Ломбард

                                             Ломбард

Город обложили бесконечные, холодные дожди. Колючие, отдающие бензином капли били по щекам, стекая по бороде неприятными, вызывающими дрожь во всем теле струйками. Над обитой жестью дверью ломбарда, навеса не было и промокшая очередь из человек десяти, покорно подставляла непогоде свои потемневшие от воды спины. Почему-то ни у кого из этой очереди, не оказалось зонта…

Скрипнула дверь и сытый, благодушный на вид охранник, ковыряясь спичкой в зубах, при дубинке и пистолете в ярко-желтой кобуре, великодушно впустил одного человека.

Все молча и безропотно смотрели в спину счастливцу, прекрасно осознавая, что охранник в настоящий момент и царь и бог.

Скажи слово против, и он совершенно точно, пользуясь своей неограниченной здесь властью, переставит тебя в конец очереди, либо вообще не впустит в ломбард.

Я, естественно, стоял в самом конце.

Разбитые ботинки промокли, отяжелели и самым бесстыдным образом расплылись, полностью потеряв свою, и без того не особо привлекательную форму. Предполагаемый заклад мой, пока еще болтался у меня на пальце, в виде тоненького, обшарпанного, обручального кольца, но в кармане, лежала мятая бумажка, с еще утром написанным списком необходимых покупок.

Когда до заветной двери осталось всего три человека, не считая меня, сытый охранник вновь появился, но уже с табличкой, которую он, не спеша, и, по-моему, внутренне усмехаясь, прикрепил к жести при помощи небольшого магнита.

« В ломбарде рублей нет. Вход только для клиентов на выкуп. Залог не производится».

Прочитал кто-то, и наша, маленькая, молчаливая очередь распалась сама собой.

Твою же мать…

Пробурчал я, вытирая стареньким кашне дождевую воду с лица и соображая, что же теперь делать? Деньги были нужны срочно. Но, не успев сделать и шага прочь от этого негостеприимного ломбарда, я вдруг почувствовал резкий укол в левой половине груди.

На душу навалилась смертельная, тоскливая усталость и я упал прямо в лужу, неловко выставив перед собой руки с красными, озябшими кистями.

Последнее, что я запомнил, это ощущение холодного, мокрого асфальта у себя под головой и тяжелые капли дождя, отвесно падающие прямо в открытые глаза.

Яркая вспышка на мгновенье ослепила меня и тотчас же погрузился в плотную темноту, плавно переходящую в непередаваемую словами вселенскую, трепещущую черноту….

Я стоял в мощном, ярко-белом пучке света, бьющим мне в спину, и не отбрасывал тени.

Вообще.

Никакой.

Стоял совершенно голый и, как мне кажется, был я в тот момент необыкновенно красивым.

Прямо передо мной стояли две огромные, но удивительно пропорциональные фигуры в ниспадающих одеждах с крыльями позади, настолько реалистичными, что казалось, каждое перо, каждая пушинка были идеально расчесаны и уложены именно так, как должно быть в природе у птиц. Фигуры эти, как, впрочем, и их одежды, и крылья выглядели несколько необычно, я бы даже сказал монолитно, они не то, чтобы были совсем прозрачны – нет, но и белыми их не назовешь. Скорее, они казались созданными из травленного плавиковой кислотой стекла, чуть белого, и совсем чуть-чуть розового.

– Кто вы?

Слегка оробев, спросил я, наконец.

– И где я?

– Вообще-то нас зовут Гавриил и Михаил, но это не суть важно. Обычно души нам вопросами не докучают. Следуй за нами.

Они повернулись и, не слышно ступая голыми ступнями, начали подниматься по лестнице, сложенной из сланца. А может быть, это была и не лестница, а пологая гора, лишь слегка подправленная чьими-то искусными руками?

При каждом шаге перья на их крыльях слегка звенели, и я шел за ними, почти не глядя вперед, почти по слуху.

Совсем неожиданно подъем закончился, и мы оказались на идеально ровной, словно срезанной верхушке, на которой стоял большой белый с золотом трон.

Мои провожатые стали по обе стороны трона, и я увидел сидящего на нем человека, почти старика с длинными расчесанными на прямой пробор седыми волосами и такой же роскошной седой бородой.

Честное слово, когда мы подходили к трону, он был пуст, а тут вдруг…

Руки его устало лежали на резных подлокотниках, чистые, белые, но абсолютно человеческие руки.

Я даже заметил, что на кистях его бились слегка голубоватые прожилки. И почему-то именно вид этих старческих рук меня тотчас же полностью успокоил, прогнал остатки необъяснимого страха, владевшего мной после встречи с архангелами.

Старик как-то неодобрительно посмотрел на меня и спросил, не открывая рта, хотя каждое его слово отчетливо прозвучало у меня в голове.

– Ну, что, Владимир, так прямо и без покаяния сразу ко мне?

Я и при жизни-то был довольно косноязычен, а тут и вовсе растерялся и, по-моему, довольно бестактно ответил ему вопросом на вопрос.

– Скажите, пожалуйста, как к вам обращаться? Бог, Господь, Всевышний или по имени как…

Он тихо рассмеялся и сказал, глядя на меня чуть снисходительно.

– У меня довольно много имен, но ты можешь обращаться ко мне как хочешь. Можешь просто Бог, а хочешь как привык там у себя, на вы, это не важно, поверь, совершенно не важно.

Он слегка шевельнул пальцем и тут же у одного из крылатых его стражников в руках появился длинный, слегка скрученный на концах свиток с печатью красного сургуча на золотистом шелковом шнуре.

– …Раб божий Владимир, в миру, Владимир Александрович Кудрявцев. Женат, две дочери, умер в неполные сорок шесть лет, оторвался тромб.

Дальше он стал читать все быстрее и быстрее, лишь иногда прерывался, чтобы поудобнее перехватить этот свиток, оказавшийся на удивление длинным.

Лишь иногда я успевал разобрать отдельные фразы, но и они повергали меня в тоску все более и более.

В памяти у меня всплывали давно уже забытые образы моих прежних любовниц, украденные в солдатской столовой три больших куска пиленого сахара на первом самом голодном году службы в армии, сказанная кому-то и тут же забытая клятва. Купленный у участкового врача за стольник больничный лист на неделю и прочее, прочее, прочее…

– Довольно. – Прервал чтение Всевышний. – Хватит.

Он строго посмотрел на меня и грустно, как мне показалось, спросил.

– Ну и как ты считаешь, что же тебя ожидает в дальнейшем?

– Господи. – Сказал я, удрученно.

– Да если бы все люди, точно, как я теперь, знали, что ты, то есть вы, есть на самом деле, да не ужели бы… Эх, да, что ж теперь говорить.

Я устало присел прямо на землю, но как не странно, холода совсем не почувствовал, словно присел на что-то живое, неосязаемое.

Какое-то странное бессилие и полная безнадежность охватили всю мою нынешнюю сущность.

Седовласый еще раз окинул меня взглядом и приказал:

– Встань, Владимир.

Я вскочил, непроизвольно отряхиваясь, и с надеждой посмотрел него. А тот устало откинувшись, спросил, прикрыв глаза, словно от яркого солнца, от чего его мохнатые седые брови зашевелились как живые.

– Может быть, ты хочешь меня напоследок о чем ни будь попросить? Слушаю.

Глаза его при этом слегка приоткрылись, и я с очевидной отчетливостью понял, что видимо и в самом деле грехи мои настолько тяжелы, что о снисхождении просить просто несерьезно.

– Господи, у меня к тебе совсем маленькая просьба. Я умер возле ломбарда. Я хотел заложить обручальное кольцо. За него обычно дают триста рублей, а я умер… Не мог бы ты, Господи, как-нибудь ей эти самые триста рублей передать, тем более что в тебя она верит не в пример мне, гораздо сильнее, чем я раньше… Ей, это моей супруге…

Губы его тронула слабая улыбка и, перекрестив меня, он сказал:

– Да будет так.

Я почувствовал, как кто-то споткнулся об мои ноги, и услышал старушечий, скрипучий голос.

– Ишь, как набрался, спит в луже, как на перине. Совсем совесть потерял. А еще с бородой… Козел.

С трудом приподнявшись и присев на холодный заборчик из облезлых металлических труб, я всей спиной ощутил, насколько же промокла моя одежда. И как же я все-таки замерз, лежа под дождем на мокром асфальте. Сквозь стекло окна, ухмыляясь и жуя что-то, на меня смотрел все тот же сытый, самодовольный охранник. И тут я отчетливо вспомнил, что дома меня ждут, ждут с деньгами, и, нехотя поднявшись, я побрел сквозь холодный дождь к трамвайной остановке в другой ломбард.