнь мечтал и как только, так сразу. Он не сомневался.
Импреза должна была стать уже восьмым его Субариком.
– Прикинь, за восемь килобаксов всего обошлась! Новьё – сто тридцать пробега и то по Японии, один хозяин. Считай, бесплатно.
– Но утопленница.
– Да это наплевать – продавец уверяет, что все просушили, салон поменяли, даже местный колдун похимичил, чтобы лучше ехало – я за это сто бакинских добрасывал.
Я насторожился. Значит, духа ему подселили сознательно. Это что ж получается, такие машины не уникальны, а на поток их «производство» поставлено? Я быстро набил сообщение начальнику – новость была важная.
В качестве ответа я получил только две синие галочки на сообщении. Ну хоть прочитал.
– Вроде не первый раз заказываем в клубе и всегда с колдуном – и правда лучше едет и не ломается после этих шаманств. Но вот такое – первый раз.
Я прижал машину к бортику.
– Ну давай, как че узнаете, позвоните? – пожал он мне руку.
– Конечно.
Он ушел, распространяя амбре, а я задумался – и что дальше?
Кузька уже лихорадочно открывал все окна, туда же был выброшен шинный пакет и остатки батона вместе с бутылкой.
– Чего думаешь? – спросил я.
– Думаю, что не пошел бы ты.
Хозяюшка явно обиделся и разговаривать не собирался. Цапнул новый батон и полез к себе.
– Состе, ана та домоимаска?
* А ты что думаешь?
Фламинга тоже ничего не думал и старательно корчил из себя обычную машину. Опять всё сам.
По крайней мере понятно, чего Импреза к нам пристала – ей было тупо одиноко в чужой стране, и она была рада увидеть собрата японской сборки. И утром к нам приехала по той же причине – черт их знает – может даже пообщались как-то. Ответил же ей Фламинга на гудок. Может это и есть решение? Погудеть?
Я нажал на гудок. От пронзительного звука нервно шарахнулся прохожий. На этом эффект закончился. Импреза не материализовалась. Но идея была богатая, и я до вечера колесил по городу, бибикая по делу и без.
Наступала ночь. Я вкусно и плотно поел в нашей столовой за символические тридцать два семьдесят, не забыв захватить пару московских плюшек Кузьке, подбросил до дома двух веселых подружек-ведьмочек из отдела Наказаний и поощрений, которые и должны были меня в свое время за неявку проклясть, получил разнарядку на смену от Антона Павловича съездить в пару мест, да проверить кладбище на предмет странных звуков.
Короче, к двум ночи, я закончил все дела и задумался, куда податься. Уже привычно бибикнул, вспугнув ворону со светофора. И вздрогнул, когда бибикнули мне. Слева пристроился длинный зеленый универсал Субару Легаси, а справа – Форестер в классическом коробчатом кузове, тоже зеленый и с серым обвесом. Сзади тоже кто-то появился, судя по ударившим в зеркала снопам света. Когда спереди появилась старая знакомица, ослепительно вспыхнув стопами, я не удивился. Но напрягся.
– Главное не дергайся. Никаких резких движений.
Кузька был предельно собран и серьёзен. От него исходила сила и что-то еще неосознаваемое, а его волосы шевелились, будто наэлектризованные.
– Быстро же Импреза власть захватила – сильный дух. Она что, погоняться хочет? Или нас в свою «стаю» заманить?
– Души наши она хочет, – хозяюшка почесал лоб.
– Если ты сейчас пошутил, то больше так не делай.
– Какие уж тут шутки. Но только хрен ему на руль. Езжай. Вон тебе фарами уже моргают.
– Чёт не хочу – предчувствие плохое.
В задний бампер несильно толкнули. Потом уже сильнее.
И я, не дожидаясь третьего толчка, захотел, да и Кузька рукой мне махал энергично, мол давай уже. Поэтому тронул машину, и мы поехали. Фламинго подрагивал, а обороты двигателя хаотично плавали, периодически встряхивая машину от таких же хаотично переключающихся передач. Печка включилась на максимум и в машине стремительно становилось очень жарко. Мои уговоры Фламинга игнорировал. Но почему он так себя вел: от возбуждения или от страха, было не понятно.
Коробочка из «японцев» конвоировала нас за город. Кончились фонари – мы выехали на междугородний тракт. Вокруг сгустилась темнота, при этом фары были включены только у нас – остальные ехали только с габаритами. Нас иногда обгоняли, один раз мимо проехал экипаж ДПС на Форде, но даже их такая странная кавалькада не заинтересовала.
Вскоре свернули и поехали по плотно укатанной грунтовке со следами отсыпки асфальтовой крошкой. Я уже догадался куда мы ехали – закрытый полигон утилизации бытовых отходов «Палкинский». Проще говоря, уже не принимающая мусор свалка.
Петляя по дорогам, раскатанным зубастыми грузовыми шинами, мы подъехали к рукотворному холму, доминирующему над местностью. И полезли вверх. Импрезе приходилось несладко с её низкой посадкой, но ей помог Форестер, фактически затолкавший спорткар наверх, где была «вытоптанная» ровная площадка.
– Главное не дергайся. Сейчас будет страшно и может даже больно – не имею понятия, как человек это перенесет. Главное сиди спокойно и руки с руля убери. И ни в коем случае не трогай его, даже если очень захочется. Понял меня? Руль не трогай!
Кузька быстро это протараторил каким-то изменившимся «черным» голосом, от которого и у меня волосы привстали. Я убрал руки отовсюду и, не зная куда их деть, сунул в карманы.
Пока я пытался осознать, во что влип. Машины уже «обнюхивались» – Импреза кружила вокруг нас, басовито порыкивая двигателем, остальные просто стояли рядом, освещая импровизированный ринг фарами.
– Интересно, внутри есть люди? – я зябко поежился, представив в каждой машине по измученному водителю.
– Помолчи. Сейчас самое интересное будет, – Кузька азартно завозился в своем кресле. Глаза его в полумраке пылали красноватыми отблесками, что свидетельствовало о сильных эмоциях.
Импреза встала к нам мордой и стала подкатываться. Ближе, еще ближе. Пока она не уперлась бампером в наш. Чуть качнуло, я машинально хотел схватиться за руль, но услышав яростное шипение с соседнего кресла, быстро отдернул руки, убрав их от греха под себя.
В машине стало стремительно холодать, будто разом открыли все окна. Только холод шел спереди, поднимаясь снизу, заполняя все пространство, словно талая вода с кусочками льдинок. Ноги мгновенно замерзли, а кончики пальцев заболели. Меня продрало крупными мурашками. Холод поднимался выше, выше. Ног я уже не чувствовал, сильно болели пальцы на руках, а потом к ним присоединились и зубы – будто выпил ледяной газировки сразу после горячего чая.
– Ките. Аната ва дикейрю, – услышал я голос Кузьки, – Аната ва юри тсюёй. Аната ва цукумогами! Аварена юкки-она занай!
*Ну же. Ты сможешь. Ты сильнее. Ты же Цукмогами! Не какая-то жалкая Снежная баба!
Глаза мои замерзли и перестали моргать – я мог только смотреть вперед через стремительно затягиваемое снежными узорами лобовое стекло на черно-голубое пятно с желтыми пятнами звезд.
– Аната но юзин ва ю мосгу сино.
*Твой друг сейчас умрет.
Я похоже уже умер и стремительно падал в Хельхейм, в страну вечного холода. Боли не было. Говорят, замерзать не больно – гораздо больнее гореть. Нам, русским, вообще ближе был именно этот вариант Ада, а не пекло южных народов. Неужели я не заработал себе на Рай? Устроит и южный, который с травой.
– Даре га аната но таме ни незуми о тсукамаемас ка? – прозвучало откуда-то издалека.
*Кто тебе будет ловить мышей?
Меня резко выдернуло из ледяных оков, бросив в сильный жар – боль была южно-адская, словно сунули в чан с кипятком. Машина задрожала всем кузовом, взревел мотор, сразу прыгнув до предельных оборотов. Пока я корчился от нестерпимой боли, что-то происходило. Трясло, полыхало фиолетово-чёрным и ослепительно белым, через меня то проносились стада льдинок, то пылающие жгучие метеоры. Я вновь замерзал и вновь разогревался до красна. Где-то на задворках подсознания было острое желание быстрее потерять сознание, но спасительное тихое ничто никак не приходило.
Когда я потный, вонючий, с полными штанами впечатлений и кашляющий как туберкулезник, всё-таки вывалился наружу через распахнувшуюся дверь, уже светало. Я жадно стал жрать снег, даже не интересуясь, откуда он тут летом в таком количестве взялся, пытаясь перебить жуткий вкус жженной резины во рту. А потом просто лежал, откинувшись на спину, пытаясь вернуться в свое измученное тело.
Удивительно, но получалось радоваться жизни даже в таком состоянии. Живой! А остальное по боку. «Всё этот комок шерстяной знал. Даже, что будет больно. А что он ещё там говорил? Снежная баба помню – дословно. Да и так понятно, кто нас атаковал. А вот как он к Фламинге обращался не помню. Нужно спросить – а то непростительно мало знаю про нашу машинку.
Спину начало холодить, обещая завтра ломоту. Я взял себя в руки и кряхтя поднялся, опираясь раскрасневшимися руками в колючий снег, который перестал дарить облегчение. Снег стремительно таял, делая руки неприятно мокрыми. Ничего, сейчас печку включу и отогреюсь.
Но Фламинги нигде не было, как и других «японцев». Стояла только Импреза, целиком покрытая коркой белой колючей изморози.
Меня пробило нервным ознобом, и я даже сделал пару шагов назад, лихорадочно вспоминая конструкт. Бесполезно, но хоть что-то. Даже пальцы уже скрючил. Но чем больше я смотрел на машину, тем больше понимал, что передо мной просто кусок железа и пластика. От нее больше не веяло жизнью, мощью, тайной. Еще несколько минут я не решался подойти и, лишь замерзнув, все-таки дернул за ручку, в тайне надеясь, что будет заперто. Дверь легко открылась. Посмотрев на изгвазданное водительское кресло, хранящее подмерзшие следы трехдневного пребывания в нём человека, меня передернуло от осознания, что в это нужно будет садиться – следов было уж очень много. Проскочила мысль поискать, что подстелить, но потом вспомнил, как выгляжу сам и почему мне так некомфортно в любимых джинсах, решительно плюхнулся в «ковш».
Ключ нашелся в зажигании. Двигатель подхватился тут же и приятно, басовито, замурлыкал фирменным субаровским «врумммм». Долго раздумывал, стоит ли включать печку – если вот это всё растает, то дышать в машине будет невозможно. Но ноги громко требовали тепла. В итоге решил, что окна можно и открыть, а холод никак не хотел уходить из тела и меня ощутимо колотило.
Из дефлекторов пока тянуло прохладой. Лобовое стекло было все еще покрыто льдом, и лишь крохотная проталинка снизу говорила, что нужно еще подождать, пока можно будет ехать.
Так я и сидел, смотря на все увеличивающееся окошко, в которое пробивался серый утренний свет.
***
Машину вернул хозяину сразу – мне хотелось быстрее забыть произошедшее. Он удивительно сухо поблагодарил, походив вокруг машины качая головой. Молча прыгнул внутрь и нырнул под шлагбаум. Я мельком заметил, как он выбросил пакетик. Заглянув в траву, я не удивился, увидев в пакете трех жирных мышей. Вот и секрет такой «нерадости» – почувствовал, что теперь это просто машина. Значит, с самого начала все знал. Актер больших и малых театров. Ну да черт с ним. Сейчас домой и помыться…
Домой. А где, кстати, мой дом носит? К остановке подошел желтый автобус и приветливо распахнул двери.
– Маташи ва му гава е, – развел я руками.
*Прости, мне в другую сторону.
Сомневаюсь, что меня понял желтенький Исудзу российской сборки, но закрыл двери и уехал. А я пошел на зажегшийся зеленый на другую сторону улицы.
Антон Павлович сморщил нос и вытолкал меня из кабинета, лишь сухо поинтересовавшись:
– Из общаги не выписался?
Не выписался, не выписался. Сам же знаешь небось. Как и обо всём, что произошло – даже ничего не спросил. Все вокруг всё знают, кроме меня – бесит! Я хлопнул дверью кабинета и пошел в общагу, из которой так и не собрался окончательно съехать и где я держал шмотки и пару коробок с личными вещами.
Вечером меня отловила кадровичка, уже собиравшаяся уходить.
– Прочитай, подпиши, Волкову потом на подпись. Мне завтра занесешь сам.
Я просмотрел пачку документов: «Дополнительное соглашение», «Должностные обязанности старшего сотрудника отдела по Контролю и реагированию», лист ознакомления с приказом и сам приказ. Я хотел указать, что, наверное, ошибка, так как я младший сотрудник. Но она уже ушла, энергично топая каблуками.
Антон Павлович как раз закутывался в свой безразмерный плащ.
– Анька документы дала?
– Да.
Он молча выдрал у меня папку из рук, быстро пролистал, подписал размашистой буквой «В», собрал в кучу и кинул на мой стол.
– В Горловке что-то завелось – у дежурного полицая спросишь, он в теме, сетевики жаловались, что оптику кто-то стал в узлы вязать в канализации, осмотри Форестер – на штрафстоянке стоит у гайцев на Кленовой, – к пачке бумаг добавилась еще одна с ордером. – Лишнего не болтай, а то вцепятся, как клещи. Сами даже водителя еще не опознали – разложился сильно. И помой машину – смотреть противно.
– Какую машину?
Но начальник уже вышел из кабинета. Я вышел в коридор и глянул в окно, выходящее на задний двор. Заляпанная грязью по уши Фламинга стояла как ни в чем ни бывало на своем месте. На листке бумаги, прилепленном прямо на грязь каллиграфическим почерком было выведено: «Купи молока».
Я злобно рыкнул и мстительно решил тщательно, с толком, с расстановкой, ознакомиться с бумагами.
Лучше б я этого не делал. Приказ выводил в отдельный функционал поиск и изгнание духов из авто– мото– авиа– и водного транспорта, ранее фигурировавший под общим «поиском и изгнанием из механизмов», и ответственным за сервис назначался старший сотрудник Отдела. Об этом же гласили должностные и допсоглашение, где меня этим старшим назначали. Я специально полистал еще раз внимательно просмотрел строку с окладом, который визуально не изменился ни на копейку.
Уволюсь, честное слово. К чертовой матери. Чаю попью и буду заявление писать.
Под моей кружкой нашелся конверт с уже подписанным начальником заявлением на увольнение, несколькими приятными новенькими хрусткими синими бумажками и запиской, написанной размашистым почерком: «Премия. Мыши и молоко в холодильнике».
«Всё знает», – улыбнулся я, порвал заявление, прихватил пакетик с дохлыми мышами, пакет молока и пошел к машине.
Наступала очередная ночь.
Автор публикации
