Когда корабль взлетает с Мелководья – даже не с отмели, а с возвышающейся над океаном платформы – поднимается туча водяной пыли. Хочется отвернуться, закрыть лицо руками, но дело это бесполезное. Брызги проникают повсюду – в нос, уши, под одежду, окружают тебя искрящимся туманом. Кажется, что и дышать-то нечем.
Отец Григорий стоически переносил очередной взлет, зажмурив глаза, игнорируя капли, стекающие за ворот полиэтиленовой рясы. Когда гул уходящего в небо рудовоза стал стихать, он открыл сначала один глаз, потом другой. Набрал полную грудь влажного воздуха.
– Не больно-то и хотелось! – погрозил кулаком вслед улетающему кораблю.
На самом деле хотелось. Очень хотелось! Уже без малого неделю просился, чтобы взяли хоть на какой-нибудь корабль, вывезли не важно на какую планету, только бы подальше от рыбной вони, соленого воздуха, от пьяных промысловиков… Но никто не подбирал. Никому не нужен был пассажир. Однажды оставленный здесь проповедовать, священник застрял, оказался в плену чужого ему мира.
Мир назывался “Мелководье бросающих вызов”. Кто и кому его бросал – непонятно. Видать, разведчики, открывшие новый приют для жизни, решили, что легко он не покорится. Шутка ли, планета-океан! Ближе к полюсам ревут ветра, гуляют волны, там сталкиваются теплые и холодные воздушные массы. Но здесь, окольцованная с севера и юга штормовыми поясами – сплошная водная гладь, которую изредка вспарывают макушки песчаных отмелей, да и то ненадолго, пока ленивая приливная волна снова их не накроет.
Дойти от одного поселения до другого можно пешком, замочив ноги лишь по колено. Переживающая свой миллион лет оттепели, планета была ласковой, в обитаемой зоне почти безветренной, хоть и всегда закрытой тучами. Нечему тут бросать вызов.
На железной платформе, среди ржавых луж, Григорий заметил шевелящееся нечто.
– Эй! – крикнул он дежурному по взлетной площадке, выжимающему промокший желтый флажок. – Лацертианцы пилота бросили!
Дежурный равнодушно пожал плечами – мол, лаци часто так делают. Скрылся в пластиковой будке. Священник последовал за ним, проникая в сумрак душной лачуги, пропахшей угольным дымом и водорослевым чесноком.
– Пристроить бы его.
Дежурный завалился в койку, делая вид, что не слышит. И все же ответил:
– Не моя проблема. Сдохнет скоро, чо его кормить? Они всегда подыхают.
Григорий еще немного потоптался у дверей.
– Тьфу, йо… – развернулся и вышел на свет пасмурного мелководского дня.
Брошенный лацертианец походил на толстую ящерицу, длиной с человеческую руку. От настоящей ящерки его отличала радужная шерсть, да глаза с круглыми, почти человеческими зрачками. Сейчас эта тварь, одетая в оранжевый пилотский жилет, забиралась на оставленный без присмотра рюкзак отца Григория.
– Фу! Брысь! Это мое, не трожь!
– Я поглядеть, – скрипучим голосом ответил лаци.
Священник попытался снять чужака со своей поклажи, потянув его за лохматый загривок.
– Поглядеть ему… Слезай!
Но лаци крепко держался коготочками за рюкзачью ткань.
– Видишь, написано “Гриша”? – Григорий ткнул пальцем в надпись перед самой инопланетной мордой.
– М-м-м… – ответило существо все тем же скрипучим голосом, просунувшись внутрь рюкзака, разнюхивая там что-то, роясь носом в вещах.
Еще минуту священник, поджав губы, смотрел на брошенного пилота. Потом поднял рюкзак вместе с ним, закинул за спину.
– Черт с тобой. Сам свалишься.
Он спустился с платформы, направился к цели, известной лишь ему одному. Оглянулся, услышав звонкий паровозный гудок. Был соблазн дойти до станции, купить билет на поезд. Но и денег жаль, да и укачивало его в огромных вагонах, ползущих над водой по эстакадам. Григорий махнул рукой, побрел дальше.
– Знал бы ты, куда я иду, ни за что бы на меня не забрался.
По океану, даже когда глубина небольшая, идти тяжелее, чем по суше. Но где та суша? Нет ее. А смотреть, как теплая, прозрачная вода при каждом шаге вспенивается вокруг ног, было забавно. Да и мелкий песок приятно щекотал ступни. Гулять по Мелководью в радость!
– А куда идешь? – скрипнул голос сзади.
– К бандюкам.
– Зачем?
– Значит есть дело.
Отдалившись на километр-другой от обитаемого места, можно было подумать, что ты один посреди океана. Но проповедник прекрасно знал, что севернее простирались архипелаги буровых, на юге рыболовецкие колхозы с их ползающими по дну пароходами, а на западе и востоке множество жилых и заброшенных построек, жмущихся друг к дружке на стальных сваях – по две, три, а иногда и целыми деревушками, маленькими городами.
– Почему тебя бросили?
– Старый. Тест не прошел. Скоро дуреть начну, потом сдохну.
– Дуреть?
– Да-а, – проскрипел лаци. – Деменция.
– Почему домой не отвезли? На вашу планету?
– Нет своей планеты. Мы грузы возим, на кораблях живем большими семьями. Вместо меня другой лаци подрос, мое место стало его местом. Я не нужен.
Григорий не чувствовал в его голосе ни сожаления, ни обиды. А с другой стороны, в голосе чужого не обязательно должны быть эмоции. Он же чужой.
– Нехорошо это. Взяли и выбросили! Как так?
– Тест не прошел – старый. Несколько дней и помрешь. Уходи с корабля.
– Несколько дней? – удивился Григорий.
– Несколько дней, – подтвердил лаци.
Над головой загудел гидросамолет. Редкая штука на Мелководье! Нефть здесь добывают, но не перерабатывают, поэтому машины большей частью на пару, уголь пожирают. А для самолета нужен керосин, который привозят с других планет.
Священник проводил железную птицу долгим, завистливым взглядом, двинулся дальше. “Хорошо, что всегда пасмурно”, – подумал он. – “Под солнцем идти жарко, да и рясу пришлось бы делать не из черного, а из белого мешка. Где бы я взял белый полиэтиленовый мешок?”
Час или два он молча шлепал по воде, смакуя в глубине души привычное уныние. Вдруг вспомнил про лаци.
– Эй, ты там еще?
Никто не ответил.
– Спрыгнул, что ли?
Отец Григорий скинул лямку с левого плеча, посмотрел на рюкзак. Нет, не спрыгнул. Тут он, по прежнему цепляется когтями, глаза прикрыл, будто дремлет.
– Ну и зря. Лучше б спрыгнул!
“Хотя куда ему прыгать? Это мне мелко. А его с головой скроет. Утопнет ящер, если плавать не умеет. Да пусть и умеет – далеко ли проплывет? Из сил выбьется и все равно утопнет”.
– На что живешь? – проскрипел за спиной пилот.
Григорий не считал, что должен отвечать на личные вопросы попутчика-приживальщика. Но почему-то, сам того от себя не ожидая, ответил:
– Монастырь из соседней системы на зарплатную карточку переводит. Пожрать хватает, а в остальном… Сам видишь, в чем ходить приходится.
– Не густо.
– Да уж куда там!
– Выходит, что и тебя… того… бросили.
– Меня не… ну, хотя… Может и так. Может, бросили.
Он посмотрел вокруг, стараясь сориентироваться. На Мелководье глазу зацепиться не за что, поэтому бывалый путник на шестое чувство полагается – ощущение времени, светлую сторону неба, желтизну воды у знакомых отмелей и силу течения.
– Скоро отольет, – резюмировал Григорий. – Ненадолго, правда. Но можно будет на песок присесть, отдохнуть.
Прошли еще с полчаса и вода действительно стала уходить, отступая вглубь океана, освобождая песчаные бугорки и кочки.
– Это четвертый спутник пролетает, – проповедник указал на небо, – слабенький, но воду тоже за собой тянет.
Он скинул рюкзак, с вымученным “уф” сел на мокрый песок.
– Как твоя церковь называется? – спросил лаци.
– Черти полосатые, – проворчал в ответ Григорий.
– А?
Священник вздохнул.
– Галактическая ремонстрационная.
Ему хотелось прилечь, поспать, но для сна на Мелководье особые приготовления требуются. Без них глаз лучше не смыкать.
Рядом вдруг раздалось довольное урчание. Отец Григорий огляделся, стараясь понять, в чем дело. В нескольких шагах от себя увидел лацертианца, сжимающего в зубах, волочащего по песку украденную из рюкзака майку. Встал, догнал вора и, взяв его за радужный шкирятник, вернул к поклаже.
– Брось! Кому говорю?!
Лаци выпустил из зубов добычу, хоть и пришлось священнику еще раз на него шикнуть. Пока Григорий возвращал майку обратно в рюкзак, пришелец провожал ее задумчивым взглядом.
– Извини, Гриша. Нашло на меня…
Гриша не стал отвечать. Достал кусок хлеба, прикинул на глазок – сколько оторвать. Протянул лаци четвертинку, которую тот принял с благодарностью во взгляде.
– Нормальная такая булочка, ничегошная.
Хлеб действительно был хороший. Отец Григорий не покупал абы что, чревоугодия своего не стеснялся и покушать любил. Потому, может, на остальное денег и не хватало.
– Пожалуйста.
Умяв хлеб, лаци неторопливо расстегнул пуговицы и, сняв с себя оранжевый пилотский жилет, положил его на воду. Долго смотрел, как матерчатый кусочек его прошлой жизни уплывает вдаль.
– Ладно, идем. Есть тут одно место…
– Бандюковское?
– Еще нет. Но оно приведет нас куда нужно. Все равно вброд по прямой не выйдет.
Небо порозовело и стали уже сгущаться сумерки. На горизонте показалась подмигивающая проблесковыми маячками вышка. Что-то под ней было еще, какие-то платформы, строения – толком не разобрать. Когда путешественники приблизились, все это превратилось в шахтерский поселок, суетившийся своей живой, каждодневной суетой.
– Вниз.
Спустились на несколько пролетов по узкой лестнице, прошли через воняющую железом залу, заполненную спешащими по своим делам людьми.
– Налево.
Еще несколько минут по тесному коридору, уже не такому оживленному. Казалось, что пол под ногами стелется по наклонной, уводит их еще глубже.
– И сиди теперь тихо, не вякай. Говорить буду я.
Перед ними стояли двое полицейских, преграждающих вход в тоннель. Оба дородные, не обделенные жалованьем и сытой жизнью. Тот, что справа, молча указал на табличку: “Подземная переправа. Проход 10 селлеров”. И рядом, под табличкой, терминал для приема электронных платежей.
– Отпущу вам грехи, дети мои, – густым басом пообещал отец Григорий, – а вы пропустите меня на ту сторону.
– Десять селлеров, – вслух сказал полицейский, заглянул священнику за плечо и добавил: – С носа!
– Я человек божий! – с возмущением воскликнул проповедник, постучал себя кулаком в грудь. – Понимаешь или нет? А ты кто? Нацепил лампасы и что-то о себе возомнил?!
– Много вас тут ходит. И божьих и всяких. Десять селлеров!
– Да я же… – отец Григорий с гордостью выпятил грудь. – Кто ты, а кто я! Как ты смеешь, мать твою за ногу… – в душе у него забурлило, гнев заставил священника сделать шаг вперед. – Ох, прости господи!
Он со всей дури приложился лбом о нос полицейского. Другого, который хотел было прийти на помощь товарищу, взял за грудки и впечатал в стену, да потом еще раз, и еще.
– Держись! – крикнул цепляющемуся за его рюкзак лаци и рванул во весь дух по тоннелю.
Позади раздавались крики, и, кажется, даже топот сапог. Но недолго. Два-три поворота и все стихло. Отец Григорий остановился, чтобы перевести дыхание. Прислушался.
– Дальше не сунутся. Бандитская территория, они сюда ни ногой. Ф-фух!
Потер лоб и быстрым шагом пошел навстречу редким фонарям, уводящим их все дальше и дальше от пропускного пункта.
– Можно было и заплатить, – подал вдруг свой скрипучий голос лацертианец. – Десять – недорого.
– Помалкивай там! Мой хлеб ест и еще советы советует! Финдиректор.
Григорий замедлил шаг, остановился у хлипкого забора, не дающего наивному путнику сунуться в боковое ответвление. Старая штольня, уходящая круто вниз, овеяла их холодком.
– Я свою копеечку берегу, на что попало ее транжирить жадно.
Он осторожно отошел от спуска в преисподнюю и снова направился к бандитскому логову.
– Они за то могли бы в нас и пульнуть, – заметил пилот, но развивать тему стрельбы не стал.
Переход по тоннелю был долгим. Изредка попадались им другие прохожие, но каждый был сам за себя и чужих сторонился, не желая присоединиться или хотя бы перекинуться парой слов.
Один раз пришлось сделать привал, отдохнуть. Достал Григорий водичку, хлеб. Попили, покусали, дали себе еще несколько минут, прежде чем отправляться дальше. Священник сидел, прижавшись спиной к стене, закрыв глаза. Потревожил его уже знакомый звук: рядом кто-то урчал. Уже понимая, что он увидит, Григорий вскочил на ноги.
– Опять?! Ну что же это такое! Отдай майку!
Не сразу, но лаци выплюнул человеческую одежку.
– Извини. Что-то снова… нашло на меня…
Бывший пилот растерянно оглядывался, будто только что заметил, где он находится.
– Ты в порядке?
Ящер взглянул на него, стал забираться на рюкзак.
– Не. Но теперь уж что… Теперь уж так… Так и будет.
Когда тоннель закончился и они поднялись по длинной, возвращающей путников на белый свет лестнице, сразу стало понятно, что это совсем другая территория. С другими законами, нравами и обитателями.
Смотрели на них оценивающе, с интересом, словно калькулируя в уме возможности и выгоду. Но большинство, видимо, приходило к выводу, что взять с этой странной парочки нечего.
– Чо мужик, продаешь зверушку?
– Это лацертианец. Он разумный и не продается.
– А-а…
Раньше здесь было респектабельное поселение, основанное вокруг какого-то прииска. Со временем источник истощился и законный бизнес ушел. Вместе с законом. Может, когда-нибудь порядок и вернется, но пока в железном муравейнике, возвышающемся и медленно ржавеющем над океаном, правили бал лихие люди.
– Уважаемый, нам бы комнату. На ночь. Подешевле, если можно.
Усатый держатель съемных ячеек достал из-под прилавка карту-ключ, покосился на лаци.
– С животными нельзя.
– Это не животное, а лацертианец, – раздраженно пояснил Григорий.
– За двоих тогда, – ответил хозяин, улыбнувшись каким-то своим паскудным мыслям.
Уже в комнате, когда священник захлопнул дверь, он скинул на кровать рюкзак и проворчал, указывая пальцем на ящера:
– Зря жилетку снял. В одежде ты больше на разумного был похож.
– Уже пофиг.
– Ну ясное дело, новую шить не станем. И майку свою я тебе не отдам. И вообще, знаешь – посиди-ка ты здесь! Пока я по делам хожу.
– Бросаешь?
– Нет, скоро вернусь. Видишь же – рюкзак оставил.
– Постой.
– Ну?
– Много у тебя прихожан?
Григорий выдохнул, опустив голову. Отвечать ему не хотелось.
– Давай я буду? Прихожанином.
Священник кивнул.
Ему не пришлось долго искать человека, который помог бы улететь с Мелководья. Все этого человека знали, охотно подсказывали, как пройти к нужному месту. Вот широкий “проспект” между северными ржавыми домами и еще более ржавыми южными, вот поворот налево, уютный тупик с башенками. А вот и заведение, из которого доносилась громкая музыка. Вход, к счастью, был бесплатный, хоть и проводили его взглядами два дюжих молодца.
Внутри полутьма, разрезаемая лучами света, дергающимися в такт музыке. В центре зала круглый подиум и шест, танцующая рядом с ним стриптизерша – темноволосая, миловидная девчушка совсем еще нежного возраста. На ней был лейский купальник, модный среди танцовщиц в таких кабаках.
Оглядевшись, отец Григорий вычислил столик, к которому следовало подойти. Но его, конечно, остановили.
– Куда?
– Мне к господину Бугзи. Переговорить. По личному делу.
– А ты кто такой?
– Отец Григорий.
– Стой здесь.
Доложили, указали на проповедника пальцем, выслушали распоряжение.
– Подходи! – позвал охранник, махнув рукой.
Человек, внимание которого надеялся привлечь Григорий, был поглощен созерцанием танцовщицы. На незнакомца в полиэтиленовой рясе он глянул лишь мельком.
– Чего надо?
– Добрый вечер.
Священник завистливо посмотрел на еду в расставленных тарелках, перевел взгляд на дорогой костюм своего собеседника, на украшения. Ему бы тоже хотелось такой жизни! Какой ценой? А не все ли равно… Очнувшись от наваждения, отец Григорий прокашлялся.
– Извините, что отвлекаю, но, поскольку не вижу для себя иной возможности…
– Покороче-то можешь? – господин Бугзи повернулся к охране, сказал кому-то “приведите ее сюда”.
– Да. Конечно. Покороче… Что ж, если совсем коротко…
– Милая, а я тебя раньше не видел!
Гангстер заставил танцовщицу сесть к нему на колени.
– Одним словом – не могли бы вы поспособствовать… – все еще пытался заговорить с ним Григорий.
– Пойдем ко мне, малышка. Нам тут не дадут расслабиться.
Священник видел, как рука с перстнем беззастенчиво ощупывает юное тело. Даже во вспышках цветомузыки было заметно, что лицо девушки стало пунцовым.
Мимо прошел человек, посмотрел на происходящее с явным неодобрением, но вмешиваться не стал.
– …помочь мне покинуть эту планету на одном из ваших кораблей, – с трудом закончил Григорий.
И тут, словно громкий выстрел, прозвучал звук пощечины. Музыка продолжала греметь и цветные лучи все так же плясали, но люди вокруг замерли, с ужасом глядя на девчонку и большого босса, схватившегося за щеку.
– Ах ты маленькая тварь!
В момент все вокруг зашевелилось: кто-то, бросив несколько бумажек на стол, предусмотрительно покидал заведение, кто-то приготовился наблюдать расправу. С запозданием подскочили к девице охранники.
– Ко мне домой ее! – выкрикнул Бугзи. – В развлекательную комнату! Там повеселимся… – он зло тряхнул головой, щелкая шейными позвонками. Повернулся к священнику.
– А ты… Ты мне не нравишься, святоша. Ты здесь всем не нравишься, понял?
Григорий сделал шаг назад.
– Извините.
Не считая нужным дальше испытывать бандитское терпение, он развернулся, пошел к выходу. “Неудачная попытка. Неудачный момент. С самого начала вся затея была неудачная!” И еще подумалось – “жаль глупую”.
Лаци ждал его в комнате с одним носком в зубах. Рядом, на кровати, лежал второй и раскрытый рюкзак. Отец Григорий молча забрал предметы своей одежды.
– Ничего не вышло. Надо валить отсюда.
– По добру, – согласился ящер. – По здорову.
Вдруг снаружи, в общем коридоре, раздался шум. Проповедник прислушался, подошел к двери. Осторожно приоткрыл ее. И, пока он пытался разглядеть что-то сквозь узкую щель, с той стороны схватили за ручку и с силой дернули!
Отец Григорий даже не удивился, увидев на пороге ее. Девушка вошла внутрь, захлопнула за собой дверь. Сказала шепотом:
– Я сбежала!
Он покачал головой из стороны в сторону.
– Поздравляю, – ответил так же шепотом. – И чего теперь делать?
– Она с нами? – встрял в разговор лаци. – Пусть будет с нами.
Священник повернулся к нему, сказал уже в голос:
– Пилот-ящерка, ты скоро сдохнешь! Но я-то не собираюсь! О боже… – снова развернулся к девушке. – Ладно. Если… Если они видели, что… Как зовут?
– Ленка.
– Если видели, что ты, Ленка, сюда бежала, то будут обыскивать все комнаты.
Посмотрел на окно. Попробовал его открыть. Не с первого раза, но у него получилось.
– Вылезаем, тут можно спуститься! А дальше железнодорожный квартал – есть где спрятаться.
Когда-то у поселения действительно была станция. Она была и сейчас, но ни сюда, ни отсюда никто уже не ездил. Единственный паровоз, стоявший на рельсах, грел воду для прачечной.
– Коле-есики! – с восхищением протянул лаци, разглядывая огромные паровозные колеса.
– Быстро в кабину! – скомандовал Григорий. – Пересидим внутри, а там видно будет.
– Он ездит? – спросила девчонка. – Как думаешь, мы можем им управлять? А волосатый случайно не умеет? Ты говорил, что он пилот.
– Ну какой к черту пилот?! Он старый лацертианец с деменцией!
Дело, впрочем, оказалось легче, чем можно было подумать. Чудовищная машина, изрыгающая пар и пламя, была франкенштейном ископаемых и передовых технологий: силу ей действительно давала испаряющаяся вода и для этого следовало регулярно подкидывать в топку уголь, но все остальное управлялось электроникой. Вместо рычагов и вентилей – джойстик, болтающийся на проводе. Словно это не настоящий, а игрушечный паровоз.
Григорий ни на секунду не верил, что это может быть так просто, но, помолившись и поглядев по сторонам, снова спрыгнул на платформу, отбросил из-под колес увесистые “башмаки”. Забрался обратно.
– Что, хочешь попробовать? – посмотрел на Ленку. – У нас с тобой одинаковый стаж управления паровозами, так что… дерзай!
И Ленка, взяв джойстик в правую руку, нажала кнопку старт, пихнула пальчиком силиконовый рычажок от себя. Да и в самом деле, какой еще могла она придумать алгоритм действий? Но паровоз понял команду и, пробуксовывая колесами, тронулся с места.
Кабина вздрагивала, бренчала забытая в пустом стакане ложка. Под колесами раздавался хруст и скрежет.
Кажется, на выезде их обстреляли: что-то сыпалось на машину горохом, стучало по ней барабанной дробью. Локомотив оборвал несколько трубок, идущих от котла к прачечной и теперь из дырок сифонила горячая вода. Но ни это, ни даже скрипящие опоры, прогибающиеся под многотонным монстром, не могли их остановить.
Не мог и господин Бугзи, потому как не обзавелся гидросамолетом. Слишком дорого, даже для него. Поэтому погоню могли организовать только на плоскодонках – шустрый транспорт, но… Паровоз быстрее. И движется он по эстакаде, почти по прямой, ему не надо огибать отмели. Пожалуй, у беглецов была фора. Оторвутся на час? На два? Зависит от того, сколько локомотив проедет, ведь угольная вагонетка была пустой, куча с каменным топливом осталась там, на перроне у запасного пути.
Под потолком качалась тусклая лампа. За железным бортом бликовал на воде луч единственного фонаря, причудливо вывернутого на носу паровоза – что-то он там, видимо, должен был освещать, в бытность свою фонариком для стиральщиц. Рассвет не торопился с появлением и блики, тусклые отсветы оставались единственными источниками света для двух человек и одного лаци.
Григорий поймал себя на том, что в этом неверном сиянии разглядывает ничем не прикрытые ленкины ноги. Рыкнул на себя, отвернулся, ругаясь в уме грязными словами и одновременно вспоминая подходящую молитву. Не вспомнил.
Наконец забрезжило, стало светать. А с появлением солнца, когда серые тучи сделались ярче, паровоз замедлил ход. Внутри у него что-то застучало и через несколько километров он все-таки замер.
Ленка выглянула из кабины, огляделась. Она плохо ориентировалась на планете, на которой не было никаких ориентиров. Спросила:
– Нас найдут?
– Найдут, – подтвердил отец Григорий.
Девушка насупилась, а потом гордо вскинула голову.
– Ну и что! Все равно – я рада, что это сделала! И ждать их здесь не собираюсь. Давайте вылезать, пойдем… куда-нибудь.
Григорий тоже осмотрелся. В отличие от девушки он понимал, где они находятся, умел угадать место и направление.
– К омуту пойдем. Это недалеко.
– Куда?
– К священному месту.
– Если оно священное, то почему омут?
Григорий усмехнулся. Вслед за беглянкой слез сначала с паровоза, потом с эстакады, очутившись по колено в воде.
– Да потому, что пошутили, – достал самокрутку, сделанную из серых водорослей, подпалил ее спичкой. – А потом еще и построили на том участке обшитую пластиком домину, расцвеченую фонариками, не гаснущими даже днем. Короче говоря – трактир. Назвали “Омут Марии Анновны”. И не спрашивай, что было на уме у хозяйки, когда она его так называла. Дураки думают, что и вправду из-за глубины.
Он выпустил облако пахучего дыма.
Бурлящая вода у ног, сверкающая чешуя рыбешек – гулять по Мелководью в радость! Не прошло и часа, как показалась обещанная домина с фонариками. Отец Григорий кивнул в ее сторону:
– Пример губительного разрушения души человеческой. Здесь в порядке вещей торговля всяческой дрянью, органами и телами, а то и самой жизнью.
Он вдруг подумал, что удачный был бы финал для проповедника – вот здесь, у святого места, взять Ленку в охапку, зарулить в трактир и гульнуть на оставшиеся, вытворяя с девчонкой всякое. Сглотнул. Даже почувствовал, как шевельнулось его естество, из-за чего вынужден был смущенно повернуть в другую сторону.
– Внутрь я заходить не стану! – приказал сам себе Григорий и направился чуть в сторону от здания, подальше от праздно шатающихся людей.
– Я еще в первый год своего проповедования упрашивал губернатора поставить священный столб, оградить территорию. Но разве есть кому до этого дело…
Прошлепали еще метров сто, ощущая, как мелеет под ногами дно.
– Вот! – священник потоптался в центре отмели, разбрызгивая теплую воду. – Здесь особое место!
– Разве? – проскрипел лаци.
– Глубина не меняется, всегда ничтожно малая. Самая малая на всей планете! Потому и омутом обозвали, шутники. Видите, покуда мне? До щиколотки не доходит! Одним словом – аномалия.
– В чем же святость? – спросила Ленка.
Священник пожал плечами.
– Может, как раз в том, что отмель не меняется? Течения, наносы, приливы – ей все хоть бы хны! Всегда тонкий слой чистой, прозрачной воды.
– Тогда спускай меня, – раздалось за спиной.
– А?
– Спускай на особое место.
– Сейчас, – Григорий поставил поклажу с сидящим на ней ящером прямо в воду.
Лаци сполз с рюкзака, успев прихватить из него то ли правый, то ли левый носок. И проповедник, глядя на неуверенную походку лацертианца, не посмел отбирать. Ящер проковылял не больше метра. Раздался всплеск. Носок вместе с разноцветным комком шерсти поплыл, следуя за слабым течением, куда-то вдаль, где еще раньше растворилась в небытии оранжевая жилетка.
Священника накрыло то чувство, которое может испытывать пастырь лишь потеряв своего единственного прихожанина. Непривычное, странное чувство. Щемяще тоскливое и удушливое.
– Отец.
Григорий обернулся. Перед ним стоял коренастый мужчина с бледной, не знавшей загара кожей.
– Говорят, ты местечко на корабле спрашивал?
Священник облизнул пересохшие губы. То ли с надеждой, то ли уже с благодарностью посмотрел на небеса.
– Ага. Хотелось бы. Местечко.
С грустной улыбкой повернулся к Ленке, подмигнул ей.
Взлетающий с Мелководья корабль поднимает тучу водяной пыли. Но отцу Григорию не впервой. Нужно лишь закрыть глаза и не дышать несколько секунд. А потом… Потом можно идти прочь. В мир бескрайней глади, чтобы еще раз попытаться – вдруг теперь получится? – донести до людей доброе слово. Ведь должно же быть в этом мире что-то хорошее. Что-то по-человечески теплое, как вода на “Мелководье бросающих вызов”.
Автор публикации
