На этот раз ничего, кроме раздражения, шёпот не вызывал. Ни страха, ни удивления. Будто встретил успевшего надоесть навязчивого знакомого, от которого давно знаешь, чего ожидать. Возможно, сказывалось чрезвычайное напряжение, связанное с появлением моего состарившегося двойника, а возможно, я просто устал постоянно бояться и удивляться. Стараясь мысленно отмахнуться от этого звука, словно от назойливого комара, решил просто не обращать на него внимания, насколько это было возможным. Но поступив так, мне всё-таки пришлось в очередной раз удивиться, так как шёпот тут же стал стихать и, спустя мгновения, исчез совсем.
Старик хмыкнул и чуть ослабил хватку на моём плече.
– Удивлён? – не сдержавшись, спросил я.
– Есть немного. Обычно не уходит.
– Обычно?
– Уж мне-то можешь поверить. Я с ним уже лет двадцать знаком. Хотя, если честно, давно потерял счёт годам. Даже не знаю точно, сколько мне. Сбился со счёта.
– И сколько у тебя… – Я старался подобрать правильное слово. В голове крутилось слово «прыжков», но мне оно не понравилось, и я сказал: – Попыток?
– Прыжков. Я так это называю. Прыгаю туда-сюда. Ума не приложу, как и чем до сих пор дышу. Лёгкие гниют. С каждым разом становится всё хуже.
– Так сколько?
– Я не считаю. Много. Может, двадцать, может, больше.
– И что ты хотел мне рассказать?
– А что ты хочешь узнать?
– Сколько их? Миров.
– Не знаю. Ни разу в один и тот же не попадал. Но одно тебе могу сказать точно: все они безумные. Каждый мир со своим сдвигом.
– И каждый раз в прошлое?
– В основном – да. Полгода, год – максимум. Зависит от того, сколько продержишься, не вдыхая воду. Однажды вдохнул почти сразу – прыгнул всего на месяц назад. Пару раз и вперёд бросало. Но недалеко.
– И что заставило прыгнуть первый раз?
Старик ненадолго умолк, затем прокашлялся, отдышался и спросил:
– Ты сколько раз прыгал?
– Один, – честно ответил я.
– Так какого чёрта задаёшь дурацкий вопрос?
– Почему дурацкий?
Старик хмыкнул.
– Семёнов, я начинаю сомневаться, ты ли это… Точнее – я ли это.
От внезапной догадки меня обдало жаром. Не-е-ет! Нет-нет-нет! Этого просто не может быть! Так не должно быть! Если я правильно его понял, то он хочет сказать, что свой первый прыжок он совершил по той же причине, что и я. Значит, он и в самом деле мог оказаться мной! Полноценным мной, только множество раз прошедшим через омут и вернувшимся повторно в этот мир! А если так, значит, меня в ближайшие десятилетия ждёт его судьба? Ужасная жизнь скитальца, не способного найти ту жизнь, которую однажды потерял.
– Погоди! Ты… Ты из какого мира? – спросил я, и голос предательски дрогнул.
– А ты смешной. – В темноте я не мог разглядеть лицо собеседника, но было слышно, что он улыбался. – Как я должен тебе это объяснить, ты подумал?
– Понятия не имею. Но ты хотя бы попробуй. Я, например, попал сюда после гибели Маши и Юли. Хотел их вернуть. – Говорить приходилось быстро, чтобы поскорее получить ответ на терзавший меня вопрос. – Прыгнул на полгода назад, но здесь… другие все! Бездушные какие-то, что ли… Они-то, конечно, живыми оказались, но только пустыми, как манекены. Даже не знаю, как сказать. Роботы! Ни любви, ни сострадания, ничего!
– Ну да! И прям так, из-за жены с ребёнком – в омут с головой! Да? – Он засмеялся, в голосе проскальзывало открытое недоверие.
Проигнорировав его вопрос, я продолжил выпытывать:
– Я так понимаю, ты по какой-то другой причине первый раз нырнул?
Старик помолчал. Он больше не смеялся. Его пальцы сильнее сжали моё плечо. Шумное дыхание явно участилось. Он нервничал.
– По другой… – тихо проскрежетал хриплый голос и тут же возобновился тихий шёпот болота. Старик снова ненадолго смолк, и мне уже показалось, что я так и не дождусь подробностей. Но когда в голове уже созрел очередной вопрос, старик громко вздохнул, кашлянул и продолжил: – Но тебе может не понравиться моя история, Коленька, – снова это ехидство в голосе.
– Мне в последнее время вообще мало что нравится. Так что не стесняйся. Стерплю и это.
– Как знать, как знать… – задумчиво протянул тот. – Только мне сначала в сторонку отойти надо. По нужде… Старость – не радость, знаешь ли. А ты сделай одолжение, постой тут, не уходи. Я ненадолго.
Он отпустил плечо и побрёл к берегу, медленно переставляя ноги. Я остался стоять на месте. Болото продолжало тихо нашёптывать.
Старик явно что-то недоговаривал и, судя по всему, сильно удивился моей истории о Маше с Юлей. Вначале он был уверен, что мы с ним из одного мира. Что я нынешний – это всего лишь он, но помоложе. А когда я рассказал о причине, по которой нырнул в омут, он понял, что это не так.
Его не было минут десять. Я даже стал подозревать, что он уже не вернётся. Однако скоро послышались шаги. Точнее, плеск воды от ступающих по ней ног.
– Ты ещё здесь, Коля?
– Здесь.
Он подошёл ближе. Я с трудом улавливал его силуэт в темноте. Снова на плечо легла рука. Отдышавшись, старик пробормотал:
– Теперь, Коля, я понял, из какого ты мира. Знаешь, как я его называю? Тотальная спэсия. Место, абсурднее которого я не встречал нигде. А я, поверь, успел повидать… Твой мир – это место, в котором желание угождать себе за счёт других настолько ослепляет людей, что они считают это высшей степенью собственного проявления. Они не отдают себе отчёта, что чувство, называемое ими любовью, это на самом-то деле жажда тешить своё эго за счёт других людей. Эгоизм, возведённый в ранг религии! Я постоянно слышал от этих баранов о добрых поступках, которые они стремятся совершать, но ни один из них не был способен признаться самому себе, что все эти стремления – не более чем примитивное желание самоутвердиться. Вот и ты, потеряв жену и ребёнка, которые были тебе необходимы для удовлетворения моральных и физических потребностей в понимании, в поддержке, сексе, ещё чёрт знает в чём, вместо того, чтобы признать очевидное и найти себе других спутников для комфортной жизни, просто пошёл и утопился. Вернуть их решил, да? Для себя! Но сам-то ты уверен, что для них старался. Так? И где логика? Где? А нет её! Сплошной самообман! Бред сумасшедшего! А сострадание?! О, это великое ничто! Если просто вдуматься в это слово! Сострадание! Вы каким-то непостижимым образом считаете логичным испытывать чувство страдания при виде страданий другого человека! Мало того, вы оказываете ему помощь и получаете от этого удовольствие! Удовольствие от страдания! Складывается такое впечатление, что если не останется страждущих, то вы просто все несчастными станете! Помогать-то будет некому! Ай-яй-яй! Какая досада! Ваше эго просто разрывает на части от гордости, когда вы помогаете друг другу! Вы так гордитесь тем, что поддерживаете немощных, сирых и убогих, что готовы отдавать ради этого собственные деньги! Я видел даже тех, кто отдавал последние деньги на лечение чужого ребёнка! Коля, бред! Абсурд, Коля! Как назвать вас нормальными?! Целая планета, населённая сумасшедшими! Как такое возможно?! Как вы вообще можете существовать?! Да если бы я сам, своими глазами не увидел, то не поверил бы, что такая цивилизация возможна! – Очередной приступ глубочайшего кашля заставил разошедшегося не на шутку старика прервать тираду, выдаваемую одним большим протяжным залпом. Шёпот болота не прекращался. Спустя минуту старик продолжил более спокойным тоном: – Я прожил в твоей вселенной до две тысячи пятнадцатого. Это был первый прыжок. Самый первый. Не знаю, как я выдержал столько лет среди идиотов. Возможно, в какой-то мере помогла война. Она в четырнадцатом началась. Война, абсурднее которой представить сложно. Хотя неудивительно… Она полностью соответствовала всему тому бреду, которым был пропитан весь твой убогий мир. Брат пошёл на брата. Мы резали и рвали друг друга на куски за то, что одни хотели к умным, а другие – к красивым. Одни любили жить так, как привыкли, другие настаивали, чтобы все зажили так, как любят жить соседи. Колоссальное противостояние эгоизма двух армий сумасшедших! Одни воевали во имя торжества справедливости, оправдывая совершаемые убийства желанием помочь угнетаемым, другие вопили о сохранении целостности государства и считали, что смерти, которые они сеют, могут полностью оправдываться этой великой целью. И ни один придурок не мог себе признаться в том, что он воюет не «во имя», а «за». За себя, любимого! Все до единого прикрывались лозунгами, идеями, благородными побуждениями. Вот ещё одно слово: благородство! Чёрт, в голове не укладывается! – Он рассмеялся. – У вас же там благородные все! В кого ни ткни – благородный! Живёт себе какое-нибудь убожество, которое в жизни только и добилось, что пару детей настрогало да картошки ведро посадило, а вот поди – обязательно благородное! Ну а как же?! Там делов-то – пожертвовать чем-нибудь. И сразу – благородный! С благом породнился! И все уважают. Ещё бы! Он же благородный! – Всё это он говорил, заливаясь смехом. Мне не было видно, но, думаю, смеялся до слёз. Старик перевёл дыхание и продолжил более серьёзно: – Я воевал на стороне более логичных, сохраняющих целостность страны. У них-то хоть цель была прагматичная, понятная. Оправданная цель! И вот что самое парадоксальное: все, как один (и те, и другие), вопят о человеческой морали, о том, что наибольшая ценность – это человеческая жизнь. Вопят, Коля, не своим голосом, до хрипоты! Вопят и тут же убивают друг друга за идеи. То есть на словах для вас жизнь – наибольшая ценность, её спасение – наибольшее проявление благородства, а как до дела доходит, так вы готовы живьём друг друга жрать! А ради чего, ты не задумывался, Коля? Ведь все эти лозунги: «целостность страны», «национальная идея», «национальная гордость» – не более чем ширмы, за которыми вы постыдно прячете лицемерные физиономии! Всё, чего людям надо, – это бабки! Всё! Больше – ничего! И разница между мной и тобой лишь в том, что я этого не скрываю! Я честно в этом сам себе признаюсь! Не тебе, не Васе Пупкину, а себе! Вы же со своим диагнозом даже этого не способны сделать. Вы сами верите в своё благородство, которого и в помине нет! Потому и хаос вокруг. – Он отдышался. – Те идиоты, которых мы периодически рвали и которые периодически рвали нас, не переставали вопить о любви к ближнему даже на смертном одре. Твари тупоголовые! – Старик харкнул и с хрипом вздохнул: – Ну что, Коля, угадал я с миром-то? – Он хихикнул и слегка похлопал меня по плечу.
Я молчал. И дело было даже не в том, что мне нечего было ему сказать, а скорее в том, что я просто не хотел ничего говорить этому человеку. Он вдруг стал мне совершенно неинтересен. Ровно настолько, насколько может быть неинтересной восковая фигура, изученная вдоль и поперёк любопытным посетителем музея. Видимо, он это понял и сказал:
– Ладно, Колюня, вспоминай лето две тысячи восьмого. Ты тогда ездил на рыбалку, а потом сюда на разведку зашёл. Керамику на поле искать. Алексей тебе наводку дал…
– Помню. Поле было под пшеницей. Я тогда даже прибор с собой не брал. Мы с Лёхой только в августе сюда вернулись, когда пшеницу убрали. Собрал несколько черепков и на станцию пошёл.
– На станцию… – задумчиво протянул мой собеседник.
Шёпот болота усиливался. Мало того, я стал различать в его переливах некую системность. Складывалось впечатление, будто раз за разом повторяется один и тот же набор слов, произносимых задом наперёд. Но разобрать, что именно я слышал, никак не мог.
– А я не вернулся… на станцию. – В его голосе послышались угрожающие нотки. – Я собрал черепки и собирался уходить, но услышал в поле какой-то гул. Нарастающий такой гул. Будто самолёт летит. Я даже подумал, что это какой-нибудь фермер удобрения разбрызгивает или вредителей ядом травит. Только вот самолёта никакого не было. Это я потом уже узнал, что так бывает, когда кого-то болото выплёвывает. У меня волосы на голове трещать начали и все волосинки на теле дыбом встали. Гул стоял такой, что я не выдержал и побежал оттуда к чертям собачьим. Почему-то был уверен, что должно рвануть. Понятия не имел, что именно… Испугался, короче. Побежал к оврагу. И когда был уже у его края, сзади громко бабахнуло. Так бабахнуло, что в ушах зазвенело. Я спрыгнул вниз, скатился по склону. По пути рюкзак выронил. Сломал два ребра и в болото плюхнулся. Сидел в этой чёртовой луже, корчился от боли и слушал, как вокруг что-то шепчет. Сам не понял, как с головой ушёл под воду. Дальше ты догадываешься… Вообще, Коля, миры не терпят двух одинаковых людей в себе. Каждый раз, когда я попадал в новый мир, оказывалось, что я там определённо когда-то жил, но теперь исчез. Не знаю. То ли тот я тоже в болоте тонул, то ли просто исчезал куда-то. Но я был в них единственным мной. Но иногда случалось и иначе. Попадаю в мир, а там ты. Живёшь, здравствуешь. И всё у тебя прекрасно, всё замечательно. Жена, ребёнок, работа хорошая. Наслаждаешься! Но, как я уже сказал, не терпят миры двоих. Как только я появлялся, ты обязательно приходил к одному и тому же – к болоту. Мне нужно было только ждать. Иногда, чтобы ускорить процесс, приходилось подталкивать. Улавливаешь о чём я, Коля?
Я насторожённо всматривался сквозь непроглядную тьму в его глаза. Они, казалось, горели. Нет, не светились в темноте. Горели. Злостью, ненавистью. Было слышно, как он скрежещет зубами.
– Ну, что молчишь? Догадываешься, откуда я? Из какого мира? Нет? Я подскажу, Коля. Я сейчас пописать отошёл и рюкзачок свой потерянный отыскал. Догадываешься, где? Да-а-а, – усмехнулся он, – аккурат там, где выронил, когда с поля бежал от грома. На склоне. Откуда мне было тогда знать, что это всего лишь мой слюнявый двойник из другого измерения вывалился? – Старик хихикнул, прокашлялся, обдавая вонью изо рта. – Ну что, Коленька? Понравилась тебе моя история?
Шёпот всё усиливался, иногда перерастая в скрежетание невнятных голосов. Я взял руку, лежащую на моём плече, за запястье и отвёл в сторону. Пришлось приложить немалое усилие, чтобы оторвать её от себя. Старик всё не унимался, стараясь перекрикивать шёпот болота и периодически срываясь на истерический смех:
– А теперь, Коля, напряги единственную извилину в своём шизофреническом, тупом, нерациональном мозге и задайся простым вопросом: кто убил твоих жену и дочь первого ноября? – С трудом сдерживаясь от смеха, он закончил фразу и только потом, брызнув мне в лицо слюной, разразился громким хохотом.
Я, оцепеневший, стоял перед корчащимся от смеха человеком, бьющимся в истерике. Он смеялся до рвоты, кашлял, орал, снова смеялся, кашлял и снова орал. Единственное, что мне в тот момент хотелось, – это душить. Раздавить! Уничтожить! Разорвать! Я до хруста в суставах сжал кулаки и сквозь зубы прорычал:
– За что?!
Тот резко оборвал свою истерику и насмешливо прохрипел:
– Вот кое-что ещё, что нас с тобой разнит, Коленька! Вот чем ты и твоя поганая душонка отличаетесь от меня! Не «за что?», а «для чего?»! Тупое ты создание! Для чего! Как вы не понимаете очевидных вещей?! На кой хрен ты был нужен в одном мире со мной? На кой хрен мне нужна была сумасшедшая жена? Или ребёнок, который только и делает, что покрывает тебя слюной, стараясь понравиться своему папочке? Я родился и жил в нормальном мире! С нормальными людьми! У меня была нормальная семья! А ты, тварь, появился в нём и всё обосрал! Из-за тебя я оказался среди семи миллиардов безмозглых, трусливых, лицемерных ублюдков! Ты, гнида, вылупился в тот день на поле! Ты, падла, сломал мне всю жизнь! Ненавижу, мразь!!! – Он приблизился вплотную и орал прямо в лицо. Смрад из его гниющих лёгких забивал даже вонь болота.
Мои кулаки налились свинцом, я почувствовал, как струйки тёплой крови стекают из ран, продавленных ногтями на собственных ладонях. Вскинул руки к худой шее беснующегося, обхватил её и изо всех сил сжал, стараясь повалить немощное тело на землю. Но в тот же миг ощутил острую боль в животе, которая разлилась обжигающим огнём внутри. Отпустив хрипящего старика, я приложил ладони туда, где было больно. Из живота торчала рукоять ножа. Я хорошо знал эту рукоять. Это был мой нож, который я всегда таскал с собой в рюкзаке.
Болото больше не шептало. Оно вопило, выло, визжало отовсюду, повторяя и повторяя одно и то же, будто дьявольское заклинание:
– Есссаааахххх, шшшаааасссс, аасссааааашшш! Есссаааахххх, шшшаааасссс, аасссааааашшш! Есссаааахххх, шшшаааасссс, аасссааааашшш…
Автор публикации
