Оставайтесь одни

 

Как и говорила богиня, дурней не понимающих, что такое война на выживание, израсходовали быстро. Теперь их «увенчанные славой и сохранившие честь», души, дают отчёт своему богу.

— Интересно, спросит ли Апостол Пётр, на кого они оставили свои семьи?             — задумчиво промолвил, стоящий на холме, молодой человек.

— Не знаю, о чём он их спросит, — ответил стоящий рядом, такой же молодой и очень похожий на первого, парень, — но мы с тобой видели гибель эпохи.

—  Да, — согласился первый, — личное мастерство, против пистолей и нового строя не действенно.

— Смотри, — обратил внимание на происходящее в долине, второй, — они даже раненых пиками добивают, не сходя с коней. Очень разумно.

— Мне не нравится, это время, — констатировал первый, — нужен совет.

— Тогда идём к Белым женщинам, — ответил второй.

Битва происходила недалеко от хребтов Маккгиликади-Рикс, так что скоро братья увидели Сливнаман или Белую гору, жилище ведьм, как с приходом христианства их начали звать. Увы, христианство не давало ответы на основные вопросы бытия простых людей. Толпы народа приходили спросить у мудрых женщин, обязательно ли надо выставлять за окно на ночь кувшин вина, или эльфы обойдутся элем? Опять же, можно ли почистить сильно заросшие кусты боярышника, или банши обидится? Можно ли танцевать с феями на лужайке в лесу, или это нельзя делать лишь в полнолуние? Как разлучить мужа и бочку эля?

Вот тогда великий просветитель страны кельтов, святой Альбин, тот, кто нёс слово божье на континент и в Англию, тот, кто научил диких франков, германцев и норманнов читать и писать, принял решение крестить Белых Женщин и наложил на, теперь уже монахинь, епитимион.

— Дело монахинь, — сказал тогда святой, — молиться за всех нас, а не отвечать на глупые вопросы.

Гора была старая и низенькая. От площадки Исповедей наверху, до бухточки было всего-то ярдов четыреста, но идти по узкой извилистой и крутой тропе было трудно. Это сюда, на площадку, со стороны острова шла когда-то широкая, а ныне заросшая диким боярышником и захламлённая, свалившимися со скал камнями, дорога. А впереди и слева, и справа блестело море. Не видно было ни Англии, ни континента, как и не было их никогда. Только океан.

Братья легко одолели спуск, и их прерывистое дыхание говорило скорей о нетерпении, чем об усталости, но вот они ступил на простёршийся у входа в пещеру, чуть возвышавшийся над линией прилива каменный монолит. Кто-то пробил в плоском камне канавку, и по ней прямо в песок бухты, рассыпаясь весёлым водопадиком, из пещеры бежал ручей. Над гротом, громоздилось не менее ста ярдов, сплошной чёрной с зелёными вкраплениями лишайников, скалы. Солнце никогда не покидало бухту, ведь плоскость обрыва шла с востока на запад.

Увы, в пещере не нашлось, ни мумифицированных трупов, ни древних фолиантов, ничего. Лишь рисунок на стене, на котором были изображены фигурки людей бредущих в сторону греческой буквы «Пи».

— Вот и ответ, — промолвил первый из мужчин по имени Айомхар.

— Бежим в Долину, — предложил брат его, по имени Финбарр.

— Только оружие здесь оставлять нельзя, — заметил первый, — придётся бежать по земле.

И вот братья Айомхар и Финбарр стоят на лугу и смотрят на Белую гору, они уже скинули одежды и вместе с оружием спрятали под холмом. Потом с визгом, как в детстве, кинулись во влажную траву и обернулись морскими конями-агишки. Добежав до ближайшего озерка, нырнули на дно, и, обретя силу воды, выпрыгнули из неё на берег и помчались на запад. Реки и речки встречались в пути и ни одну из них братья не пропустили, каждое встречное озеро давало им силу. Конечно же, попадались и люди, и их поселения, и даже кто-то пытался их догнать, но как поймать текущую воду, ловцы не знали. И вот впереди знакомая долина.

О, долина Бурран, густой аромат твоих цветов, предлагает прилечь на растрескавшиеся камни и унестись мечтами в вечность. Плоть, тысяч и тысяч романтиков удобрила почву меж скал. Вот тут, например, сцепившись в яростных объятьях, умерли юные любовники. Кто виноват в том, что они разбудили банши, и он спел им песню смерти? Зато, трудолюбивые, пикси посадили здесь дикую африканскую орхидею и белый полярный мак. Кавказская герань, с говорящим названием «кровавый журавль», растёт на месте смерти великого воина, жестокого гонителя пиктов. А рядом белая северная пушица указывает последний приют человеческого мудреца. Много битв отзвучало в долине и каждую обозначает свой вид папоротника. Чем древнее битва, тем более давний пережиток изменившейся флоры растёт на её месте. На всей долине, нет такого места, где бы, кто-нибудь не умер, когда-то. Ведь Земля – могильник, где живые ходят по костям мёртвых. Но не везде живут феи, чтобы обозначить смерть, растением.

Много разных народов приносил парус в долину Бурран и в месте каждой смерти посадили  пикси свой цветочек. Поэтому и нет, нигде в мире, большего разнотравья. Всё это многообразие постоянно цветёт, красиво располагаясь между каменными плитами, а над ним витает не меньшее разноцветие бабочек, мотыльков и пчёл. Мыши-полёвки стаскивают себе на зиму еду, а за ними присматривают разнообразные птицы, мудрые барсуки, хитрые лисы и смертоносные горностаи. Козье молоко из этих мест приводит к омоложению плоти.

Те, кто смотрит поверхностно, видят плоскую каменную равнину, изъеденную глубокими трещинами, в которых скопилась земля и растут цветы и травы, а в некоторых местах и деревья. Но это лишь верхняя, видимая часть долины.

На самом деле, плоские истрескавшиеся от времени, ветра и солнца, камни лишь верхняя часть уходящих вглубь скал. Заботливые феи переплели их вершины костями умерших и насыпали сверху почву. А под ней …

Под ней, в пещерах, располагались города и посёлки, когда-то величественные замки и отдельные хутора, в которых жили ушедшие под землю дети богини Дану. Как в своё время они изгнали потомков фоморов в море, так и их отправили в подземелье пришлые кельты. Фоморы превратились в морских зверей и чудовищ, а подземные города эльфов опустели. Все давно ушли обратно в Авалон. Ненависть не может быть пищей для развития. Это трудолюбивые феи умудрились вырастить горный эдельвейс рядом с болотной орхидеей. Потому и не выродились, что занимались делом. А вот их, не ушедшие домой, большие родственники, эльфы, от безделья, все наперечёт перекинулись в банши.

Два морских коня остановились в центре Долины.

И вот сквозь долмен по имени Пулнаброн, как бы пролетал ветерок, но на самом-то деле это пришёл из мира девяти ближних миров Кат Ши, чёрный кот величиной с ирландского волкодава с белым пятном в виде черепа на груди. Превратившись в котёнка, он стал ластиться к приятелям детских игр. Кот внимательно обследовал всех присутствующих на предмет, не собрался ли кто из них перейти в мир иной, но не обнаружил таковых, и хитрый кот тут же закрылся в гриву Айохмара.

— Они ушли, — констатировал старший брат, — мы не успели.

— Домой? — спросил Финбарр.

— Домой, — ответил Айомхар. И кони-люди понеслись по плитам долины, высекая искры когтями лап. Постепенно набрав скорость, они стали надолго взлетать в воздух лишь изредка отталкиваясь от камней. Люди тоже так могут, но только в детстве и только во сне. Пока растут.

Айомхар и Финбарр родились у дочери травницы в один и тот же год, потому считались близнецами. То, что Айомхар появился на свет на одиннадцать месяцев раньше брата, не имело значения. Единственной особенностью являлась характеристика «ирландские» присоединённая к слову «близнецы». Ирландские близнецы не являются каким-то особенным явлением свойственным исключительно жителям зелёного острова, они рождаются повсеместно и обычно называются погодками. Однако, с подачи англичан нейтральное обозначение факта, превратилось, как они думают, в полную сарказма издевку над целым народом. Ведь уже не одно столетие Англия пытается извести свободолюбивый дух ирландского народа под корень. Потому и была придумана причина. «Они плодятся, как кролики! — воскликнули англичане, — потому у нас ничего не получается».

Надо сказать, что самим ирландцем, до английской язвительности, дела нет. Они любят своих жён и близнецов. Им в свою очередь, дико наблюдать новомодные обычаи лондонцев. Уже повзрослев и побывав в столице Англии, Финбарр и Айомхар лично наблюдали, как приличного вида сквайр, вёл на аукцион, привязанную за шею верёвочкой, жену. Иногда, даже с детьми. Целое племя нотариусов кормилось на женских торгах. На вопрос братьев, как это может быть, был получен ответ, что жена является полной собственностью мужа, а со своим имуществом господин из числа английских джентри, может поступать, как заблагорассудится. Искренне любящим свою добрую матушку, братьям, невозможно было представить, чтобы их строгий батюшка, вот так вот нацепил жене на шею ошейник, да и пошёл бы ею торговать.

Однако, в случае с матерью близнецов, о любящем супруге речь поначалу идти не могла, так как женщина не была замужем. Её мать тоже не имела мужа, но, поскольку первые поселенцы, решившие обосноваться возле хутора травницы, застали её дочь уже не маленькой девочкой, была вероятность, что муж когда-то был. Чего, совершенно точно, нельзя было сказать о её дочери. Никто из поселковых мужчин не взял на себя ответственность за появление на свет  Айомхара. Потому всезнающие старушки предполагали, что женщины подверглась насилию со стороны дьявольских сил, во время сбора трав в скалах. Тем более, что сразу по наступлению беременности дочь травницы перестала говорить, а её мать на вопросы не отвечала. Старые люди предположили, что в скалах живёт чёрт. К травнице стали обращаться лишь по необходимости, и, когда сразу после рождения первого сына, её дочка забеременела вновь, не только мудрые старушки, но и весь посёлок окончательно  понял, что тут дело не чисто. Тем не менее, ребёнок родился и его надо было крестить.

Местный пастор, чуть не сквернословя, даже находясь под давлением общины,  отказался вводить неизвестного происхождения дитя в святое лоно пресвитерианской церкви. А на слова травницы о том, что тогда ребёнку придётся стать католиком, заметил, что паписты могут окрестить хоть чёрта. Тем не менее, община выбрала из своей среды трёх старушек, которые в молодости тоже были католичками, но потом раскаялись. Они должны были сопроводить дитя к купели и раскрыть все козни дьявола и папистов. Община в свою очередь обязалась в случае их гибели, вечно поминать их в молитвах.

Католиков не понадобилось долго искать, они жили в тех же скалах и холмах, куда ходили травницы. Три бабульки внимательно наблюдали за ребёнком, но он не испугался святой воды, не выскочил из купели с целью всех перекусать, принял серебряный крестик и только тихо похныкивал в процессе крещения. Именно этот момент и был поставлен ему в вину. «Мой-то в купели орал, аж заходился»! — промолвила одна из старушек, и ребёнок был тут же определён в подменыши. Потому, что только нечистые духи, вселившиеся в дитя, с целью попить женского молока, ведут себя столь тихо. Тем более, где это видано так называть ребёнка? Некоторым мудрым женщинам, даже почудилось в имени Айомхар, одно из имён сатаны. Тем более что сразу после крещения старая травница слегла и после непродолжительной болезни умерла. Хоронить её пришлось на католическом кладбище, но для этого молодая женщина, по известным причинам, помощи от соседей не получила. Но самым странным для общины, было то, что, несмотря на непосильные траты и отсутствие сочувствия, молодая женщина, как бы летала. Видно было, что она чего-то с нетерпением ждёт. И вот наступил день, когда приев, всё, что было в доме, женщина взяла на руки ребёнка и села на лавочку возле своего забора. Все ждали, что она начнёт молить их о куске хлеба. Но, нет!

О! это не передаваемое удовольствие смотреть в глаза людям, которые чувствуют перед тобой свою вину. Некоторые прохожие смущённо отводят глаза. А особенно близкие соседи начинают ещё издали плеваться и угрожать. Ведь, кто виноват, в том, что тебя совесть мучит? Конечно же, виновата вот эта беременная женщина с ребёнком, которая с любопытством вглядывается в твоё лицо. К середине дня, мудрые женщины нашли выход. «Нечистую женщину надо изгнать»! – твердили они всем и каждому. И они нашли поддержку среди жителей посёлка, почему-то забывших, что именно их, изгнанные из Дублина родители, построили свои дома вокруг хутора старой травницы, а не наоборот. Тем не менее, ближе к вечеру старушки и набранные ими из числа женщин добровольцы в сопровождении любопытных мужчин, погнали беременную к броду через речку. Стоял ноябрь месяц, урожай был убран, и ничто не мешало селянам гонять женщину по полям. Но вдруг вблизи речки они увидели, идущего навстречу прекрасного юношу, с синим цветом волос. Женщины, что по моложе, почувствовали некое томление в телах, а старушки узрели опасность, но воспрепятствовать ей не успели. Юноша кинулся наземь и обратился в свирепого морского коня – агишки. Его глаза спрятались под костяными надбровными дугами и сверкали оттуда фиолетовыми огнями. Хищные острые зубы переполнили пасть, и все они были загнуты внутрь, для того, чтобы ни одна жертва не смогла вывернуться. Хрящи ушей также приобрели костную основу, и по всей поверхности покрылись тонкими  иглами ядовито розового цвета. Начинавшаяся сразу за ушами иссине-белая грива распушилась огромным облаком и именно в него, монстр, ухватив передними лапами женщину с ребёнком, их и погрузил. Исчадье сатаны подняло правую лапу и, раскрыв неимоверной величины ладонь, выпустило из пальцев сверкающие металлом когти, как бы говоря, что дальше хода нет. Затем существо развернулось и, сделав задними лапами неприличный жест, как будь-то, что-то закапывает, умчало женщину в сторону морского залива.  Да, издали оно было похоже на прекрасного коня, но лишь издали.

Что могли противопоставить ужасу ирландской нечисти, мудрые женщины? Все знают, что боится она серебряного крестика, но, где его взять? Лишь проклятые паписты носят его на груди. Чеснок тоже никто не удосужился взять. И даже детской свистульки из боярышника, не нашлось ни у кого. Поэтому мудрые женщины решили помолиться о заблудшей душе потом, когда добегут до дома и отмоются. Старушки оказались правы, дочка травницы связалась с нечистью, но радости это известие никому не доставило. А в ближайшую ночь в посёлке передохла вся скотина.

Беглецы, домчав до моря, остановились на его берегу, где конь снова стал мужчиной. Первое, что он сделал, обратившись, поцеловал любимую женщину, а потом …, выхватил из её рук малыша. Распеленав ребёнка, он вошёл в воду и бросил дитя прямо в волны.

— Успел! — взволнованно вскрикнул он.

А Финбарру повезло искупаться сразу после рождения. Айомхар, как раз пытался выбраться за пределы обмелевшей во время отлива бухты, всё время, натыкаясь на ласковые губы женщины-тюленя роаны. Куда бы он не плыл, кроме конечно же берега, везде сталкивался с упругим чёрным носом и жёстким языком всё время норовящим облизнуть его лицо. Лишь один раз ему удалось прорваться в открытое море, он помнил, как это получилось, и готовился повторить сегодня. В прошлый раз ему удалось проскочить мимо няньки громко воскликнув «Уйди» и пока, обомлевшая тюлениха определялась, что же ей делать, нырнул в глубину. Там-то его и поймали, приплывшие на зов роаны, дельфины. Собственно, к дельфинам Айохмар и пробивался, так как, нет ничего прекраснее, уцепившись за плавник приятеля с визгом лететь по волнам. Ранее такие прогулки совершались вместе с отцом, но в последнее время тот не отходил от матери. А сейчас он придумал новое слово «Стоять!», именно для устранения няньки, а для дельфинов, в тайне от всех, выучил, подслушанный у отца специальный дельфиний призыв. Поэтому, пока что Айомхар барахтался на мелководье, заманивая туда же тюлениху, и готовил прорыв.

Айомхар, как раз нечленораздельно ругал юную роану, когда появился отец с новорождённым на руках. Старший братец с любопытством наблюдал за тем, как отец опустил младенца в воду, и тот сразу отрастив себе пушистый хвостик и перепонки на ручках и ножках, поплыл. У самого Айомхара хвостик уже отвалился, но ему было интересно, как им управляется малыш. А потом он многозначительно показал роане язык, и та его поняла. Сама-то она могла становиться девочкой только раз в девять дней, а вот этот маленький человечек, будет со старшим братом всегда и уж вместе-то они точно прорвутся в море.

Отец рассказывал мальчишкам о морских тайнах, а мать, с которой сразу после похищения отец снял чары молчания пела им песни племён богини Дану – Туата Де Дананн, в которых говорилось, как её предки изгнали в море, предков её мужа, фоморов. Иногда отец играл на скрипке, и матушка пела печальные песни, но мальчишки не вслушивались в их слова. Они ждали шторма. Вот волны начинали перехлёстывать через, защищавшую бухту с моря, каменную гряду. Вот в самом большом проёме между скал появляется огромная туша дядюшки Марула-Шторма. Он настолько велик, что не может протиснуться в бухту. Его толстые губы растягиваются в улыбке, обнажая восемнадцать рядов острых зубов. Его огромный глаз смотрит на собравшуюся семейку, а в темноте бури фонарик, свисающий над головой освещает вокруг всё. Очень низким голосом он начинает петь песнь шторма. Что делать, дядюшка знает лишь одну песню, но поёт её хорошо, с душой. Отец отдаёт скрипку жене и, подхватив малышей, и, обратившись в агишки, прыгает прямо на голову шторма. Тот разворачивается и плавно отходит на глубину. Там их встречает другой дядюшка – Накилеви, у него длинная морда, во лбу торчит огромный рог, а над ним костяная корона.

Пока мальчишки не научились перепрыгивать с одного гребня волны на другой, они сидели на двух больших жемчужинах, расположенных сразу за короной. Но, со временем они постигли науку, не сползать с толстого брюха, лежащего в центре шторма дяди Марула, подпевать его песне, нестись вместе с ветром, наводить Накилеви на случившиеся в море французские галеры и с восторгом наблюдать, как дядюшка перекусывает рулевое весло.

О, Бискай! Ты прекрасен и в шторм и в погоду, как здорово, наперегонки с дельфинами лететь над волнами. Как чудесно, не будя китов, забраться к ним на спину и греться на незлобивом солнышке! Как приятно, подогнав толстого кита, к  ожидающему добычи баскскому китобою пообедать его печенью в компании рыбаков!

Но детство быстро прошло и когда парни стали с интересом поглядывать на женщин-тюленей, отец отправил их к людям. В море можно найти женщин, но и ты тогда останешься в море навечно, как когда-то случилось с дядюшками. Нельзя обрывать связь с сушей, только там можно найти женщин из племени Дану. Только они могут дать потомство, имеющее две, а то и три ипостаси. Но их становилось всё меньше и меньше. И вот совсем не стало.

Оставив позади долину Бурран, братья направились к морю. И вот впереди знакомое плато, оно нависло над морем чуть не в двести ярдов и волны разбиваются о его подножье. И братья ускоряют и без того стремительный бег и оттолкнувшись от края взлетают в воздух. В полёте раздвигаются пальцы, обнажив перепонки, распушивается грива, разделившись на два крыла, и вот слышится долгожданный шлепок и кони бегут по волнам.

Прибрежные высокие валы вскоре кончились, волны стали пологими, исчезли гребни, бежать стало неудобно. И кони удлинили тела, гривы стала плавниками, как и длинный хвост, а лапы укоротились, и  теперь стало легко пронизывать собственным телом встречную волну, вылетая с противоположной стороны. Чтобы разделить с ними восторг от встречи с морем, братья призвали друзей по детским играм и шалостям. Приплывшие дельфины, бросились наперегонки и отвыкшие от моря агишки сначала отставали, но, когда по широкой дуге, они снова повернули к берегу, ветер помог сравнять скорость.

Дельфины, звери умные, но не всем дано увидеть прикрывающий от случайных глаз вход в бухту, купол морока. Поэтому, чтобы они не выкинулись случайно на берег, их пришлось прогнать. Вблизи сторожевых скал, кони снова стали на четыре лапы и позвали отца. «Отец! — пробивая морок, прокричали они, — пусти своих детей домой»! И, прикрывающий от любопытного взгляда с моря морок-туман исчез, а в глубине за скалами открылся обрубленный прямо к воде высокий берег. Вскочив на любимую скалу дядюшки-шторма, он любит на неё опираться во время визитов, парни увидели, наконец, родной дом. В очередной раз поразились мощи, созданной отцом цитадели, и восхитились ей.

Толстая, ярдов пятидесяти монолитная, невероятно огромная плита, прикрыла родную бухту, от любопытных взглядов сверху. Если встать на её краю то кажется, что обрыв уходит прямо в море, но это не так. Под плитой находится пространство гигантской пещеры, пол которой плавно уходит в воду. А в центре пещеры, прислонившись к её задней стене, на фоне серого камня, стоит белая башня, упираясь своей верхней частью в плиту. В огромном объёме пещеры она кажется миниатюрной и хрупкой. На самом-то деле, это не так. Опираясь на монолит стен, семь этажей дома не смогли бы устоять, если бы не укрепляющие его конструкцию балки из костей магических животных, когда-то бывшими предками братьев.  Когда родители умрут, они тоже положат силу своих костей в укрепление башни, но до этого ещё далеко.

Конечно же, можно было достичь дома и по суше. Ведь братьям известен, находящийся под плитой потайной ход, ведущий из долины Бурран, прямо на седьмой этаж башни, но из толщи камня весь дом не увидишь. Не задохнёшься восторгом, видя, как кто-то машет платком из окна. Влетев в бухту, неосторожно спугнув детей, укоризненно поглядевшей на них роаны, кони грянули всем телом на мелководье, и вышли на берег уже людьми.

Мужчина, стоящий у кромки воды, одобрительно глянул на могучих сыновей, но первыми их обняла запыхавшаяся от бега по лестницам, матушка, сразу определив, что дети худые и голодные.

— Мудрые Белые женщины ушли из этого мира, — сразу же доложился Айомхар, на плече, которого так и сидел котёнок.

— Бадб отпустила нас, — продолжил Финбарр, — и ушла по ветви Древа  Эо Мугна, что посадил Трефуйлнгид Треохайр.

— Для нас нет женщин на земле, — добавил, старший.

— Мы уходим с вами, — закончил доклад, младший.

— Тогда, чего же мы ждём? — слишком бодрым тоном спросила мать, — обедать и в путь!

Обед не занял много времени, даже Кат-ши много не съел, хотя обычно наедался до величины быка. Зачем? Ему остаются все запасы семьи.

И вот, на веранде третьего этажа, что сделана из нижней челюсти морского дракона, братья перекинулись в агишки. Отец сел на старшего сына верхом и поднял на руки мать. И прямо из дома братья перелетели на скалу дядюшки Шторма. Тот уже бушевал где-то вдали, ликующе сверкал молниями и пел свою песню. Отец опустил женщину на скалу и встал рядом, глядя на покидаемое жилище.

— Мы были тут счастливы, — сквозь слёзы, промолвила женщина.

— Мы и там будем счастливы, — беря её на руки, ответил муж, — ты снова станешь молодой, я покажу тебе руины прежних хозяев земли и многое другое.

Он ещё, что-то шептал ей на ухо, постепенно уходя на глубину. И вот они скрылись в морской воде, и морок снова закрыл бухту.

А в долине Бурран, открывая подземный ход, заскрежетал камень, выпуская на волю кота. Тот пихнул камень лапой и он снова стал на место. А Кат-Ши легко запрыгнул на крышу долмена и почти исчез, растворяясь в воздухе. Он будет тут долго, мало ли, вдруг ещё кто-нибудь захочет уйти или вернуться. Или из моря на берег придёт новая жизнь.