Абрам Яковлевич проснулся среди ночи от грохота кастрюль. Покосился на дрыхнувшую рядом супругу и вздохнул. После чего сунул ноги в любимые разношенные тапки и двинулся на кухню, где сердито гремела посуда и хлопали дверцы настенных шкафов.
— Мама, я имею вам кое-что сказать! – Абрам Яковлевич укоризненно посмотрел на свою почтенную родительницу. — Перестаньте делать нам с Фимочкой нервы: вы-таки каждую ночь упорно проверяете запасы питания в нашей кухне. Я знаю, что вам очень не нравится Фимочка, но она отлично готовит: я кушаю по четыре раза в день. Да, только кошерное, чтобы мой гастрит не болел. Ой, мама, не надо делать такое лицо! Я знаю, что для вас сноха – это инородное тело в доме, но она-таки делает бесподобную мацу и креплахи…
Сердитое фырканье.
— Да, мамочка, с вашими они не сравнятся. Но что поделать, если небеса так жестоко забрали вас из жизни? И вы взяли и умерли посреди полного здоровья.
Бах! Упавший с полки дуршлаг украсил лысеющую макушку Абрама Яковлевича на манер диковинного шлема.
— Ой! Да-да, я понял, мамочка! Вся кулинария только по вашим драгоценным рецептам! Так и передам Фимочке.
Еще одно фырканье, но менее сердитое. Покойная матушка укоризненно-ласково взглянула на него, погрозила пальцем – и медленно истаяла в воздухе. Абрам Яковлевич, вздохнув в очередной раз, снял с головы «шлем» и поплелся обратно в спальню – досыпать. Ведь завтра ночью мама опять придет проверять свое непутевое чадо.