Метель

Снежная буря застала меня врасплох, догнала совершенно внезапно, отделив от посёлка, огни которого я уже видел невооруженным глазом. По неосторожности я уронил компас в рыхлый снег, и пока искал его, окончательно сбился с пути. Огней больше видно не было – всюду лишь белая стена снега и завывания ветра. Я растерялся. Можно даже сказать, запаниковал. Не первая метель за время моей практики на Севере, но я никогда не оказывался в ее эпицентре один – всегда рядом был кто-то из местных. Что делать? Я нарушил все правила вылазки – предупредить, куда шёл и надолго ли, взять с собой сигнальные ракеты, проверить прогноз погоды. Ничего из перечисленного я не сделал – слишком ярко светило солнце в тот день. Да, ещё этот сон… будто лежу на снегу, а снег не холодный и мокрый, а уютный, как пуховое одеяло. И мне так радостно, так хорошо на душе, я смеюсь и в какой-то миг понимаю, что смеюсь не один. К моему голосу присоединяется хрустальный звоночек – голос бескрайней снежной пустыни. Дурак…

Я продолжал идти, хотя каждый шаг давался труднее предыдущего. Остановишься – вмиг окоченеешь. И все же меня не покидала наивная надежда, что наугад я выберу правильное направление и выйду к посёлку. Несколько раз в завываниях ветра мне чудились звуки – то колокольчик с упряжки оленя, то плач ребёнка – я метался из стороны в сторону, но, когда казалось, что спасение рядом – вот она стена дома – я протягивал руку и хватал лишь воздух. Голоса исчезали, и звук метели превращался в неистовый белый шум. Вьюга играла со мной. Может, от скуки, а может это привычный ее ритуал – поймать в свой плен неосторожного путника, закружить, завертеть, вселить и отнять надежду, чтобы в конце концов принести в жертву богине Зиме.

Когда я понял, что иду в неправильном направлении, и снег становится только глубже, страх исчез, паника отступила. Вместо них пришло чувство лёгкого сожаления – что больше не увижу родных, не узнаю кто победит на Летней Олимпиаде – это уж совсем глупо, согласен. А ещё не свожу Аньку в город в кино, как обещал. Подумает, что я ее продинамил – наобещал с три короба, соблазнил и сбежал с нашей группой на утреннем поезде. С Анькой все как-то стремительно завертелось. Вроде бы люди сначала ходят на танцы, гуляют, болтают о чем-то. Но она позвала домой, сама разлила вино по бокалам. Оно было странным, терпким, дурманящим. Лицо после него разгорелось, перед глазами поплыл туман… После мы не виделись несколько дней, и я не мог понять, что чувствую – тянет ли меня к ней, хочу ли я видеть ее своей… девушкой? Или случившееся было ошибкой? Эдик – гораздо более опытный на любовном фронте только смеялся, мол, приворожила тебя деревенская девка, хочет в столицу на твоём горбу выехать. А ты подумай про мать, она у тебя профессор, как в дом неграмотную приведёшь? Разок то всего. Небось ты у неё и не первый?

Этого я вспомнить не мог, да и какая теперь разница? Это в кино к главному всегда приходят на помощь. А я? Разве я главный герой своего фильма?

Пробуждение было приятным. Оно было самым приятным из всего, что происходило в моей жизни. Я чувствовал прикосновение мягких рук, маленьких, будто у девочки и сильных, как медвежья лапа. Эти руки – вездесущие, укрывающие, оплетающие… заботливые, как руки матери и в то же время ласкающие не по-матерински, а как-то интимно, по-женски. Они растирали каждый сантиметр моего окоченевшего тела, и я не мог ни пошевелиться, ни открыть глаза, чтобы разглядеть их обладательницу.

Вместе с чувствительностью в тело прокралась боль, кожа разгоралась огнем, из груди непроизвольно вырвался глухой стон. Руки отпрянули и через секунду я почувствовал, как моих губ коснулся горячий ободок чаши. Тихий голос прошелестел – пей. И это «пей» было самым нежным, что я когда-либо слышал. Жидкость, похожая на вино, но такая сладкая и приятная, будто пьёшь разжиженный солнечный свет, разлилась по всему телу. Боль вмиг отступила, и руки таинственной спасительницы вернулись к своей работе. Поднимаясь все выше, они обласкали мои колени, затем бёдра, живот, торс, плечи и принялись за лицо. Господи, если я умер и попал в Рай, то пусть эти прикосновения не закончатся никогда!

Силы начали возвращаться ко мне, но я по-прежнему не мог разлепить глаза, будто сладкий сон повис на них, как виснет пушистый снег на огромных лапах столетних елей.

А руки тем временем замедлились и начали снова спускаться вниз – ото лба к переносице, к кончику носа, к губам. Тонкие пальцы плели на моем теле невидимое и невиданное доселе кружево. Узор был таким же прекрасным и совершенным, как рисунок снежинки. Каждое прикосновение будто вливало капельку жизни, проникая в кровь, в самое сердце. А потом прикосновения лавиной обрушились на ту часть тела, которую обошли в первый раз…

Такого возбуждения и вожделения я не испытывал никогда прежде. Жар отхлынул от кожи и собрался в одной жгучей, отвердевшей до боли точке. В этот миг я впервые осознал, что лежу без одежды – один на один с незнакомой мне женщиной, и меня захлестнул стыд. Я судорожно попытался встать, но тут же услышал едва слышное – Тшшшшш, тише, тишшше, тишшшшше. С таким звуком снег падает с крыш. А затем моих губ коснулось ее дыхание, пахнувшее весенним ветром. На лицо мне упали волосы – легкие и прохладные словно туман. И ее тело поверх моего, и ее призывная влага, и она вся целиком, обрушившаяся на меня, как волна. И ещё. И ещё. И ещё одна. До тех пор, пока жизнь, которую она вливала в меня по капле, ручейками не собралась в единый поток и не смыла ее горячей рекой.

Когда я пришёл в себя и вынырнул из сладких грез, не к месту вспомнилась Анька. То, что было тогда с ней, казалось теперь просто безжизненным трением. Так трут друг о друга отсыревшие деревяшки в надежде выбить искру и получить огонь. Но напрасно…

Господи, кто же она? Как нашла меня? Почему спасла? Мысли путались в моей голове, но главной была одна – остаться здесь самому или увезти ЕЕ в Москву? Как рассказать маме? Почему-то когда встречаешь что-то прекрасное, хочется присвоить это себе. Уменьшить до размера какого-нибудь жука, положить в спичечный коробок, а его в шкатулку, а шкатулку на полку и под замок. Мне стало стыдно, а потом грустно. В ту же секунду я понял, что мы больше никогда не увидимся.

Будто прочитав мои мысли она тихо прошелестела:

– Ты не груссссти. Слушай, меня, слушай… скоро родится Весна, и у неё будет твоё лицо. За эту новую жизнь я верну тебе твою жизнь.

– А как же… – попытался возразить я, но она прикрыла мне рот рукой.

– Спи… ни о чем не думай… я попрошу бога Нума, и он отправит к тебе птицу Минлей – гигантскую птицу Севера… у неё семь пар железных крыльев, но ты не бойся. Она вернёт тебя в мир людей и укажет на истинную Любовь… до рассвета, ты встретишь ее до рассвета…

____________________________________________________________________________________________

Пробуждение было ужасным. Все тело горело огнем, я попытался открыть глаза и тут же пожалел об этом – резкий свет ударил меня будто молотом. Господи, да где это я?

– О, очнулся! – голос Этери Жановны, нашей медсестры, прогремел внезапно и грубо, окончательно вырывая меня из власти грёз. – На кой тебя понесло на озеро, да в такую метель? Чуть не помер, дурак. Ты в курсе? – И она закурила прямо в комнате.

– А вообще даже жара нет, везучий.

Я резко сел на постели – который час?

– Полдесятого.

– Утра?

– Какого утра ещё? Утром тебя только нашли.

Я смутно помнил, что мне тоже нужно кого-то найти до рассвета. Или мне все привиделось? Ее губы и волосы, и дыхание раннего утра…

– Где мои вещи?

– Да, лежи, дурень. Куда собрался? На стирку забрали девки барахло твоё.

– Кто?

– Анька, – и она усмехнулась – недобро как-то, нехорошо.

Я вскочил, посмотрел на себя в зеркало, висевшее на стене – на мне были чужие штаны и рубаха.

– Теть, Жан (ее все называли по отчеству, а не по имени), можно я ваш куртяк возьму? Мне на минуту…

– К Аньке?

– К ней… тоже.

– Тогда иди.

В Анькином доме горел свет, я тихо подошёл к двери – прикрыто, но не закрыто. Стою, слушаю – Анька расстроена, чуть ли не плачет:

– Пропала, пропала я бедная. Всю жизнь куковать мне в этой дыре.

– Не подействовало? – спросил второй голос.

– Да, подействовало. Отрубился он!

– Что ж тогда?

– Жановна говорит, не беременная.

– Как не беременная? То беременная была, а теперь нет? Куда подевалось то?

– Говорит, что ошиблась. Все эта метель проклятая. Мне сон снился, будто забирает она ребёнка и смеётся, хохочет мне прямо в лицо. Ой, пропала, пропала, не увезёт он меня в Москву…

Я тихо вышел из дома и прикрыл за собой дверь. Если потороплюсь, то успею на ночной поезд. Вещи у Аньки забирать не стал, только вернул куртку Жановне, наскоро побросал оставшиеся пожитки в сумку, и ноги сами понесли меня на вокзал. Хотелось оставить все позади – Север, снега и метели, сон о волшебной незнакомке, которая пахла весенним ветром…

Вагон резко дернулся и остановился – кто-то нажал на стоп-кран. В коридоре загомонили, проводница сдавленно заворчала.

– Сюда, вот сюда иди, да снегом мне не труси… шастают в такую погоду. Снова метель, чтоб ее!

Дверь открылась, и в купе ввалился меховый шар, покрытый коркой подтаявшего снега.

– Простите, – донеслось из глубины шара. Я отстала от экспедиции, пришлось догонять на такси.

– Здесь бывает такси?

– Не спрашивайте. Ой, это не вы уронили?

И вошедшая в купе девушка подняла с пола и положила мне на ладонь маленькую серебристую птичку. У нее было семь пар крыльев.