Я шёл к храму и всю дорогу убеждал себя, что моё отношение к местной церкви слишком предвзято. И виной тому даже не реклама, которую я увидел по телевизору. Предвзято из-за того, что я смотрю на этот мир сквозь призму людей, населяющих его. И это, вероятно, не правильно. Не может оплот духовности нести бездушие! Я почти убедил себя в том, что не всё ещё потеряно, когда подошёл к входу в храм. Но затем увидел мраморную табличку, висящую у двери, и понял, что ошибался. Надпись на ней гласила: «Вход в храм лицам, не достигшим шестилетнего возраста, строго воспрещён! Цена входного билета в будние дни – 50 гривен. В субботу, воскресенье и праздничные дни – 100 гривен. Благословен всяк сюда входящий!» Причём основной текст был выгравирован на камне золотистыми буквами, а цены подставлялись отдельно с помощью пластиковых табличек. Инфляция, знаете ли… Куда же без неё?
Меня передёрнуло, будто я увидел нечто отвратительное, лежащее в тарелке, из которой только что ел. Переступить порог храма так и не решился. Лишь проводил взглядом крестящуюся старушку, которая отвесила поклон до земли и вошла внутрь. Опомнился уже после того, как та скрылась в сумраке храма. Уж слишком странно бабулька перекрестилась! Она сложила три пальца вместе, прикоснулась ими ко лбу, описала четверть круга к левому плечу, провела такую же дугу к животу, к правому плечу и снова вернулась ко лбу. Вышел эдакий круг. Затем потёрла пальцы друг о дружку и сунула руку в карман шерстяного платья.
Снова круг… Я отошёл на несколько метров вглубь двора и посмотрел наверх. Купола и в самом деле венчали круги вместо крестов. В остальном же строение выглядело вполне привычно для православного человека.
Стало не по себе. Видимо, слишком рано я ушёл из больницы и болезнь, подкосившая неделю назад, всё ещё напоминала о себе. Во дворе храма стояло несколько скамеек. Выбрал единственную, которая находилась в тени деревьев, сел. По лицу катились крупные капли пота.
Массивные въездные ворота разъехались в стороны, и во двор въехал чёрный «мерседес» с тонированными стёклами. Тихо шурша широкими покрышками по горячему асфальту, он вырулил на небольшую парковку позади храма и остановился. Открылась задняя дверца. Из машины вышел высокий толстый священник. Даже мешковатая ряса не могла скрыть невероятных размеров живот, выпирающий на добрых полметра. На мощной шее вместо привычной цепи с крестом – серебряное украшение из скреплённых друг с другом круглых пластин, напоминающих монеты. Пухлые пальцы сжимали ручку массивного кожаного портфеля. Он вальяжно двинулся по тротуару к входу в храм. Проходя мимо, священник бросил на меня суровый взгляд, но, заметив, что я смотрю на него, растянулся в приветливой улыбке и кивнул. Я присмотрелся к украшению. Это и в самом деле были монеты! Причём очень старые! Я бы даже сказал – античные. На одних был изображён орёл, с опущенными крыльями, стоящий на неестественно длинных ногах, а на других – мужской профиль с лавровым венком на голове. Монеты чередовались. Скорее всего, они были одинаковыми, просто аверс чередовался с реверсом. Точное их количество я сосчитать не смог. Навскидку – десятка три, не меньше.
«Неожиданно!» – удивился я и вскинул брови. Священник заметил это и, сделав по инерции ещё два шага, остановился. Медленно развернулся ко мне и, шумно дыша, застыл.
– Тебе плохо, мил человек? – пробасил батюшка и нахмурился. – Бледный какой-то.
Мил человек?! Вот это поворот! Да и забота в голосе! Чудеса?
– Есть немного. Но мне уже лучше. Благодарю.
Священник как-то странно поморщился, затем отодвинул рукав рясы, под которым блеснул золотом «ролекс», поставил на край скамейки портфель и с тяжёлым выдохом уселся рядом. Деревянные планки под его весом прогнулись. Он откинулся на спинку, достал из портфеля носовой платок и протёр влажный лоб.
– А в храме что? Был уже?
– Нет. Не был, – честно признался я, глядя в сторону.
Разговаривать с ним не было желания. Если во мне и теплилась какая-то надежда по пути сюда, то после ознакомления с прейскурантом на церковные услуги она попросту растворилась. Вся эта важность, которой светился духовный сановник, теперь навевала тоску и грусть.
– А что ж так?
– А денег нет! – с вызовом буркнул я.
На этот раз соврал, конечно, но обойтись без сарказма никак не получалось.
– Вижу, не только тело у тебя в унынии, но и в душе смятение. Не из тех ты людей, что в храм без особого повода ходят. Так ведь? Деньги у всех есть, мил человек. Просто не все это понимают и тратят бесценное на тлен.
А вот и ещё один поворот! «В душе смятение»? Оказывается, здесь даже понятие такое имеется – «душа»! Стало, вдруг, интересно, что они вообще вкладывают в это слово, и я, не особо заморачиваясь, спросил:
– И что такое душа?
Священник смерил меня назидательным взглядом, усмехнулся и задал вопрос, не выдерживая вопросительной интонации. Будто утверждал, а не спрашивал:
– А ты не знаешь?!
Я пожал плечами, а для убедительности даже губы скривил.
– Душа, сын мой, это бессмертная суть твоя. То, что отлично от бренного тела. И после смерти тела её ждёт либо жизнь вечная, либо муки вечные. Зависит от того, как ты проживёшь эту жизнь, на что потратишь.
– Угу, – кивнул я. – И как же мне избежать печальной участи?
– Покайся, причастись, заплати и не греши, – улыбнулся священник.
– То есть соблюдай заповеди и всё такое… Не убий, не укради, не прелюбодействуй… Да?
Он кивнул. Стало понятно, в какое русло переходит беседа, и я, решив воспользоваться возможностью, задал провокационный вопрос:
– Скажите, пожалуйста… – Я не знал, как к нему обращаться, поэтому возникла неловкая пауза.
Священник понял, в чём дело, и представился:
– Отец Михаил.
– Скажите, пожалуйста, отец Михаил, а существует ли заповедь «Возлюби ближнего твоего, как самого себя»?
Тот вдруг стал серьёзным. Улыбка исчезла с лица, глаза уставились под ноги, а руки, обхватив необъятный живот, сцепились в замок в районе пупка.
– Вот оно что, значит… – начал он не торопясь, явно тщательно подбирая слова. – Все мы от рождения наделены бесами, от коих избавляемся. Мы подвергаемся в этой жизни испытаниям, преодолевая которые, очищаем бессмертную душу свою, данную Богом. И любовь из них – самое важное испытание. Ибо что есть любовь? Крайняя степень лицемерия! Стремление подкупить душу ближнего притворным вниманием, лестью, заискиванием. А что есть подкуп без денег? Обман! Тот, кто любит, – соблазняет, привязывает, заманивает приторной сладостью ядовитого мёда. И конечная цель у любящего всегда одна – взять себе! Завладеть бессмертной душой ближнего! Деньгами его завладеть, поработить. Не отдать, но отнять! Присвоить! Так что есть любовь, сын мой? Неприкрытое лицемерие! Откровенное! И лицемерие есть грех. А всё греховное – от лукавого. Так как может быть заповедь Божья греховной? Никак. – Для убедительности толстяк развёл пухлые ладони в стороны и растянулся в масляной улыбке. Видимо, он был уверен в том, что я и так всё прекрасно понимаю, но корчу из себя не пойми кого.
– То есть, Иисус Христос не заповедал любить ближнего? Так что ли?
– Кто не заповедал? – нахмурился священник и даже немного отстранился от меня, как от прокажённого. Скамейка скрипнула.
– Иисус Христос! Сын Божий, который умер за наши с вами грехи на кресте.
– Да он-то тут при чём?! За чьи грехи, сатана?! Кто сын Божий?! – Лицо его стало бордовым от возмущения, дыхание сбилось, а слова вырывались из груди с хрипотцой. – Как твой отсыхающий язык во дворе храма поворачивается такую ересь нести? Сгинь, нечисть, с глаз! И кайся до скончания дней, пока слова не кончатся! Прочь за ворота, и чтоб ноги твоей здесь больше не было!
Священник вскочил со скамейки, будто та раскалилась добела, засопел, схватил портфель, развернулся на месте, сделал шаг. Затем снова повернулся ко мне, достал из портфеля небольшой клочок бумаги, что-то чиркнул на нём, небрежно бросил под ноги и быстрым шагом направился к храму, процедив на прощание:
– Нищета…
У самых дверей обернулся, несколько секунд смотрел на меня, потом плюнул и вошёл внутрь.
Я поднял бумажку. На ней кривым почерком было написано: «Проповедь: 10 мин.», а ниже: «Итого: 100 грн.».
«Вот и вся церковь», – подумал я. Было ощущение, будто меня обокрали. Или какой-нибудь ушлый страховой агент втюхал мне полис, который на самом деле на фиг не нужен. И дело было вовсе не в счёте, выписанном священником. Пусть подавится своей сотней! Оплачу. Дело было в самой сути «развода», в абсурдности его проповеди. Будто в душу нагадили. Но теперь хотя бы стало понятно, на что у них скидки для постоянных клиентов. Прихожанами их язык не поворачивается назвать. Да и запрет на вход в храм для детей стал понятен. Ещё бы! От них же бесовщиной за километр прёт! Любовью так и пышут, лицемеры! Ишь какие! Корыстные паразиты! Порабощают родительские души, чтобы те их кормили, взращивали, лелеяли! Эгоисты маленькие! Ну надо же…
Я закрыл ладонями лицо и уже в который раз попытался проснуться, чтобы отогнать кошмар. Никак иначе объяснить происходящее не получалось.
В кармане завибрировал мобильник. Я посмотрел на экран и не сразу понял, кто звонит. На экране светилось слово «Мать».
Автор публикации
