Снилось Ивану, что ему бреют макушку.
Царапающее елозение и стрёкот парикмахерского триммера заставили встрепенуться от ужаса, ощупать сонную голову и, едва размыкая веки, узреть кота. Упустив голову студента, тот приспособился рвать подушку.
— Сдурел? Брысь, тебе говорю!
Иван приехал после сессии домой поздно ночью, устал, и вот — ни свет ни заря…
Окликнул мать — молчание — уже ушла на работу?
И что за кот?
Несколько лет, с тех пор как мучительно погибла всеми любимая Муруша, кошек в доме не водили.
Иван легонько хлопнул кошака по лбу — никакой реакции.
Пришлось встать, взять его в руки, но тот «захватил» подушку с собой.
От кота дурно пахло. Кроме рваной дырки, на наволочке отпечатались следы лап.
— Эй, что ты за свинтус? —
брезгливо отделив животное от подушки, Иван пошёл умываться.
Котяра, не переставая звучать, увязался следом.
Пучеглазый, большеголовый, расцветки штопанной разными лоскутами грязной телогрейки, кот вызывал одновременно отвращение, жалость и смех.
— Голодный, что ли?
Иван поделился с ним молочной кашей.
Кот съел и попросил ещё.
— Ну ты жрать, дружище!
Тот подобрал добавку и снова стал перед человеком в просительной позе, усилив мурр-скрежет.
Иван раззадорился:
— Спорим, больше, чем я, ты не съешь?!
Порцию супа он налил себе,
вторую — литровую миску — коту.
Тот съел до дна.
Иван добавил поровну —
кот своё уплёл — и снова в позу: корми!
— Ах ты, дракон! Я пас!
Третья литровка и коту не пошла: осоловело покачиваясь над тарелкой, он то и дело задрёмывал, роняя голову на грудь, икал, но не уходил.
— Не лезет! То-то! Я выиграл у тебя, грязный бродяга! Даю тебе, скунс, четверть часа! Не съешь — свезу на вокзал! — и вышел.
К сроку котяра валялся посреди кухни кверху пузом, раздувшимся, как огромная груша, оглушительно храпя у чисто вылизанной тарелки.
Автор публикации
