Институт шумел музыкой, пах мандаринами, копченой колбасой и водкой. Никто не работал и не делал вида, что собирается. Петухана праздники и прочие активности, не относящиеся напрямую к рабочему процессу, выводили из себя. В такие дни он был хмур и нелюдим.
Продравшись через завесь из серебристого дождика, оперативник Отдела по контролю за странностями вошел в приёмную.
Василиса окинула взглядом массивную фигуру в старомодной кожаной куртке, джинсах и огромных берцах.
– Шеф у себя?
– А куда он денется, – Василиса перегнулась через стол и крикнула в приоткрытую дверь кабинета директора Института, – Петухан пришел.
– Пусть заходит.
Петухан прошествовал мимо стола Василисы, дежурно сперев конфетку из вазочки для посетителей. Конфета была тут же демонстративно выброшена в мусорку – барбариски он ненавидел, а других конфет коварная Василиса в вазочку не клала.
У шефа в кабинете пахло морозом, свежестью и праздником, а пожарный датчик валялся на полу с вырванными проводами. Значит опять курил свой любимый Гномий прямо в кабинете – понятно почему Василиса такая злая. А раз курил – значит, что-то случилось. А раз случилось, значит ему найдется работа и не придется терпеть эту праздничную содомию.
Шеф сосредоточенно лепил из хлебного мякиша курительную трубку.
– Зато красивая и умная, – Петухан плюхнулся на диван.
– Угу, – шеф покрутил в руках получившегося голема и выбросил в угол на кучу замотанных скотчем, залитых клеем и забитых пластилином трубок.
Из приемной злорадно хихикнули.
Побродив туда-сюда по кабинету, нервно подергав ящики стола, он схватил коричневый карандаш и принялся его нагрызать. – Петя, глянь в окно.
Петухан подошел к окну. Повсюду мигали гирлянды, ярко светились витрины магазинов и фары машин, стоящих в пробках. По улицам текли толпы людей по своим предновогодним делам.
– Ничего странного не замечаешь?
– Фонари горят, хотя десять часов дня.
– Молодец. А почему они горят?
– Потому что темно.
– А почему темно в десять часов дня?
Петухан открыл рот и тут же закрыл. В темное небе, затянутом густой облачностью, не было ни намека на хотя бы «унылое» светило.
Шеф откинулся на спинку кресла.
– Солнце не встало. Облаков мы нагнали – может за новогодней суетой и не заметят сегодня, а вот завтра… Короче, нам дали время до шести утра.
Петухан почесал бритый затылок.
– Какие-то зацепки, наводки?
Но шеф, который раздраженно пытался раскурить нераскуривающийся карандаш, уже на кого-то орал по телефону и только махнул ему рукой, мол иди спасай мир.
Выходя из кабинета, Петухан протянул руку к вазочке цапнуть очередную барбариску, но в вазе были с горкой навалены ненавистные с детства «Золотые петушки». Скрежетнув зубами, он резко отдернул руку и вышел из приёмной, не удостоив ядовито улыбающуюся Василису взглядом.
***
– Дддадд нии чаво я яя а аа а не глло т ттт ааал, – тряпкой болтался в руке Петухана огромный крокодил в щегольском костюме. Его морщинистая морда с золотыми зубами была полна обиды, а в глазах стояли крупные слёзы.
– Себек, ну врёшь же! Самаэль еще на прошлой неделе говорил, что ты грозился Амон Ра рога обломать.
– Ты этого падшего больше слушай, – просипел крокодил, – трепло ушастое. Как своей бурды на апельсиновых корках напьется, так начинает чушь всякую нести. Я Монечке первым делом набрал – он сам в шоке.
– Клянись, что непричастен!
– Клянусь Тотошей и Кокошей.
Петухан отпустил крокодила, а потом внезапно спросил:
– А Лёлёшей?
Крокодил вздрогнул и рассыпал папиросы.
– И Лёлёшей… – добавил он нехотя, – всё то ты знаешь…
– Вы вот где все у меня, – опер сунул кулак под нос крокодилу, потом подал ему оброненную трость и пенсне и ушел, сунув в рот очередную конфету.
***
Большинство думали, что суперспособность Петухана, за которую его взяли в Институт, где без этого было нельзя – сверхсила. Другие – всезнание. Третьи – вездесущесть. Четвертые – умение есть конфеты не толстея. Ему самому нравилась версия про мужскую силу. Тем более, он сам этот слух и запустил. Но все ошибались.
Силу обеспечивал кувшинчик с настойкой, прикопанный в корнях Иггдрасиля, всезнание – Дарья Искусница, поддерживающая ментальную связь между ним и Василисой Премудрой. Были с ним и разные обереги, шкура немейского льва под курткой, огненный цветок, семизарядный цветик и еще куча всего, натыренного из отдела Придуманных вещей, смотрительница которого, Ариэль Гансовна, влюбленная в Петухана до потери голоса, лишь молча вздыхала, когда он утаскивал очередной артефакт после “взятки”.
Грустная правда же состояла в том, что Петухан никакими особенностями не обладал. Он до сих пор не понимал, за что его будущий шеф насильно затащил в штат Института на, похоже, специально введённую под него ставку. Но что у шефа в голове знала только Василиса. А Петухану что? Работа интересная, много полезных знакомств и на конфеты хватало.
Конфеты… Его порочная страсть. Только они помогали ему в детстве и юности терпеть издевательства над именем. Терпел он недолго, научившись прореживать зубы любителям позубоскалить, но не всем же было можно оформить щаполак по-аульски. «К доске пойдет…», «Предъявите документы», «Молодой человек, не придуривайтесь, вас же Пётр зовут на самом деле?». Все эти люди уходили целыми и невредимыми – за них отдувались конфеты.
Петухан вертел в руках бирюзово-голубой фантик от «Мишек на севере», думая кто еще может что-то знать. Цвет фантика как раз напомнил одного такого знающего знакомого.
***
На Чердаке как всегда было сильно накурено. Петухан приветственно кивнул Гусенице и спросил:
– Где?
Она указала мундштуком на дальний угол.
Аккуратно переступая тут и там лежащие тела, Петухан нашел упоротых в синеву Чешира с котенком по имени Гав, опять чего-то боящихся вместе. Брезгливо отодвинув миску с кусками гриба, он поднял Чешира за шкирку и встряхнул. В открывшихся изумрудных глазах плескалась изумрудная пустота.
– Чеша, ты здесь?
– Я здесь, я там, я всегда.
Глаза снова закрылись. Петухан нетерпеливо снова встряхнул кота.
– Не утруждайся – я сейчас боюсь темноты, а не тебя.
– А ты знаешь, почему темно?
– Потому что не светло.
– Чеша, я должен знать!
– Если чего-то не знаешь – узнай. И когда ты узнаешь, ты будешь знать и перестанешь быть должен.
Время убегало. Кот любил задвигать пространные речи с сомнительным смысловым содержанием. Пускающее слюни тело одного из посетителей было выкинуто из ободранной стальной ванны, а на его место водружена вялая полосатая изумрудно-голубая тушка.
– Как ты говоришь: «Пришло время для чеширской медицины».
Кошачий вопль от хлынувшей из душа ледяной воды потряс стены.
– Чеша, ты же что-то знаешь, – Петухан грубо цапнул голубоватый туман за краешек и стал наматывать не успевшего смотаться кота на локоть как пряжу. – Пошли трахнем чайку, и ты мне всё расскажешь.
– Знаю я твои чаи, – пробурчал клубок.
«У дяди Федора» как всегда было сильно накурено.
– Тебе чего взять?
– Бутылку араки «Матросской Особой» и золотого толстолобика много, – кот был хмур, пушист после экспресс-сушки и недовольно помахивал хвостом.
– Ты когда ему уже расскажешь? – попенял вернувшийся с заказом Петухан кивая на ростовую куклу Матроскина за окном, призывно машущую лапой.
Себе он взял пинту светлого «Ктотама» и запечённый бобровый хвост «По-шариковски».
– Зачем я ему? Вон как поднялся и без этого всего, – кот растворил лапу в воздухе и задумчиво наблюдал на танцующие в воздухе бело-голубые частички.
– Твоё дело. Ну так, почему Солнце не взошло?
Кот сделал останавливающий жест лапой и налил по рюмке.
– Помянем.
– Даже так?
– Про предсказание Майя слышал?
– Слышал. Даже в двенадцатом дежурил на всякий случай.
– Попроси Василису, всё равно же подслушивает, пусть пересчитает там даты с диска майянского.
Петухан позалипал в прострации и с изменившимся лицом отпил араки прямо из горла.
Кот только усмехнулся, наливая и себе.
***
– Дыты пнимашь, сли он узнаит кт ив мать. Он ж… А примт ли мня как отца? Прст ли чт прфсору иво от… ик… дали?
– А вот чт з “Ка-рди-на-ль-ное” срдство? – Петухан налил еще по одной, – Слнце нвое разжгут?
– Полски, как у мня. И цвт – мой. И клыки маи. И умнй как я, и на мшнке вышвет, а пает каааак, – продолжал кот о своём, не слушая Петухана.
– Да какя рзница – всё равн всему кнец…
Пробили все положенные куранты, прогремели все положенные салюты, а они всё сидели, устроив поминки миру.
Запищал телефон.
– Алло.
– Петя, ты спишь? Уже четыре часа, Петь. Тут все собрались. Вообще все, честно. Два часа осталось! Петь, скажи, что ты знаешь, что делать.
– А всё – конец. Подвел вас Петя. Двадцать один, а не двенадцать. Вы ж знаете уже… Василиса же знает… Свет – всё. Кончился.
– Ты чего там, бухаешь что ли? – мягкий голос начальник сменился на гневный, – опять с этим шерстяным ковриком накида…
Петухан нажал сброс и выбросил телефон в мусорку. Потом достал из кучи распотрошённых новогодних подарков сливочную «Коровку» и затолкал в рот, кинув бумажку под ноги к сотням других.
– Петь, а у тебя есть дети? – вдруг спросил совершенно трезвым голосом кот, внимательно разглядывая изображение Матроскина на бутылке.
– Нету, Чеша, ни детей, не способностей. Ни че го. Я – ничтожество. Моя суперспособность – импотенция.
– Я вижу выход, – кот обвился голубоватым шлейфом вокруг Петухана, – а ты никогда не задумывался, почему тебя так зовут?
– Потому что у родителей богатая фантазия?
– Все случайности не случайны, – кот стал таять в воздухе, пока не осталась лишь улыбка, – а если случайности не случайны, они уже и не случайности. У тебя есть еще время до шести, Петухан Куренханович.
***
Петухан не любил загадки. И думать не любил.
Голова от этого отчаянно болела, а опьянение как-то незаметно перешло в похмелье. Что имел в виду Чеша? Причём тут его дурацкое имя?
Он сидел на площади напротив Спасской башни и смотрел, как большая стрелка рывками подползает к цифре XII. Ну вот почти и всё. Последняя «Красная шапочка» был съедена. Остались только проклятые «Золотые петушки» – целый мешок желтых оберток с ненавистной птицей. Желтых, как солнце. Петух. Солнце. Петухан. Случайности не случайны…
Он вскочил на ноги. Стрелке остался сделать последний рывок. Шестеренки уже напряглись и сейчас…
– КУКАРЕКУ! – проорал Петухан что было мочи прямо в чёрное небо.
Стрелка сдвинулась и часы стали отбивать шесть утра.
И тут же, где-то со стороны Чертаново, будто шарик, у которого оборвалась ниточка, в небо взлетело Солнце. Еле видимая на ярком фоне темная рогатая фигурка еще некоторое время пыталась цепляться за вырастающий на глазах диск, но вскоре сорвалась и улетела вниз.
– Молодец, – слева пахнуло крепким табаком.
Рядом с директором, кутаясь в шубу, стояла Василиса. А за ней – все остальные сотрудники Института.
– С наступившим, – шеф продемонстрировал бутылку с характерным петухом на этикетке и протянул пластиковый стаканчик с рубиновой жидкостью, – Кьянти!
– Угощайтесь, – Петухан взял стаканчик и протянул в ответ мешок с «Петушками», который шеф вместе с бутылкой пустил по рукам.
– «Ядущий мою плоть и пиющий мою кровь имеет жизнь вечную, и я воскрешу его в последний день», – пробормотала тихо Василиса, отправляя конфету в рот и запивая её вином.
– И что, я теперь каждое утро должен буду… – опасливо спросил Петухан.
– Нет, – рассмеялся шеф, – всё, учения «Конец Света 2021» закончились. Мы получили оценку «хорошо».
– Всего лишь учения?
– Ну не так уж и «всего лишь». Если б завалили, меня бы попросили освободить апартаменты, – шеф ревниво посмотрел в сторону Мавзолея, – а Наденьку – на три году и три дня – в лягушку.
– А если б я не догадался?
– В девять утра бы Солнце вернули, ровно через минуту после положенного восхода, а мы бы получили «неуд». Но ничего, теперь наша очередь, а мы пойдем другим путём, – шеф мстительно потер руки и трансгрессировал. За ним исчезла и верная Василиса.
Петухан оглянулся – никого на площади уже не осталось. Лишь одинокая рыжеволосая фигурка, дрожа всем телом в своих ракушках на голую грудь, с конфетой в руках упрямо его ждала.
Он тяжело вздохнул, накинул на нее крутившегося рядом теплого пушистого Чешу, подхватил на руки и понёс в светлое будущее.
Автор публикации
