Я знал, что со мной это случится. Хотя откуда я это узнал, естественно, никому не говорю. Ещё не хватало для полного счастья, чтобы признали невменяемым и упекли в наркодиспансер или в психушку. Сидеть в тюрьме, конечно, тоже не сахар, но тут хотя бы всякую гадость не колют. Да и репутация неадекватного мне совсем ни к чему.
Впрочем, я бы и сам не поверил, что такое бывает. Если бы в один прекрасный день, а вернее, в одно субботнее утро меня не разбудил настойчивый телефонный звонок.
«Какого чёрта?» – думал я, сонно продирая глаза.
Кому пришло в голову так изощрённо издеваться над студентом?
– Алло, – недовольно пробурчал я в трубку.
– Серёжа, привет! – голос Юли был встревоженным, близким к истерике. – Скажи, ты не видел Антона?
– Вчера нет, – ответил я.
Пару дней назад мой лучший друг рассказывал, что поссорился с Юлей, а в пятницу не пришёл в институт. Я подумал, что, видимо, переживает, не хочет с ней видеться. С ним такое уже бывало. Но зная Антона как парня отходчивого, я особо не тревожился. Через день он обычно сам шёл к своей девушке мириться.
– Я не знаю, что с ним, – чуть не плакала Юля. – Мы поругались, он не звонит. Звоню ему сама – не отвечает. Я боюсь, вдруг он из-за нашей ссоры что-то с собой сделал! Антошка же такой ранимый, чувствительный!
– Спокойно, Юль! – я пытался говорить бодро. – Думаю, скоро остынет и сам прибежит мириться.
– Если увидишь, скажи ему, чтобы простил меня. Это я виновата, что мы поругались. Мне очень плохо без него! Я прислала ему СМСку, прощения просила. Но он не ответил.
– Да, наверное, пока не прочитал. Но если увижу, передам обязательно. Ты, главное, не паникуй. Всё наладится!
Хотя по-честному, я и сам уже начал волноваться. Чтобы Антон вдруг взял и вот так конкретно обиделся на Юлю – быть такого не может! А если ещё она в СМСке прощения просит… Тогда он бы не только прибежал – прилетел бы к ней немедленно. Мысль о том, что с лучшим другом что-то случилось, крепла в моём сознании с каждой минутой. Конечно, он был подавлен ссорой с любимой девушкой, но всё же не настолько, чтобы думать о суициде. Однако он мог попасть под машину или что-то в этом роде. Если бы он жил в общаге, все бы давно знали, что с ним, и как он. Но Антон с рождения жил в Смоленске, на зависть нам, иногородним студентам.
Я немедленно позвонил своему другу. Трубку никто не брал – лишь гудки были мне ответом. Тогда я, наскоро одевшись, отправился прямиком к нему домой. Поднявшись по лестнице на пятый этаж, постучался в дверь.
– Кто там? – голос Антона звучал как-то неестественно, словно он был по-скотски пьян.
– Это я, Серёга.
Когда он открыл дверь, я понял, что насчёт пьяного не ошибся. Антон едва держался на ногах, и от него за километр несло перегаром. Признаться, я пребывал в полном офигении. Такого с моим другом ещё никогда не было.
– Здорово, Антоха! – сказал я, переступая порог. – Ты чего это? Юлька тут всех на уши подняла, говорит, плохо ей без тебя. Прощения просит.
– Пусть вообще про меня забудет!
– Да ладно, Антоха, ну, поссорились, бывает. Она ж тебя реально любит. Поговорил бы с ней, объяснился.
– Да хреново ей со мной будет! – на его глазах выступили пьяные слёзы.
Я понял, что надо немедленно что-то предпринять. Схватив друга в охапку, я потащил его в ванную и подставил его голову под струю холодной воды.
– Серёга, блин, ты чё? – орал он испуганно.
Впрочем, эта нехитрая процедура привела его в чувство.
– Понимаешь, не надо нам с Юлькой вместе быть, – говорил Антон. – Всё будет очень плохо.
– С чего ты вообще взял? Ты её любишь, она любит тебя. Ну, а что поссорились, думаешь, другие пары никогда не ругаются?
– Да дело не в этом. Помнишь, ты говорил про птицу Сирин?
– Ну да, бабушка мне сказки рассказывала, когда я был маленьким.
Хотя, справедливости ради, моя бабушка, давно уже покойная, искренне считала это реальностью.
«Сирин-птица может судьбу предсказать, – говорила она. – Моя мать, когда ещё молодушкой была, в отца моего влюбилась – а он-то был красавец писаный – да пошла ночью к яблоне. Захотела узнать, будет ли она с тем, кого любит. Сорвала с яблони яблочко, над пламенем свечи его подержала да слова заветные сказала: «Сирин-птица, красная девица, явись предо мной, словно лист перед травой, лик свой покажи да про судьбу мою, сладкую или горькую, расскажи». Только съела яблочко, как явилась птица Сирин, голова да грудь словно у девы красоты невиданной, а крылья да туловище как у птицы. Села она на яблоню и запела сладким, словно мёд, голосом. Только вот судьбу моей матушке она предсказала несладкую. Пропела: мол, влюбится в тебя мил дружок, женится, да недолго вам счастливыми быть – сложит он голову в сечи лютой, а ты вдовушкой с дитём малым останешься, лиха нахлебаешься».
К слову сказать, мои прадед и прабабка и вправду недолго были счастливы вместе. Наступил июнь сорок первого, прадеда на фронт отправили. Под Сталинградом он и погиб, так и не увидев свою дочь – мою бабушку.
– Понимаешь, Серёг, это не сказка. Я тоже вызывал птицу Сирин.
– Ну, и как? – я не удержался, чтобы хмыкнуть. – Прилетела?
– В том-то и дело, что да. Понимаешь, я думал Юльку замуж позвать, а тут мы поругались. И я боялся: вдруг теперь не захочет? Пошёл, значит, ночью к яблоне – ну, которая во дворе. Яблоко сорвал, подержал над свечкой, сказал те же слова, что и твоя прабабка. Съел яблоко. И прикинь, она реально прилетела! Ты бы видел, какая красотка!
– Только не говори, что ты тут же разлюбил Юльку и втрескался в эту птицу!
– Да ты чё, Серёга? Как ты мог такое подумать? Но говорю, внешне реально крутая! И запела как… Пугачиха так не пела даже в молодости!
О том, что у Аллы Борисовны раньше был хороший голос, для меня не было новостью – в детстве слушал кассету с её старыми записями.
– И знаешь, что она мне пропела – эта птица? Что мне реально капец. Мы с Юлькой поженимся, она залетит, а потом меня какая-то гопота в подворотне прирежет. А у Юльки случится выкидыш, и она забухает. Понимаешь, я не хочу ей жизнь ломать!
– Подожди, она тебе что, реально так и сказала?
– Не совсем так. Пела про какого-то доброго молодца, который возьмёт в жёны красную девицу, любушку свою ненаглядную, да зарежут лихие люди добра молодца, и оставит он бабу свою брюхатой, а ребёнок-то у бабы не родится, с кровью чрево её до срока покинет, а безутешная вдова горькую с печали станет глушить, тоску-печаль свою топить. Ну, я не дурак, понял, о чём она. Теперь сечёшь, почему нам с Юлькой лучше расстаться?
– Слушай, Антох, если ты был такой бухой, тебе не то что женщины-птицы, и черти, и инопланетяне могли померещиться.
– Да я тогда вообще не пил, честно! Это я уже потом набрался. Слышь, Серёга, вот я на фиг я вообще родился? Всё равно ничего хорошего меня не ждёт!
– Хорош депрессовать, Антоха! Мы обязательно что-нибудь придумаем!
Хотя я не совсем представлял, что тут придумать. Что это было? Розыгрыш? Сумасшествие? Нет, такими вещами мой друг точно не стал бы шутить. Тем более, напиваться в хлам после розыгрыша – это вообще как-то нелогично. Неужели Антон реально тронулся умом? О последнем, честно говоря, мне и думать не хотелось. Про то, что птица Сирин существует по-настоящему и может являться смертным, я даже и мысли не допускал. Всё-таки на дворе уже двадцать первый век, чтобы верить во всякие сказки!
Но друга как-то надо было выводить из депрессии. Только как, если он свято верит в свою ужасную участь? И ведь я сам в какой-то мере виноват. Когда я рассказывал другу о бабушкиных сказках, я сказал и о том, что смертный не сможет изменить судьбу, предсказанную птицей Сирин.
Возвращаясь от друга к себе в общагу, я много думал об этом, но ничего путного мне на ум не приходило. На мосту через Днепр я остановился и посмотрел вниз, будто текущая внизу река могла дать мне ответ на этот вопрос.
– Никита, куда лезешь? – услышал я вдруг тревожный голос молодой женщины. – Там высоко, упадёшь!
Мальчик лет пяти-шести пытался залезть на ограждение, однако, повинуясь матери, оставил свои попытки, и они пошли дальше по своим делам.
Никита… Я вдруг вспомнил сказку своей бабушки про крепостного крестьянина, которому удалось изменить судьбу. Вздумал он бежать в Астрахань от жестокого помещика. Но прежде захотел узнать, получится ли у него. Вызвал он птицу Сирин. Та явилась на зов и запела: дескать, ничего у тебя не выйдет, поймают тебя слуги помещика да по его приказу и запорют насмерть. Да только Никита оказался парнем не промах – пока птица пела, он быстренько на яблоню забрался да и выдернул перо из её хвоста.
«А если перо из хвоста Сирина выдернуть, судьба изменится. Правда, измениться может как к добру, так и к худу. Да Никита, по-видимому, решил, что хуже уже не будет».
Кстати говоря, судьба Никиты после этого изменилась к лучшему. Он благополучно добрался до Астрахани, там женился на такой же беглой и прожил с ней долгую и счастливую жизнь.
Я хотел было посоветовать такое Антону, но в бабушкиных сказках если птица Сирин один раз уже предсказала человеку его судьбу, второй раз не прилетит. Если только ей кто-то или что-то не помешало закончить песню. Тогда можно было бы вызвать её, чтоб узнать, что будет дальше. Но Антон, судя по всему, дослушал птицу до конца. Да и что ей ещё добавить, если она уже предсказала его смерть?
«Но мне она судьбу не предсказывала, – подумал я. – А по деревьям я с детства лазал хорошо».
Была у нас во дворе старая яблоня. Я, бывало, как залезу на самую верхушку, взрослые умоляют: Серёжа, слезай! А я думаю: чего они так всполошились? Здесь же, наверху, так интересно, всё видно! Вот бы мне вызвать птицу Сирин, выдернуть перо и отдать Антону… Если, конечно, она прилетит.
Я до сих пор не могу объяснить, почему я в тот день с таким нетерпением ждал ночи. Не верил ведь в магические ритуалы. До самого вечера гулял я по улицам города, а за несколько минут до полуночи был во дворе дома, где жил мой друг. Осень уже вступила в свои права, и на яблоне висело множество жёлто-красных плодов, заставляя ветки гнуться под их тяжестью. Промозглый ветер дул, не жалея сил, и мой плащ уже не спасал продрогшее тело от холода.
Наконец, часы на телефоне показали полночь. Подпрыгнув, я сорвал с ветки яблоко, достал из кармана зажигалку, которую специально для этого купил в киоске, зажёг от неё фитиль свечи, которую с той же целью приобрёл по дороге в церковной лавке. Немного подержал яблоко над пламенем, дрожащим на ветру, пока оно не погасло.
– Сирин-птица, красная девица, явись предо мной, словно лист перед травой, лик свой покажи да про судьбу мою, сладкую или горькую, расскажи, – произнёс я по памяти слова, которые говорили когда-то моя прабабушка и Антон.
Лишь только я доел яблоко и выбросил огрызок, как тёмное небо озарилось чудесным светом. Через минуту я увидел, что свет исходил от перьев непонятной птицы. Собственно, птицей она была только наполовину. А сверху… Я готов был поклясться, что никогда не видел такой прекрасной женщины. Лицо, волосы, руки, грудь, – всё в ней было настолько совершенным, что все королевы красоты и топ-модели казались жалкими подражаниями этому Идеалу. Мой разум отказывался верить в происходящее. Сказочная птица, в которую я никогда не верил, возникла прямо передо мной! Или я уже схожу с ума?
Пока я любовался этой женщиной-птицей, она уселась на макушку дерева и запела. Голос пробрал меня до костей. Нет, всем звёздам эстрады было определённо далеко от этого дива! Перезвон колокольчиков, журчание ручейка – казалось, все самые прекрасные звуки мира воплотились в голосе птицы Сирин. Сирин, сирена… Теперь я понимал, как греческие моряки могли, услышав пение сирен, кинуться в бездну морскую.
«Житиё ждёт молодца да нелёгкое,
Ой, да нелёгкое.
Непростое, испытаний полное,
Ой, да испытаний полное.
Вступит в бой он тяжкий да неравный,
Ой, да неравный.
Всё за правду, за защиту обездоленных,
Ой, да обездоленных.
С власть имущими неправедными,
Ой, да неправедными.
За права за человечие законные,
Ой, да законные…»
Она пророчила мне быть правозащитником, и предсказывала трудности на этом пути. Конечно, я знал, в какой стране живу, и что будет нелегко, вполне представлял. Но как известно, тот, кто во всём ищет лёгкие пути, обычно мало чего добивается.
«Давай же, Сергей! – одёрнул я сам себя. – Лезь скорее на дерево! Другого шанса помочь другу не будет!»
Я посмотрел на птицу, прикидывая, как бы сделать это так, чтобы она не заметила и не улетела прочь. Но её большие, печальные глаза были устремлены к небу. На нём она, по всей видимости, и читала книгу моей судьбы.
Я сбросил плащ на землю и ухватился за самую нижнюю ветку. Подтянувшись, стал быстро карабкаться вверх, стараясь поменьше раскачивать яблоню. Сирин же, ничего не замечая, продолжала петь:
«Да устроят добру молодцу козни лютые,
Ой, да козни лютые,
Да отмстят ему лиходеи властные,
Ой, да лиходеи властные.
Да науськают на молодца законников,
Ой, да законников.
Да подбросят те законники порошок-дурман,
Ой, да порошок-дурман…»
«Менты подбросят наркоту, – догадался я. – Нормально!»
«Оклевещут добра молодца злые языки,
Ой, да злые языки.
Да осудят молодца по беззаконию,
Ой, да по беззаконию,
Не по правде приговор судья состряпает,
Ой, да состряпает,
Без вины виновным да заделает,
Ой, да заделает.
Да упрячут добра молодца во темницу,
Ой, да во темницу…»
От этих слов я вздрогнул. Вот что, значит, мне суждено – сума да тюрьма! Но именно сейчас нужно было взять себя в руки, потому что я был уже около вершины. Самое время сделать то, ради чего я, собственно, всё это затеял. Протянув руку вверх, я ухватился за перо птичьего хвоста и рванул его на себя.
Сирин тут же перестала петь. Метнув в меня взгляд, полный гнева, она ударила меня крылом по лицу с такой мощью, что я с трудом удержался на ветке. Хорошо, успел свободной рукой как следует ухватиться, иначе судьба моя изменилась бы немедленно – упал бы с яблони и, если бы повезло, сломал бы шею сразу, а если нет – мог бы на всю жизнь инвалидом остаться. После этого птица Сирин взмыла в небо и улетела. Я же стал аккуратно спускаться вниз.
Оказавшись на земле, я некоторое время сидел, прислонившись к дереву, и бесцельно глядел на небо. Перо было в моих руках, теперь я мог попытаться спасти друга. Но я узнал свою собственную участь, которую непросто было принять. Если только не отдавать Антону перо, а оставить себе. Тогда я мог бы что-то изменить. Может, в этом случае мне удастся избежать тюрьмы и незаслуженной репутации наркомана? Но судьба может измениться и в худшую сторону. Вдруг меня не посадят, а вообще убьют? Как Антона.
«Да о чём ты думаешь, Сергей? – оборвал я поток собственных мыслей. – Тебя посадят, а Антохе реально конец!».
Отряхнув плащ от земли, я немедленно побежал к другу. Антон, открывший мне дверь, снова выпил и, по всему видно, спать не ложился. Но больше всего меня беспокоила лежащая на полу люстра. Заглянув в комнату, я понял, в чём дело – к потолку была привязана верёвка. С петлёй. А под ней стоял табурет.
– Понимаешь, Серёга, лучше умереть сейчас, чем ждать, пока прирежут, а Юлька сопьётся.
– Антоха, – я тряс его за плечи, чтобы привести в себя. – У меня есть перо птицы Сирина.
– И чё? Тоже узнал свою судьбу?
– Узнал, но дело не в этом…
Как на духу я ему выложил, что у того, у кого будет перо, судьба может измениться. В обе стороны.
– Если не боишься, что будет хуже, оставь перо себе.
– Да куда уж хуже? Спасибо тебе, Серёга! Ты настоящий друг!..
Птица Сирин не ошиблась. Окончив журфак, я пошёл работать в оппозиционное издание, вёл репортажи о коррупции, беспределе чиновников и силовиков, разоблачал пропаганду и ложь, пропитавшую официальные СМИ. Когда количество политзаключённых стало расти в геометрической прогрессии, я как мог защищал их журналистским словом. Поэтому когда у меня при обыске вдруг нашли пакетик гашиша, а вернее сказать, попросту подбросили, я не был удивлён. Вот они – обещанные законники и порошок-дурман! Только была одна вещь, которую я, тогда ещё студент, боялся зря. Я боялся, что люди легко поверят, будто я наркоман. Но нет – поверили только те, кто в принципе привыкли верить всему, что им скажут. Друзья же мои и коллеги наперебой твердили: мол, о чём вы, какой ещё гашиш? Серёга вообще не курит и не бухает! А сколько писем приходит мне в следственный изолятор от людей, которых я прежде никогда не знал! О чём эти люди мне пишут? Обо всём, что на ум приходит: и поддержку выражают, и о своих делах рассказывают. Я стараюсь ответить всем. На судах по моему делу также вижу много лиц, и знакомых, и незнакомых. Иногда я думаю о том, что было бы, если бы я не отдал другу перо птицы Сирин, а оставил у себя? Может, я сейчас не сидел бы здесь? Но эту подлую мысль я всегда стараюсь гнать прочь. Особенно когда вижу на судах Антона или получаю от него письма. Судьба моего лучшего друга действительно изменилась. С Юлей он помирился, из депрессии очень быстро выбрался. Женился, как и хотел. Сейчас у них растёт сын, кстати, мой тёзка. Правда, гопники на него через месяц после свадьбы всё-таки напали. Ударили по голове, отобрали кошелёк и мобильник. Полежал немного с сотрясением мозга, потом всё наладилось. Журналистом он так и не стал. Поработал немного, но быстро разочаровался, пошёл в бизнес.
«Держись, Серёга, мы все с тобой! – пишет он мне в письмах. – Выйдешь на свободу, посидим, пивка попьём».
«Если выйду», – думал я, глядя на унылые стены карцера.
Полицейские твёрдо решили добиться чистосердечного признания, и моя позиция: невиновен, наркотики мне подбросили, так что признаваться мне не в чем, – действует на них, как красная тряпка на быков. С этой целью они то и дело помещают меня в карцер по любому поводу, а то и без такового. Не так посмотрел, не так поздоровался, не там руки держал. Что ж, в карцер, так в карцер! Только пусть не надеются, что я возьму и оговорю себя!
Интересно было бы спросить птицу Сирин, какова будет моя дальнейшая участь? Сколько мне дадут? Выберусь ли я отсюда вообще? Не замучает ли меня наша «доблестная полиция» до смерти? Но находясь за решёткой, я, конечно, не мог её вызвать. Бабушка говорила, что птица Сирин может прилететь сама, если не закончила песню, но тогда, когда пожелает. И если пожелает. Насчёт последнего у меня были большие сомнения – хорошо помнил, как тогда вполне справедливо получил от неё по морде. Едва ли она захочет прилетать к тем, кто хватает её за хвост и выдирает перья.
В маленьком окошке под потолком солнечный свет уже погас. Наступила ночь – время, когда, наконец, шконку отстегнули от стены, и можно было лечь спать.
Однако сон почему-то не шёл. Вдобавок вдруг в окошке что-то засверкало. Соскочив со шконки, я пригляделся, что бы это могло быть. Сквозь решётки на меня смотрела… Птица Сирин. Я не верил своим глазам. Неужели она всё-таки прилетела, чтобы закончить свою песню? Но что в ней, в этой песне? Что меня ждёт? Свобода? Или смерть в тюремных застенках?
«А тиранство вероломное не вечное.
Ой, да не вечное.
Зло, хоть сильное, да не всемогущее,
Ой, да не всемогущее.
И час судный над неправедными да настанет,
Ой, да настанет,
Тучи чёрные над добрым молодцем рассеются,
Ой, да рассеются.
И решётки перед молодцем расступятся,
Ой, да расступятся.
И наступит вольна-волюшка для молодца,
Ой, да для молодца.
И народ дух рабский да прогонит прочь,
Ой, да прогонит прочь.
И да править добру молодцу землёй родной,
Ой, да землёй родной…»
От удивления я сел на шконку. Ничего себе, поворот! Мало того, что я выйду на свободу, страна избавится, наконец, от тирании, так мне птица Сирин ещё и должность президента пророчит!
Она ещё долго пела свою песню. По интонациям я понял, что как будущий глава государства я её вполне устраиваю, и что, когда я перестану быть таковым, народ будет относиться ко мне с искренним уважением, и после моей смерти вспоминать добрым словом. А умру я, кстати говоря, не от пули или топора, а от воспаления лёгких, которое подхвачу на восьмом десятке, перекупавшись в холодной воде. Ну, что поделаешь – все мы смертны!
– Спасибо тебе, птица Сирин! – воскликнул я, подходя к окну и протягивая к ней руки. – Спасибо, что вернулась!
Женщина-птица едва заметно кивнула и взмыла в небо. Я смотрел ей вслед и улыбался.
Автор публикации
