– Тише! Прошу тишины!!! – надрывался председатель, но его никто не слушал.
Возбужденные писатели, поэты и просто пользователи авторучек, карандашей и ноутбуков кричали и размахивали руками. Обычное литературное собрание превратилось в полный кавардак. И все лишь из-за того, что председатель процитировал заметку одного из физиков, который ехидно отметил, что «Мерседес-Бенц» не то же самое, что «Мерседес-Бемс», и что синхрофазотрон предназначен не для синхронизации престолов вымышленных империй, а бозон несколько отличается по размерам от бизона.
Возмущению лириков не было предела.
– Чего они лезут, эти коллекционеры бизон… бозонов! – пробился высокий голос Промокашкина, именно ему принадлежала идея охоты на бозоны при помощи индейский стрел и копий. – Пусть свои телескопы моют! И вообще, треугольник в квадрат не влезает, я пробовал, углов не хватает… – голос Промокашкина снова утонул в общем гвалте.
Какой-то умник стал трубить в тромбон. Спрашивается, зачем ему тромбон? Он же писатель, а не музыкант! И уж тем более, зачем он его принес на заседание литературного клуба? Но на фоне общего беспорядка, тромбон выглядел вполне естественно, ярко поблескивая полированной латунью и издавая пронзительные звуки.
Председатель постучал кулаком по столу, но даже сам не услышал звука.
Помощник председателя схватил стакан с водой и ловко плеснул в трубача. Тромбон захрипел, трубач закашлялся, а мокрый стакан выскользнул из руки помощника и стукнул по лбу дородную поэтессу в первом ряду. Поэтесса медленно поднялась со стула. Присутствующие притихли, зная суровый характер поэтессы.
– Извиняюсь, – торопливо заговорил помощник, вскакивая со своего места, – случайно вышло, – пробормотал он, поднимая стакан.
Поэтессы шумно набрала воздуха, чтобы высказать свое недовольство, но в это время, председатель с размаху треснул кулаком по столу. Надобности в этом теперь не было, но размахнувшись во время шума, он уже не мог остановиться. Поэтесса вздрогнула и молча села на место.
– Тише, тише, господа лирики, – заговорил председатель, воспользовавшись затишьем. – Мне понятно ваше возмущение, для того мы собрались, чтобы дать достойный отпор этим физикам. Слово имеет всем нам известный и очень лиричный… э-э… лирик Слезодавкин.
Слезодавкин, прославившейся трагической поэмой о комаре, которого лично прихлопнул, когда тот его укусил, чинно поднялся с места, пристроил поудобнее в брюках свой обширный живот, осмотрел присутствующих туманным взором, и заговорил раскатистым утробным голосом.
– Разве могут сравниться чувства с какими-то там синхрофазотронами? Разве может грубый материальный мир что-нибудь противопоставить возвышенным чаяниям души? Разве…
– Не надо практических примеров, – прервала его соседка с пышными формами. – Оставайтесь в рамках души, – сказала она, снимая его руку со своего плеча.
Слезодавкин прокашлялся и, решительно рубанув рукой воздух, заявил:
– На битву друзья, пора указать физикам их истинное место!
***
Синускосилкин сосредоточенно гравировал свои инициалы на свободном электроне. Электрон попался маленький и высокоэнергетический и так и норовил выскользнуть из пальцев. Синускосилкин прижал его линейкой к столу и потихоньку скреб лазерной иголкой. Получалось неплохо.
За спиной хлопнула дверь. Синускосилкин вздрогнул, электрон вырвался и зигзагами быстро улетел в пространство. Придется ловить нового, недовольно подумал Синускосилкин и обернулся. В проеме распахнутой настежь двери, облокотившись на косяк, стоял раскрасневшийся и взъерошенный лаборант.
– Они идут! – крикнул лаборант прямо с порога.
– Кто они?
– Лирики! Их много!
– Где они? – вскочил со стула Синускосилкин. – Идут сюда?
– Нет. Они направляются в лабораторию. Наверное, уже там…
Синускосилкин оттолкнул лаборанта и бегом кинулся по коридорам. Когда он ворвался в лабораторию, там уже вовсю кипела битва.
Доцента Дисководова, заведующего вычислительным центром, зажали в углу. Длинноволосый незнакомец катил на него большой барабан. Следом за волосатым, размахивая чернильницей, семенил еще одни человек с перекошенным лицом и шевелящимися губами. Синускосилкин с ужасом понял, что второй бормочет рифмы. Дисоководов страшно ругался на паскале и метал в наступавших трехдюймовые дискеты. Руководил операцией дирижер во фраке, он размахивал палочкой и отсчитывал такт, чтобы нападавшие не сбивались с ритма. Синускосилкин отнял палочку у дирижера и сломал. Атака захлебнулась.
Посреди комнаты схватились профессор Антиполев и Слезодавкин. Комплекция обоих не позволяла перейти к активным действиям, поэтому они громко пыхтели, толкались и испепеляли друг друга взглядами.
У дальней стены сошлась молодежь: группа лаборантов и поэтесс. Поэтессы превосходили численностью лаборантов, но жизни последних это явно не угрожало. Страсти там приобрели несколько иное направление.
Хуже всего дело обстояло у стеллажей с запасным оборудованием. Трех инженеров окружили чуть ли не десяток любовных романистов и забрасывали их своими полновесными трудами. Инженеры отчаянно отбивались горстями протонов вперемежку с собственным завтраком. Синускосилкин подхватил со стола калькулятор и, грозно выкрикнув теорему Пифагора, устремился на помощь.
Сражение закончилось лишь когда пришла уборщица тетя Маша. Увидев учиненный беспорядок, она настолько возмутилась, что участников воинственной дискуссии охватило смущение. Стыдливо пряча глаза, и лирики и физики принялись за уборку. Разговоры приняли более мирный характер и ограничивались цитированием то Пушкина, то Ньютона, то Шекспира, то Ландау. Убираться пришлось долго, а потом пришлось идти в клуб литераторов и помогать тете Маше убираться и там, надо же было как-то загладить свою вину.
С кряхтением размахивая веником, Слезодавкин вдруг высказал неожиданную мысль:
– Друзья, меня посетило озарение!
– Сколько киловатт? – немедленно съехидничал Синускосилкин. В битве ему наступили на ногу, и он не знал кто именно, поэтому сохранял обиду, но остальные уже успокоились и зашикали на него.
– Не знаю, сколько там ваты, – продолжил Слезодавкин, покосившись на обиженно сопевшего Синускосилкина, – но надеюсь, что здравый смысл есть. В конце концов, все мы пишем – мы поэмы, вы теоремы, – а значит в какой-то мере единомышленники.
Присутствующие с недоверием смотрели на Слезодавкина, но он принял героическую позу, воздел веник к потолку, и продолжил:
– А почему бы не попытаться написать совместное творение?
Готовую развернуться новую дискуссию на корню пресекла тетя Маша.
– Идите-ка вы по домам, – сказала она решительно. – Время позднее, мне закрывать клуб надо.
Физики и лирики потянулись к выходу, но семя сомнения было брошено.
***
На очередном заседании литературного клуба было тесно. Лирики вперемешку с физиками сидели на стульях, подоконниках, а то и вовсе на полу у стены.
Слово взял Синускосилкин. Но ему пришлось начать свою речь еще раз, поскольку лирики не понимали, что он говорит. Возникла некоторая заминка, но как выяснилось, Слезодавкин неплохо помнил физику, и взялся переводить.
– Уважаемые физические и творческие однопростраственники, – начал вторую попытку Синускосилкин.
– Уважаемые коллеги по перу, – перевел Слезодавкин.
– Перманентно наблюдая траектории спорадических флуктуаций стремлений отдельных пространственных образований, способных к непредсказуемым качественным изменениям…
– Долго размышляя о судьбах искусства…
– Я пришел к неоспоримому выводу о возможности конгрегации независимых экземпляров таких образований…
– Предлагаю объединить…
– В единой тенденции функционирования материи и антиматерии…
– Усилия физиков и лириков…
– И инсталлировать креативный вектор в литературе ФИЛИКА!
– И установить новое направление в литературе ФИЛИКА!
Послышались недоверчивые возгласы, посыпались вопросы, но в целом идею приняли с воодушевлением.
Через неделю в местной газете появилось первое творение в новом духе, совместное произведение Синускосилкина и Слезодавкина, которое начиналось словами:
Случайным вектором шныряя по пространству,
Протон нарушил равновесия покой,
И напряженности полей презрел свою он клятву,
Увидевши Нейтрину, ой-ёй-ёй…
А еще через неделю совместное заседание филиков приняло решение об объявлении непримиримой войны критикам.
Автор публикации
