Про Дверь все в деревне знали. В том перелеске и другие такие были. В большинстве, попроще, конечно. И скрывали они входы в кладовки-землянки, обустроенные предприимчивыми деревенскими. Но эта Дверь была прям царь-дверь – толстая, внушительная, старинная. Мне – три года. И я очень впечатлительный. Отец привел меня к Двери и с придыханием, делая страшные глаза, заявил, что именно тут живет бабайка, а не в сундуке в спальне бабушки, которого я до одури боялся по ночам. Он сказал, что Дверь эта давно не отпирается и бабайка ко мне не сможет выбраться. Он уверенно подергал за решетку двери – та даже не шелохнулась. Я подошел поближе тоже подергать. Я пошлепал по ней ручками и приложил ухо к теплому шершавому дереву. И тут мне почудились скрипы и стоны с той стороны, как кто-то или что-то, в бессилии бьется с той стороны, пытаясь выйти. Я очень испугался и заревел. Папа ничего не понял из моих прорыданных спутанных объяснений и увел меня домой.
Дома на отца долго шипела в мать, пока я с красными глазами лежал, всхлипывая и шмыгая, трясся, забравшись под толстое ватное одеяло. Правда, сундука я больше не боялся – бабайка был в лесу за накрепко закрытой дверью. Мне часто снилось, как он в бессильной злобе пытается пробиться через неприступную дверь. Иногда, мне казалось, что ему почти удалось и дверь поддалась. Тогда я просыпался и плакал. Потом, позже, я рассказал, что слышал. Папа с мамой покачали головой и перестали мне на ночь читать страшные сказки Андерсена.
Жуткий бабайка, грызущий дверь, давно уже мне не снился – папа сказал, что бабайка умер от голода за Дверью и я ему верил. Мы даже ходили туда и слушали – за дверью было тихо. Да и большой я уже был боятся – мне целых четыре с половиной года. И мне очень нравится мультик про Винни-Пуха. Каждый раз, когда по черно-белому экрану начинали бежать буквы, пока для меня ничего не значившие, кроме окончания мультика, я начинал приставать к родителям, прося рассказать, что было дальше с героями. Но книги про медвежонка в библиотеке не было, а сами родители её не читали и рассказать, что было дальше не могли.
Приходилось додумывать самому. Я представлял, как Винни с Пятачком строят шалаш для Иа, которой в мультике нигде не жил. Или как доставали пробку для ружья Пятачка, которая после выстрела улетела в центр Озерца и утонула. И обязательно Винни-Пух пыхтел свои новые пыхтелки и сопелки. Я взахлеб рассказывал свои придуманные истории маме или папе. А они улыбались и говорили: «Писатель растет».
Как-то раз, идя мимо Двери с папой и как обычно будучи в раздумьях о новой истории Винни-Пуха, я задержался на миг. Мне показалось, что где-то жужжат пчелы и пахнет медом. Пахло и жужжало из-за Двери. Я попросил папу подождать и подошел к ней. Там слышались приглушенные топанья медвежонка и цокот Пятачка, спешащего за ним в гости, гулкое уханье мудрой Совы, которой Иа жаловался на постоянно разваливающийся шалаш, недовольное гудение пчел, когда Винни опять лез за медом, уже не в виде тучки, а в костюме пчелы и недовольные нотации умного и воспитанного Кролика, который опять вытаскивал из Винни-Пуха колючки. Меня пронзило восторгом: мне не нужно было больше мучительно думать, что же произошло – я мог просто подслушивать за героями! Папа лишь улыбался на мой восторженный захлебывающийся рассказ об открытии. А дома он подарил мне большущий красивый альбом для рисования и целую коробку карандашей.
Сперва, я ему диктовал. Но ему, видно, это быстро надоело, и он плотно занялся моим обучением. Благо, я был заинтересован научится писать не меньше, чем папа избавиться от необходимости записывать в альбом мои: «А ПАТОМ ОНИ ПОШЛИ ВМЕСТЕ. ОНИ ПОШЛИ СОБИРАТЬ ВЕТКИ». К двери я уже бегал сам, благо было недалеко и в перелеске всегда было людно – через него шла тропинка в соседнее село.
Вскоре, я уже сам, старательно высунув язык, выводил корявыми кривыми буквами: «ГЛВА 3 ВИНИПУХ И ПЧЛЫ». Глава была на самом деле вторая, но как пишутся все цифры я твердо еще не знал. Поэтому все главы были третьими.
А ещё, я никогда не рисовал картинки. Мне казалось, что я не смогу нарисовать так, как на самом деле. И только буквы могут изобразить моих героев такими, какими я их видел сам.
Папа читал мои истории друзьям, когда они собирались у нас. Они громко смеялись и хвалили меня. Мне было очень приятно.
Мне семь. Я, зажмурив глаза, шепчу двери «Сим-сим, откройся». Дверь остается недвижимой, но разговоры разбойников за дверью ненадолго смолкают и Хасан посылает Ахмеда узнать, кто там хочет проникнуть в их Пещеру. Я убегаю. Возвращаюсь только когда дослушиваю пластинку до конца. Теперь за дверью голос Али-Бабы и его возлюбленной Зейнаб. Мне не хочется, чтобы их история просто закончилась – я продолжаю следить за ними, смотрю как они помогают людям, борются с жадностью и равнодушием. Мне нравится, когда у них гостит старый мудрый Хаджа Насредин и его Ослик. Из-за двери пахнет теплом солнца, спелыми персиками и горячими лепешками. Ах, Персия, Персия… Я спросил у Папы, сможем ли мы на летние каникулы поехать в Персию? Папа грустно усмехнулся и на каникулы мы поехали в Адлер. Не Персия, конечно, но там тоже было тепло и тоже пахло персиками.
Мне – восемь и я уже учусь во втором «А». Пока я делаю уроки, сидя у Двери, из-за неё слышна музыка и смех. Пахнет ирисками и лимонадом. Там идет кукольное представление в кукольном театре. Буратино повзрослел, отпустил бороду из опилок и женился на Мальвине. У них появился сын Дрынчик. Карабас тоже женился на сестре Дуремара. И у него родилась дочь Грязнелля. Оба ребегка, конечно, пошли в одну Школу и попали в один класс. Буратино с Карабасом постоянно строили козни друг другу и дети тоже следовали примеру родителей. Но постепенно, у них зародилось чувство, переросшее в любовь. Буратино и Карабас были против и запрещали им встречаться, но любви не было преград. В итоге они больше не желая продолжать вражду семейств, сбежали на Поле дураков, где их потом нашли мертвыми у Денежного дерева – их кровь до суха выпили пиявки. Папа, прочитав историю, записанную уже относительно ровным почерком в синей толстой тетрадке, хмурился и все спрашивал, не читал ли я какого-то Шекспира. Я не читал. Он потрепал меня по голове и назвал самородком.
Мне двенадцать. Из-за Двери пахнет солью, водорослями и ромом. Пронзительно кричат чайки на рейде Тортуги. Там за дверью – палуба Арабеллы, по которой расхаживает Капитан. Мы с ним обошли пол мира, ныряли к утерянным городам Атлантиды и воевали с кракеном. Он рвется домой, но я его не отпускаю – рано еще возвращаться Капитан. Еще не все моря покорены, не все земли открыты, не все злодеи наказаны! Капитан, Капитан, улыбнитесь! Заметил у Папы на столике у кровати Сабатини с закладкой где-то посередине. А ведь пару дней назад говорил, что не любит приключенческие книги.
Мне четырнадцать. За дверью – Париж и нас уже пятеро! Пахнет вином и розами, гудит огромный город, и Горбун бьет в колокола Мне не нравится, как изображен в фильме герой Боярского. Мой Д’Артаньян совсем другой. Я слышу из-за двери его молодой и звонкий голос. Его Констанция, вопреки всем козням Миледи, жива. Я автор и я так хочу. И да, вы не ослышались. Нас пятеро – рядом с прославленными мушкетерами Короля стоит новый герой. Он чем-то похож на меня, только во всем лучше. И он вполне достоин взмаха коварных пушистых ресниц Моник, племянницы госпожи де Винтер. А то, что она похожа по описанию на Валю из седьмого «Б», так то есть совершеннейшая случайность. Папа усмехается в усы. Видимо, всё-таки читал мою писанину. Я краснею и думаю, куда бы перепрятать тетрадь.
Все чаще из-за двери новые звуки, запахи, голоса, музыка. Они смешиваются в невообразимый букет. Ассоль на планете Саракш ждет навигатора Пиркса, а Васечкин целуют в пещере Мак-Дугала Алису, крепко сжимающую мелофон. Все чаще, герой моих произведений – самостоятельная личность, не являющаяся отражением героев какой-то из прочитанных книг. Все чаще дело происходит только в созданной грандами вселенной, лишь иногда пересекаясь линией сюжета с чужими героями. Я упоенно пишу, переводя тетрадь за тетрадью, лишь изредка навещая Дверь, после прочтения особенно впечатляющей книги. Мои герои теперь живут в моей голове, а в их миры ведут большие, вечно нараспашку открытые ворота.
Папа, в тайне от меня, превратив все мои лихорадочные выстраданные страницы из нестройных букв с целыми абзацами зачерканных фраз в строгий упорядоченный бег чернильных литер, отправил мой роман по мотивам Дюма на Конкурс Молодых Литераторов. Где я совершенно внезапно, даже для папы, получаю первое место в номинации «Проза. До восемнадцати лет». В актовом зале школы мне вручает награду мужчина в возрасте с значком Союза Литераторов. Вроде какой-то местный писатель. Говорит про важность литературы и открытия новых дверей в новые миры. Мне хлопают. Мама утирает счастливые слезы. Отец нарядный, в костюме, и очень серьезен. Теперь я уверен – выбранный мной путь – верен.
Семнадцать. Мы переезжаем в Город. Я поступаю на филологический, набрав высший бал на вступительных экзаменах. Я с головой погружаюсь в учебу. Вокруг меня вьются мысли других людей. Меня вынужденно толкают в их неуютные миры, которые кем-то считаются самыми яркими. Герои моих эссе и курсовых работ – серые люди, ничем не выделяющиеся мыслями среди остальных. Я забыл запах лугов и все чаще чую зловоние застоявшихся каналов, в полном одиночестве сидя на дне желтых колодцев. Я почти не пишу, и пустота вьет гнездо в моем сердце.
В самом начале третьего курса я знакомлюсь с тихой и застенчивой Надеждой. Это мой луч света в темном царстве, показавший мне путь из западни. Вновь во все концы Ойкумены плывут, летят, бегут мои герои. Теперь именно ее портрет висит в рубке моего космического корабля. Ее образ светлой пастели смотрит из кулона щеголеватого франта. О ней думает археолог, пробираясь по Сельве к затерянному городу. С мыслью о ней Центурион ведет легионеров к бессмертной славе.
А еще мои лирический герой впервые ощутил себя в непривычной ранее для себя среде: среди промокших скамеек в парке, когда так нестерпимо хочется зарифмовать «слезы» и «дождь». И так плохо идти одному под таким большим для одного зонтом. Звучит вальс Бостон и листья плавно кружатся в своем последнем танце…
Я стесняюсь заговорить с ней и пишу о своих чувствах в рассказах, которые подбрасываю в ее комнату в общежитии. Когда она проходит мимо меня, пытаюсь заглянуть в глаза – читала ли, поняла ли? Иногда, я сам ловлю ее взгляд – оценивающий, изучающий. А может мне просто кажется? Мысли бьются в голове порванным полотнищем на ветру, и я снова яростно рифмую, отчаянно сжигая невысказанное, и тут же рву листы вместе со струнами души.
Однажды, она просто молча села рядом на лекции. Я трясущейся рукой прямо посреди конспекта написал: «Я тебя люблю». А она вывела тонким парящим почерком: «Я знаю». С тех пор мы не расставались.
В моем мокром лирическом парке, обдав нас брызгами, мимо пробежал какой-то шалопай, спеша пустить кораблик в уже подсыхающей луже из размокшего листа бумаги с потекшими синими линейками, разгоняя своим счастьем тучи в небе. И снова жадно светит солнце, и хочется рифмовать «радугу» с «улыбка». Мы шлепаем по теплым лужам после ласкового июльского дождика, взявшись за руки среди свежей зелени терпко пахнущей жизнью аллеи куда-то в необозримое светлое «впереди».
К Двери я иногда захожу, по старой привычке, когда приезжаем в гости к бабушке с дедушкой. За ней тихо – я теперь не нуждаюсь в ее услугах – мои миры теперь всегда со мной. Я все еще иногда сижу около Двери и пишу. Тогда из-за двери начинает тихонько доносится скрип пера, пахнет чернилами и уютным ароматом горячей керосиновой лампы.
Мне тридцать пять. Я известный детский писатель. Вся тяжесть многовековой классической взрослой художественной литературы так и не смогла заставить моего Героя пройти в её темный, вязкий и жестокий мир. Моя Дверь вела в мир приключенческой литературы и так уж сложился мой творческий путь. Мой герой все еще мчится по прерии с бескрайними стадами диких мустангов, сражается с дикарями на только что открытых островах, летит к неизученным планетам, где конечно же, находит самую красивую во Вселенной принцессу с глазами Надежды.
Мои книги издаются в серии «Дверь в другой мир». Мне кажется это символично. Моя Дверь – там, в лесу. А вашу я принес прямо вам в руки, превратив ее в книгу. И только от вас теперь зависит, услышите ли вы шум волн или звон мечей, почувствуете запах тропических цветов или пряностей, услышите ли разговоры на незнакомых языках. Но чур – не подглядывать – я строго против экранизации моих книг. Пусть герои выглядят лишь только так, как вы их себе представите. Почему бы моему, а теперь, вашему герою, не иметь ваши черты лица, а его возлюбленной – не иметь черты вашей?
Сыну четыре. И он очень любит мультик про Винни-Пуха. Завтра мы идем в лес гулять, и я обязательно остановлюсь с ним около Двери.
Автор публикации
