Петля времени

Конец декабря. Сыро и слякотно. Мир, до невозможности, мерзок и невыносим. Чаша бытия, ядом, до краёв наполнена. С Маринкой проблемы. Не заладилось. Губы дует, всё характер свой поганый показывает. Пить бросишь – тогда, мол, разговаривать будем. А, как тут бросишь, когда, уже совсем край. Выслушал её последний концерт по заявкам. Новых песен не услыхал. Выпил пол пузыря и решил устроить ей тоже маленький спектакль. Верёвочку к люстре привязал. Петельку на шею и все дела. Жду, когда вернётся. Не приходит. Нет и нет. Спина зачесалась некстати, начал дёргаться, вертеться, так табуретка из-под ног и вылетала неаккуратно…

…Темнота… Очень трудно дышать. Больно шею. Я пытаюсь кричать, однако, у меня ничего не получается. Затем эффект падения с высоты. Захватило дух и на секунду замерло сердце. Наконец-то я смог вздохнуть полной грудью. Закашлялся и отплевался.

Я не у себя дома. Ничего не понимаю. Начинает дико болеть голова. Боль разливается волнами откуда-то изнутри и затем, планомерно, по всей полости головы.

Я нахожусь в большой комнате с огромными потолками. Неярко, разливая желтоватый свет, горят лампы электрического света. За столом сидит человек, что-то пишет, на плечах у него накинуто чёрное пальто. И теперь, я, тоже ощущаю холодок, пробежавший по спине. У мужчины русые волосы, небрежно зачёсанные назад. Лицо сосредоточенное. Я не могу разглядеть его. Он меня не видит или просто не обращает внимания. Хочу его окрикнуть, но боюсь. Всё происходит как в вязком и липком кошмарном сне. Я стою и не могу пошевелится.

Человек за столом поднимает лицо, и я теперь могу хорошо рассмотреть его под желтоватым светом лампы. Меня начинает бить дрожь. Есенин. Конечно, он мало похож на свои фотографии. Отёкшее лицо, испитое – не по годам подурневшее. Из-под вспухших век на меня с любопытством смотрели мутновато-синие глаза.

– Вы кто? – спросил Есенин спокойно и без всякого удивления.

– Я Валера, – неуверенно прошептал я пересохшими губами. – А, вы, Есенин?

– Похоже на то, – так же спокойно ответил он. – Как вы попали в мой номер?

– Меня зовут Валера Лысов. Как бы вам объяснить. Я в принципе сам ничего не понимаю, но получается, что я из будущего.

Есенин хмыкнул и скинул с плеч чёрное двубортное пальто на стоявший рядом стул.

– Зря я видно из больницы бежал, – потряс он головой и пригладил непослушные волосы. –  Прав был доктор – не долечился я. Вот и опять ты явился мне, мой Чёрный человек. Не даёшь ты мне покоя.

На мне чёрные джинсы и чёрная футболка с бородатым Че. Не, ну чем и впрямь, не чёрный человек?

– Сергей, я должен вам кое-что сказать.

– Что, в будущем, мы построим коммунизм? – с улыбкой спросил Есенин.

– Нет, Советский союз развалился в девяносто первом. Мы даже не смогли построить социализм. Я должен вам сказать, как вы погибнете – дабы избежать катастрофы.

– Я и без тебя, гнусная моя тень, знаю, как уйду. Сегодня же, этой ночью – всё будет кончено. И ты, тварь, больше никогда меня не побеспокоишь.

– Вы, собираетесь повесится?

– Именно.

– Так, вы, что сами? – удивлённо спросил я.

– Конечно нет, чудовище, исключительно с твоей помощью, – с презрением сквозь зубы прохрипел Есенин.

– А говорят, что, вас, ГПУшники грохнули, а самоубийство инсценировали.

– ГПУшники? – засмеялся он. – Кишка у них тонка, Есенина грохнуть. Пару часов назад, схлестнулся я в честном поединке, с двумя из Чеки – мокрого места от них не оставил, зубы свои по полу ползали собирали.

Сейчас я заметил, что у Есенина под глазом наливается синяк, костяшки пальцев сбиты. Изодран рукав рубашки в некоторых местах на ней и на брюках виднелись свежие пятна крови.

– А ты говоришь ГПУ. Они в подвалах у себя только смелые, когда к стенке лицом ставят, да наганом в затылок.

Неожиданно раздался стук в дверь, Есенин открыл, на пороге, как я понял стоял Эрлих. Разговора я не слышал, но по Есенину было видно, что он взбешён. В конце разговора Есенин выкрикнул, ” – Засунь в жопу, себе эти стихи.” И захлопнул перед лицом Эрлиха дверь.

– Эрлих, стукачок чекистский, просил, чтобы я извинился пред этими козлами, которым я челюсти повыбивал. Никого не осталось, я один на белом свете и нет мне больше в нём места. Ни любовь мне больше не мила, ни слава. Да и что это за слава, когда каждый биндюжник внутри садового кольца может похвастаться перед кодлой, что пил с Серёжей. Каждая проститутка может, всем, рассказывать, что спала со мной. Не этого я хотел успеха. Исписался я. Не идёт перо, как прежде, по бумаге легко, выводя слова. Слюни одни пьяные в последнее время, не то что раньше. Не осталось у меня в сердце любви – тоска осенняя, листья опавшие. Пора уходить, пора, нету больше сил. Однако, прежде чем уйти самому, я заберу тебя с собой Чёрный человек.

Есенин обеими руками вцепился мне в горло. Лицо его в этот момент преобразилось в жуткую гримасу ярости. Я пытался разжать цепкие пальцы, но у меня ничего не получилось.

Нечем дышать, не хватает воздуха. Темнеет в глазах. Падение с огромной высоты, замерло сердце, захватило дух…

Открыл глаза и полоса яркого света. Картинка нечёткая белого потолка надо мной. Отплевался и откашлялся. Приподнялся мокрый весь, во рту сухо, как после хорошего перепоя. Маринка, рядом на коленях, вся в слезах – косметика чёрными разводами. Девчонка и парень в синих комбинезонах –  глаза шальные, встревоженные.

– Очнулся, Вань, он очнулся, быстро запрашивай место госпитализации, – прокричала девчонка в синем комбинезоне.

Парень вскочил, шарахнулся, начал что-то громко кричать по телефону, тревожно выкрикивая слова. Клиническая смерть… Удушье… В сознании… Реанимация…

Маринка лицо руками закрыла и плачет, плечи едва заметно вздрагивают.

– Валера, дурачок, ну что же ты сразу вешаться, всё хорошо будет, ну повздорили – с кем не бывает. Еле спасли тебя, дурака, из петли вытащили. Чтобы я без тебя делала. Теперь всё будет хорошо.

Я огляделся по сторонам в недоумении потрогал саднящее горло и хрипло спросил.

– А где Есенин?

– Какой Есенин? – спросила девчонка медик.

– Сергей Александрович, я же сейчас с ним в Англетере разговаривал, и он меня душить начал…

– Оу,Оу, Ваня ,запрашивай место с учётом психосоматики, – прокричала девушка медик.

– Марин, ну ты мне веришь, я же его как тебя видел.

– Верю мой хороший, – давя слёзы сжимая мою руку сказала она утешительным тоном. – Конечно верю, ты только не волнуйся всё будет хорошо.

Чьё-то чужое сознание давило моё и наконец, после непродолжительной борьбы, вытеснило меня в чёрную прострацию бесконечности.

Я приподнялся и чуть прихватив ворот комбинезона притянул девушку медика к себе и хитро улыбаясь смотря в её голубоватые брызги глаз -продекламировал:

– Со снопом волос твоих овсяных, отоснилась ты мне навсегда.

Я отпустил её, она, с бледным лицом вскочила и спряталась за парнем, а я растянулся на полу и залился диковато-жутким смехом. Прокручивая в голове написанные мною пару лет назад строчки:

… В эту серую морозь и слизь

Мне приснилось рязанское небо

И моя непутёвая жизнь.

Вздохнул полной грудью и вставив четыре пальца в рот отчаянно засвистел, что было воздуха в лёгких. Не хер падлам расслабляться. Жив Серёжа. Живее всех живых…