Пигмалион

Массовая культура не то чтобы нищает – она мельчает и нивелируется, ориентируясь на усредненные вкусы и потребности, те, что принесут максимум прибыли. Телевидение, эстрада и литература поставляют нам продукцию, словно бы выкроенную по одним и тем же лекалам и раскрашенную в стиле рекламы, пестро и назойливо. Можно смотреть несколько сериалов одновременно, переключая каналы и ни чего не теряя при этом, настолько сходны сюжеты, неприметны актеры и условно действо. Равным образом и со страниц новоизданных книг направляется на читателя та же смесь мочилова, гламура и плохо замаскированной порнухи, к какому бы жанру ни принадлежала книга. Разница лишь в том, что в детективах обнаруживается частный сыскарь, в фэнтези – колдун и обязательные вампиры, а в дамских романах герои, вместо того, чтобы кинуться в кровать и вцепиться друг в друга, совершают двухсотстраничное бессмысленное броуновское движение вокруг этой кровати.

Оглядывая один из книжных развалов, я обнаружил книгу в сером бумажном переплете. Название – «Пигмалион» – автоматически предполагало, что над ним красуется имя автора: Бернард Шоу. Но там нагло и самодовольно значилось: Кирилл Бурыкин. Заинтригованный, я сначала пролистал, а потом и купил книгу. Двойственное чувство, зревшее при ее чтении, заставило меня написать эту рецензию.
Итак, роман Кирилла Бурыкина «Пигмалион» (М, изд-во «Tabula Vitae», 2009 г., 176 стр.) начинается с хода, одновременно и сильного, и слабого – с присваивания названия великого сочинения британского драматурга. Впрочем, тот тоже был грешен, сперев имя античной легенды о скульпторе, для которого боги-олимпийцы оживили сотворенную им статую.

Не знаю, как вы, а я с удовольствием перечитываю книги, сюжеты которых мне хорошо знакомы. Надеюсь, что не отравлю вам будущего знакомства с «Пигмалионом» К. Бурыкина, пересказав главную линию его романа – а без этого трудно будет анализировать его.

Итак, в причерноморском городе Трихополе живет скромный скульптор Феофан Греков. Заказов на скульптуры ему катастрофически не хватает, и он работает в гранитной мастерской, распиливая габбро, диабаз и мрамор на плиты и высекая на них березовые ветки, сентиментальные надписи и портреты по фотографиям усопших. На заработанные деньги он покупает мраморные глыбы, мечтая сотворить скульптуру, которая затмила бы собой работы Микеланджело и Родена. Ему видятся образы будущих творений, прекрасные и величественные, но на деле получается не то: из каменных глыб извлекаются на свет посредственные статуи, едва ли пригодные для украшения парков.

Однажды Феофан приходит к выводу, что все новое создается в душе художника, но между мысленным образом и воплощенным творением есть посредник – руки созидателя, которые неизбежно искажают идеальный замысел. Эта цепочка: внутренний идеальный образ – вооруженные инструментом руки – образ материализованный – универсальна: писатель облекает сюжет в слова и переносит на бумагу, исполнитель дудит в трубу или бьет по клавишам, певец напрягает связки. Но как быть, если блестящий по внутренней сути художник родился дальтоником, а певец, в душе которого живет Джильи или Карузо, хрипит и фальшивит? И Феофан решает разрушить порочную цепь, научиться создавать шедевры одной лишь силой своего воображения.

В гранитной мастерской работает бухгалтером и кассиром Катенька Худая. Природа, фитнесс и правильное питание сделали то, чего не мог добиться от своих работ Феофан: Катенька была прекрасна. Любовная линия романа проста: Феофан любит Катеньку, любит безответно, скрывая свои чувства, мечтая о том, как он станет великим и она, увидев его работы, сама полюбит его. Любовь удесятеряет силы Феофана, но он не знает, как осуществить замысел.

В городе Трихополе, в древности бывшем греческой колонией, работает постоянная археологическая экспедиция. В ней руководителем группы числится бывший одноклассник Феофана, Миша Античных. Однажды Миша и Феофан встречаются, и Миша рассказывает Феофану о том, что найден запечатанный тубус с пергаментами, из которых следует, что Пигмалион жил в Трихополе, что создание скульптур силой мысли было делом обыденным: так творили и Пракситель, и Фидий. Ошибка Пигмалиона состояла лишь в одушевлении скульптуры. Галатея вскорости надоела своему создателю, потому что была глупа, сварлива и прожорлива, да к тому же оказалась бесплодной. Греческие законы не допускали разводов, а потому Пигмалион по прошествии времени начал пить неразбавленное вино, а профессию скульптора сменил на бочку золотаря.

Рассказ Миши Античных воодушевил Феофана: если могли греки – значит, сможет и он! Три года подряд Феофан тренирует душевные силы, и вот однажды одним лишь напряжением воли он превращает мраморный брусок в мраморный же цилиндрик! Вероятно, в этот момент неосознаваемое им неверие было изгнано из души, и далее дело идет быстрее.

Однажды в гранитную мастерскую приходит желанный клиент, чтобы заказать надгробие. В разговоре выясняется, что заказ нужно выполнить скрытно, потому что усопший, компаньон клиента, пока еще жив. В порыве вдохновения Феофан предлагает вместо портретной скульптуры изготовить статую скорбного ангела, склонившегося над надгробием и укрывающего крылами надгробную плиту. Идея приходится клиенту по вкусу, и Феофан принимается за работу. Всего за день из бежевого мрамора он создает замечательную композицию, исполненную печали и достоинства. В работе ему достаточно лишь закрыть глаза и окунуться в мир своего воображения – и мрамор послушно принимает требуемую форму.
Неделей позже компаньон клиента отправляется в мир иной, и весь город посещает кладбище, чтобы полюбоваться на творение Феофана. Знатные бандиты и политики из обоих столиц шлют заказы, предлагая бешеные гонорары. Феофан становится знаменит. Новые навыки накрепко утвердились в его душе, теперь он одним волевым усилием может превратить чугунную болванку в ограду каслинского литья, а кусок щебня – в кубок, которому позавидовал бы и Челлини. Лишь одно омрачает жизнь Феофана: Катенька по прежнему не его. Феофан воспринимает Катеньку как ангела, что дан ему свыше, и решается одарить ее крыльями. В своем воображении он видит, как по закатному небу медленно и величественно они летят на огромных крыльях вдвоем в заходящее солнце.

Феофан начинает работать с живыми объектами. Первой его работой становится шиншилла, принадлежащая соседскому сыну. К восторгу пацана, шерстка зверька становится светло-голубой, ушки удлиняются, а хвост делается вдвое пушистее и лихо закручивается изысканной петлей. Потом Феофан преобразует беспородных дворовых кошек, которые немедленно становятся объектом внимания местных торговцев животными.

Феофан не решается предложить Катеньке быть одновременно скульптурой, натурщицей и моделью, к тому же она уезжает на время отпуска в деревню к тетке. Но Феофан чувствует ее присутствие, он видит ее в своим внутренним взором и, не догадываясь о неизбежной трагедии, начинает отращивать Катеньке крылья. Он видит двухсуставное основание каждого крыла, видит светлые пупырышки на коже и прорастающие сквозь них пенечки будущих перьев – белых, легких, именно таких, какими они бывают у ангелов.

Далее в тексте романа следует длительное отступление, относящее нас к физике и физиологии полета, к таксономии птиц, их эволюционным связям. Автор неспешно и, быть может, излишне натуралистично подводит нас к мысли, что крыло не может развиться на лопатках, как это приписывается ангелам, но заготовкой для него неизбежно станут руки. При этом также неотвратимы изменения в строении костей, мышечной, пищеварительной, выделительной систем. Наверное, правда науки и художественная правда – вещи разные, и эта глава книги – лишняя, но не буду упорствовать в своем мнении.

Затем мы видим отдыхающую в деревне Катеньку. Пустынный галечный пляж, шипящие пенистые гребни волн, первые персики и алюминиевая кружка с самодельным вином, что стоит вечером на столе, вынесенном в сад, неспешные разговоры ни о чем с теткой – вот незатейливое ее времяпрепровождение. Однажды, когда закончилась первая неделя отпуска, Катенька вдруг замечает, что кожу ее рук ровными рядами покрыли пупырышки, совсем не похожие на волдыри от солнечных ожогов или следы комариных укусов. Дальше – хуже: с нестерпимым зудом из пупырышков начали пробиваться свернутые трубочкой белые перья, а чуть позже – и нежный пух. Да и руки стали удлиняться, и грудная клетка заметно деформировалась, выдвинувшись вперед килем. Неудержимым стал аппетит, Катеньку потянуло на мясо и молоко, и тетка начала беспокоиться: уж не беременна ли она? Но Катенька не толстеет , невообразимо мощными становятся грудные мышцы, ноги делаются все тоньше и легче.

Другая давно побежала бы к врачам, но Катенька странным образом воспринимает происходящее как неизбежную данность и верит, что все будет хорошо.

Тем временем Феофану нестерпимо хочется взглянуть на предмет страсти и оценить результаты своих трудов. В субботу вечером рейсовым автобусом он добирается до деревни, где отдыхает Катенька, и находит дом ее тетки. Он, стоя у садовой ограды, видит Катеньку и цепенеет от ужаса: к столу по персиковому саду идет длиннорукая тонконогая девушка с покрытыми неопрятными перьями руками. Он видит мощную грудную клетку, истончившуюся шею, видит, как она ступает пальцами ног по дорожке, потому что плюсны стоп вытянулись и изменили форму. Катенька сделалась меньше ростом, движения ее стали быстрыми и точными. Феофан пытается вернуть все к прежнему состоянию, но впечатление от увиденного так сильно, что он забывает, какой была Катенька изначально. Тогда, в порыве отчаяния, он начинает преображать себя. Вскоре он делается во всем подобным Катеньке и летит к ней, чтобы признаться в содеянном. Вопреки его ожиданиям, Катенька спокойно принимает его исповедь. Ей нравится ее нынешнее положение, она любит Феофана. Вдвоем они обсуждают будущее и рассудительная Катенька говорит о том, что теперь они свободны, смогут свить свое гнездо, о котором она всегда мечтала, и, быть может, удастся слетать за границу – без виз, без таможни, налегке, но нужно кое-что подправить в облике, потому что белые перья делают их излишне приметными. Во всем послушный, Феофан уменьшает рост и делает окраску неприметной. Он счастлив, мало кому удается ладить с возлюбленной, заниматься любимым делом и быть почти всемогущим одновременно.

Но, увлеченный творением, Феофан не замечает, что перемены в теле коснулись и духа. В маленькой птичьей голове мельчают его замыслы, могущество истаивает, он почти не помнит прошлого и живет не планами, но рефлексами. Проходит полгода, и они с Катенькой свивают гнездо под застрехой крыши теткиного дома.

В конце романа читателя ждет романтическое описание уютного гнезда, милых птенчиков, которые разевают жадные клювы, встречая родителей, теплых южных вечеров, наполненных покоем и беззаботным воробьиным чириканьем.

В других сюжетных линиях романа мы найдем описание того, как Феофан пестует дворовую кошку, чувствуя в ней трагическую развязку своей судьбы; экскурс в далекое прошлое знакомит нас с жизнью Пигмалиона, опустившегося испитого золотаря, и его супруги, каменно-тяжелой на руку Галатеи, которая, однако, по-своему любит Пигмалиона; производственная часть романа рассказывает о тяжком труде и нелегком быте рабочих гранитной мастерской, об их непростых отношениях с владельцем, администрацией и профсоюзом.

Язык романа незатейлив, но точен. В нем нет ставшего привычным по литературе последних лет мата, отсутствует и живописание нравов богемы и сексуальных меньшинств. Кто-то, возможно, сочтет это недостатком. Мне же кажется, что простота повествования делает его по своему притягательным, родня с произведениями классиков.

Сюжетные линии уравновешены, полифония романа гармонична и трогательна. Пересечения жизненных и повествовательных линий происходят естественно и нигде не возникает ощущения «Бога из машины». Вместе с тем отмечу стилистические огрехи и пренебрежение автора благозвучием текста: фраза «Соответствующие трудящиеся, учащиеся в сопутствующих училищах» перегружена шипячими и не может служить образцом литературного письма.

В романе я увидел еще одну смысловую канву, текстуально не оформленную, но явственно присутствующую и проглядывающую (вот он, поток шипящих, от которого невозможно избавиться!) в каждом абзаце. Этот роман – аллегория развития семейных отношений, когда поэтическая и творческая энергия любви ассимилируется в семейном гнезде, а белые ангельские перья романтических отношений сменяются серым, но практичным воробьином колером и таким же по сути бытом.

В целом же роман Кирилла Бурыкина «Пигмалион» – как глоток свежего воздуха, дает надежду на возрождение некогда могучей русской словесности. Что ж, поживем – увидим.