Я познакомился с этой вещицей благодаря «доске» объявлений в интернете. С экрана моего ноутбука на меня смотрела лакированная столешница из красного дерева. В описании значилось: «Раритетный стол партийного функционера советского периода. В отличном состоянии. Стол с собственной историей и характером».
Лаковое покрытие было слегка потерто, несколько царапин были представлены на отдельных фото с дефектами, но в целом – я был уверен: если ты уже обнаружил клад в выкопанной яме – копать глубже, пожалуй, не стоит. Я тут же набрал номер продавца, уточнил год производства мебели – район 1930-х годов, – и договорился о встрече. Тут же меня ждало первое разочарование. Стол, самое настоящее произведение искусства, выдержавшее беспощадный поток времени, сносящий всё на своем пути, хранился в неотапливаемом гаражном боксе. Я уже привык к тому, что люди легкомысленно относятся к старым вещам, зачастую не замечая не только материальной, но и исторической ценности подобных артефактов. Ты можешь месяцами выискивать на аукционах редкую монету, как увлеченный охотник, выслеживающий добычу, а затем внезапно обнаруживаешь её у какого-нибудь грязного мальчишки, который вдел нитку в просверленное отцом отверстие, и надел на шею, словно распятие. А все потому, что на реверсе изображена красивая птица. И цена такой монеты из сотен тысяч за экземпляр превращается в ту самую просверленную отцом дырку. От бублика.
Даже если ты совсем не интересуешься антиквариатом, то должна же быть очевидной простая мысль: мебель не должна храниться в гаражном боксе. Иначе древесина попросту отсыреет, зимой промерзнет и рассыплется в труху. Которая даже для кошачьего туалета не сгодится из-за вонючей плесени.
Однако предложенная цена и заверения продавца, что стол действительно в прекрасном состоянии, оставляли надежду на успешное завершение операции по спасению антиквариата из лап очередного дилетанта.
Продавец встретил меня в назначенное время. Я же пришел заранее и успел порядочно замерзнуть. Закутав лицо в воротник пальто, а руки рассовав по карманам, я чертыхался. Если торгаш опоздает хоть на пять минут – ему придется искать нового покупателя, так как обнаружит меня под дверью собственного гаража мертвым и окоченевшим, в наметенном ветром сугробе. Но мой новый знакомый появился вовремя, минута в минуту. Он был худощав и высок, слегка сутулился, говорил медленно и как-то отстраненно. Будто бы экономил слова, отвечая на мои вопросы коротко и лаконично – «да, нет, не знаю». Глаза его были глубоки и пусты, как пересохший колодец. Руки мне продавец не подал, удостоив меня лишь ленивым кивком головы. Он был одет по погоде, в длинный черный пуховик, разве что голова была обнажена, и ему приходилось согреваться, прячась в объемный капюшон. Да он и одну из шерстяных варежек снял только когда брал деньги для расчета. Впрочем, в момент сделки я совершенно не обратил на это внимания – уж слишком увлек меня тот самый стол.
Широкая, массивная столешница улеглась на четыре исполинских ножки. Между двумя правыми опорами располагалась тумба с одним ящиком и полкой, прикрытыми небольшой дверцей. На дверце советский умелец вырезал изображение змеиной головы. Откровенно признаюсь, за все время коллекционирования антиквариата, я никогда не видел в каталогах подобных изысков для партийных работников. Но резьба не выглядела новоделом. Я почти был готов поклясться, что стол сейчас выглядит именно так, как вышел с мебельной фабрики или рук мастера-резчика. Я выдвинул ящик и открыл дверцу. Внутренние поверхности обиты ярко-красным бархатом, который даже не выцвел, не побурел, не вытерся. Ни единого пятнышка. Невероятная удача, решил я. Сделка состоялась, мы ударили по рукам – впрочем, даже тогда продавец не удосужился вынуть руки из карманов. Стол был невероятно тяжелым, что не удивительно – натуральное дерево, столешница, кажется, и вовсе сплошной древесный срез, без склеек и состыковок. Это вам не икеевская картонная мебель. Это даже не мебель, господа, это – эпоха.
Четверо грузчиков не без труда погрузили стол в кузов вызванной грузовой газели, проклиная его на чем свет стоит. А чуть позже, кажется, предали анафеме и меня, когда я запретил затаскивать стол в пассажирский лифт. Можно и мебель повредить, и лифт поцарапать. С другой стороны, они получили оплату за каждую ступеньку, пока на собственном горбу тащили груз – я щедро накинул чаевых за этот нелегкий труд, чуть ли не вдвое превысив тариф грузовой компании. Настолько я был рад удачной находке.
Стол прямиком занесли в мой кабинет. Я заранее освободил центр комнаты для моего приобретения, как будто еще утром был уверен, что сделка состоится. Стол расположился к окну задней стенкой, ящиком и дверцей ко входу в комнату. Я испытывал какое-то нервное возбуждение, настроение, находившееся утром где-то в подвале сознания, спешно поднималось по этажам. Я чувствовал, что в очередной раз могу прикоснуться к далекому прошлому, к истории. Пускай сам не стану частью её, но буду так близко, как одежда прилегает к телу. Я откупорил бутылку коллекционного белого портвейна, кажется года 75-го и, немного успокоившись, приступил к детальному осмотру. Белым мелком я обводил незначительные дефекты – царапин оказалось больше, чем я успел заметить при покупке в полутемном гаражном боксе, однако все они казались не особо глубокими. Мелком синего цвета, я обычно помечал более серьезные повреждения, но в этот раз мне не пришлось брать его в руки. Угол одной из ножек был чуть-чуть ободран, что я тоже отнес к мелким повреждениям: хорошая шпатлевка по дереву скроет и этот недостаток. Я еще раз выдвинул ящик и осмотрел его: никаких современных механизмов, естественно. Только небольшие рейки по бокам для скольжения в пазах тумбы. Ощупал бархат – теплый и податливо мягкий, словно женские губы. Я попробовал извлечь ящик и осмотреть его снизу, но не смог – вероятно, тогда уже плотник предусмотрительно установил какие-то простейшие стопоры. Только подумайте: если фотография жены какого-нибудь члена центрального комитета выпадет вместе с ящиком из тумбы на заплеванный канцелярский пол. Недалеко и до скандала. Я усмехнулся. Стол продолжал меня удивлять и радовать, и в этот самый момент я вспомнил про Марка Ивановича Гольценбогена.
Марик, как звали его за глаза собиратели антиквариата, был выдающейся фигурой в мире коллекционеров. Он начал свой путь с коллекционирования марок, набивая кляссеры редкими экземплярами, а собственные карманы – денежными купюрами. Затем увлекся старинным оружием и царскими монетами. Дальше – ретро автомобилями. Марик обладал невероятной «чуйкой» на редкие вещи. Одного мимолетного взгляда ему хватало, чтобы определить внутри какой кучи дешевого говна можно отыскать изумруд. Гольценбоген шел по блошиному рынку, заложив руки в задние карманы потертых джинсов, его голова вертелась на толстой шее подобно маятнику. И маленькие глазки его сверлили насквозь продавцов и прилавки. Затем он доставал из кармана руку, вытягивал указательный палец в сторону одной из жестяных банок с горсткой мелочи, выдерживал паузу, как бы размышляя, и говорил: «Эту. Мне». И непременно обнаруживал внутри что-либо ценное, окупая затраты в сотни раз. Ему завидовали, его ненавидели, им восхищались. Коллекционеры слагали легенды о рентгеновском пальце, высылали шуточные запросы на аукционы и в каталоги, разыскивая диковинный предмет «Палец Гольценбогена». Марик многим попортил нервы на торгах, уводя из под носа ценные лоты. И даже если его не интересовал предмет торгов, он поднимал кулак с оттопыренным указательным пальцем и перебивал цену. Просто для того, чтобы перебить. Очередная диковинка под третий удар молотка становилась гольценбогенской и перемещалась в общую кучу ненужного ему антиквариата.
Когда-то мы считались с Марком друзьями и компаньонами. Еще на этапе сбора первой коллекции марок «местные виды Германии». Мы вместе рыскали по лавкам старьевщиков и стихийным маленьким рыночкам, подламывали других коллекционеров на торгах, перебирали кучи бесполезного мусора в пунктах цветного лома возле старых, давно забытых деревень. У Марика уже начал проявляться поисковый талант. Его воистину волшебный палец помог нам сколотить первые большие деньги, и каждый раз, заполучив очередную диковинку, мы устраивали настоящий пир. Ничего непристойного – лишь еда, выпивка и бесконечные разговоры об антиквариате и связанных с ним мечтах. Я был уже женат и не позволял себе вольностей, а Марк хоть и был холостяком, но все его мысли касались поиска ценных вещичек, как мне тогда казалось. Однажды мы напились так, что еле стояли на ногах и уже почти не могли говорить связно. Мы вышли из ресторана и, напевая какие то песни, отправились в сторону моего дома. Уличный ветер и холод несколько отрезвил нас, и я впервые в жизни решил пригласить Марка домой, где он смог бы привести себя в порядок, или вовсе остаться переночевать.
На пороге квартиры нас встретила моя супруга. Она помогла снять верхнюю одежду, проводила на кухню и стала отпаивать обоих горячим чаем. Замерзший, уставший и пьяный я сидел возле батареи и думал, что до тех пор не было в моей жизни момента, когда бы настолько чувствовал себя счастливым. Любимая жена, лучший друг и горячий сладкий чай.
Не помню, что конкретно сказал тогда Марк. Сейчас мне кажется, что это было впоследствии ставшее знаменитым «Эту. Мне», но я не уверен. При этом нестриженный ноготь его пальца был нацелен на мою супругу. Это было крайне остроумно и я рассмеялся. А через четыре месяца моя благоверная действительно ушла к Гольценбогену.
С тех пор наши дороги с Марком разошлись в разные стороны. Мы почти не общались – разве что сухо и по делу, виделись на нескольких аукционах, но при этом картинно проходили мимо. Но вместе с публичным игнорированием друг друга у нас завязалась и другая не менее занятная игра. Когда кто-то из нас приобретал действительно уникальную вещь, он отправлял другому несколько фотографий. После чего, предполагалось, что упустивший ценный предмет должен грызть губы от зависти. Эта игра началась с фотографии моей жены, спящей в кровати Марка. Не скрою – я получал в разы больше изображений старинных канделябров, шпаг, черепов давно вымерших животных. Всего, на что указывал волшебный палец Гольценбогена. Я всегда проигрывал в этом соревновании приобретений. До этого момента.
Напевая какую-то песню, я достал телефон и сделал несколько фотографий. Сообразил, что не стер перед этим меловые пометки, хлебнул еще портвейна, и влажной тряпкой убрал обозначения дефектов. Я обведу их снова, это не составит труда. Гораздо ценее – представить раздраженное лицо Марика, когда он будет разглядывать МОЁ приобретение. Он захочет его так, как ни одну из ранее купленных антикварных вещей. Он захочет его сильнее, чем мог бы захотеть самую прекрасную девушку на этой планете. Именно из-за того, что стол принадлежит мне. Это будет моя маленькая месть за всё, что успел отобрать у меня Марк. Маленькая Месть с большой буквы М. Я переснял фотографии. На последней из них на фоне советского стола расположился мой кулак с оттопыренным средним пальцем. Меня колотило от счастья. Вкус небольшой победы пьянил сильнее алкоголя, мне хотелось петь и танцевать, втаптывая босыми ногами гольценбогенскую зависть в щели между половиц деревянного пола. Мое настроение уже спешно поднималось на лифте к последнему этажу небоскреба.
Я продолжил осмотр стола. Мелок я отбросил в сторону – завтра, когда протрезвею и внимание к деталям полностью вернется ко мне, можно будет восстановить отметки, при необходимости добавить новые. Я тщательно осмотрел тумбу, провел пальцами по каждому углублению фрезерованной дверцы. Теплое красное дерево отзывалось шершавым теплом. Для того, чтобы оценить внутреннюю полость тумбы мне пришлось присесть на корточки и именно тогда я увидел «это». Ящик по-прежнему оставался открыт, и задняя стенка ящика, находящаяся под массивной столешницей оказалась прямо перед моими глазами. А также вырез в ней. Полукруглый, темный, за которым не было видно ни внутреннего убранства тумбы, ни света лампы. Только зияющая чернота.
Если вы когда-нибудь обнаруживали внутри киндер-сюрприза долгожданную игрушку, ту единственную, которой не хватало для полной коллекции, то вы сможете понять мои ощущения. Вырез мог означать только одно: ящик имеет потайное отделение. А если продавец был дураком, а в этом я почти не сомневался – ибо только дурак продаст подобное сокровище за озвученную сумму, то в потайном отделении могли сохраниться документы, справки и еще черт-знает-что. Очень редкое и дорогое черт-знает-что. Полукруглое отверстие было слишком мало, чтобы сделать видимым содержимое потайного отделения. Я попытался еще раз извлечь ящик, но прилагать много усилий побоялся – мне не хотелось что-нибудь сломать. Я предположил, тогда мне казалось это вполне разумным, если нет возможности извлечь ящик, значит должен быть способ опустить ложную стенку с вырезом, кажущуюся концом ящика. На видимой грани я не заметил ни крючков, ни замочков, ни других явных приспособлений для доступа в потайное отделение. Следовательно, решил я, хитроумные запоры расположены с обратной стороны.
Прежде чем попытаться открыть ложную стенку, я взял фонарик и осветил внутренности потайного отделения. Темнота проглатывала свет фонаря, как будто черный материал обивки впитывал в себя луч света, как губка впитывает воду. Я почти засунул голову в ящик, чтобы попытаться рассмотреть через вырез хоть какие-то детали, но всё что я увидел – маленькие белые точки, словно брызги фосфорицирующей краски на матово-черном полотне. Отверстие было слишком мало, чтобы пропустить мою ладонь, поэтому пришлось искать запоры двумя пальцами. Я медленно ощупывал обратную сторону перегородки, подушечки пальцев скользили вдоль края отверстия, в надежде обнаружить бусину кнопки, или рычажок миниатюрного шпингалета. Вдруг пальцы мои онемели от холода и потеряли чувствительность, как будто я сунул руку в ведерко со льдом для шампанского. Холод не причинял боли, и потому какое то время я продолжал поиски. Ощущения от прикосновения к неровной, шершавой поверхности древесины пропали. Мой опьяненный портвейном и радостью мозг представлял, как я держу кончиками пальцев за хвост пустоту. Которая вот-вот сменится чем-то реальным… Но я все таки вытащил руку из ящика. Оба пальца на руке отсутствовали. Их будто обрубили остро наточенным топором, одним резким и сильным ударом. Края обрубков почти не кровоточили, я рассматривал ровный срез посредине вторых фаланг, кружочки сероватой кости в центре, и не осознавал, что именно вижу. Я провалился в кататонический ступор, не в силах оторвать глаз от сердцевины моих бывших пальцев, на которой только начали расцветать крупные, алые бутоны капель крови.
Когда на столешнице появились первые кровавые кляксы, я вернулся в реальность. Факт отсутствия боли не согласовывался в моем мозгу со случившимся, однако я моментально отрезвел. Я замотал руку тряпкой, вызвал скорую помощь и принялся ждать приезда медиков. То и дело я поглядывал на полукруглое отверстие, мне стало казаться будто светящиеся точки напоминают знакомые созвездия и я почти разглядел ковш Малой Медведицы. Я встряхнул головой и прогнал бредовые мысли. Если внутри потайного отделения стоит некая ловушка, предназначенная для защиты от любопытных рук – то она уже сработала, лишив меня двух пальцев. Знаете, маленькие такие лезвия, которые срабатывают если случайно нажал на один из фрагментов ящика. Как ловушки в пирамиде Хеопса. Или вроде силков дикарей в какой-нибудь африканской глуши. Само по себе отсечение пальцев меня не пугало – то ли причиной был шок, то ли осознание того, что уже поздно что-то менять. В конце концов, это всего лишь пара пальцев, меньше одного процента от общего объема тела. К тому же врачи уже едут. Гораздо больше меня захватывала мысль о хитрой ловушке и понимание, что ценой собственных пальцев я обезвредил её и путь к сокрытому теперь свободен. Что если я проведу на больничной койке так много времени, что сойду с ума, размышляя до каких секретов так и не смог добраться?
Я решительно встал и сунул здоровую руку в вырез ящика. Сделал это машинально, не задумываясь. Иногда мысли только мешают. Позже я вспоминал, как пытался уже это сделать ранее, и смог просунуть только пару пальцев. Теперь же ладонь проскользнула полностью, лишь слегка задев края выреза и, кажется, по пути подхватив попутчика в виде небольшой черной занозы. Как будто ящик, заполучив чуть ранее пищу в виде двух сочащихся кровью пальцев, открыл пасть пошире. Но и это меня не остановило. Моя рука уже провалилась в мягкую, обволакивающую пустоту. Я пытался нащупать дно потайного отделения, но не мог достать до него даже самыми кончиками пальцев. Рука словно повисла в воздухе, не в состоянии дотянуться до твердой поверхности. Я пытался просунуть руку глубже, но не так и не смог — отверстие в ложной стенке все еще оставалось слишком маленьким для предплечья.
Когда холод коснулся кожи, я понял что уже слишком поздно. Я попытался выдернуть руку, рвался, словно пёс, посаженный на цепь, но стол держал меня крепко. Рука продолжала покрываться холодом и я захлебнулся собственным криком. Как и в прошлый раз, я не чувствовал боли, только отупляющий страх, заставляющий рвать кожу о края деревянного выреза, и биться в конвульсивных попытках выдернуть попавшую в капкан руку. В конце концов у меня получилось. По инерции я отлетел к двери и упал. Прежде чем потерять сознание, мне удалось разглядеть, как в черноте полукруглого выреза наливались серебряным блеском звезды Кассиопеи.
***
Я провел в больнице две недели. Восстановить кисть левой руки и два пальца правой не представлялось возможным — если деталь утеряна, паззл не собрать полностью. Я боялся предполагать, где сейчас гниют мои почерневшие обрубки. На скрипящей больничной койке меня часто посещал озноб. Холод медленно окутывал кожу и я несуществующей рукой пытался согнать его как надоедливого паука, водя забинтованной культей по ногам, бокам, шее.
В редкие минуты ясного разума, много думал о продавце, который тогда не подал мне руки, и старательно прятал их в меховые варежки и карманы. Быть может он оказался умнее и ему хватило пройти лишь половину пути, сделанного мной?
Я разместил объявление в интернете, указав стоимость стола в двадцать раз выше оплаченной мной. Выложил фотографии, сделанные в тот самый день. На них стол особенно был прекрасен. Мне понадобилось десять минут, чтобы набрать текст сообщения. Что было вовсе не удивительно, ведь у меня осталось только три пальца, и те далеко не самые способные. Сообщение гласило: «Раритетный стол партийного функционера советского периода. В отличном состоянии. Стол с собственной историей и характером».
Я понимал, что за эту цену немногие смогут купить антикварную вещь, ведь стоимость была слишком завышена. Этот факт не имел значения лишь для одного человека. И я не ошибся. Уже спустя час, я увидел сообщение в своем телефоне, то сообщение, которое ждал. И от того, кто должен был написать. Теперь пусть его легендарный палец прикоснется к созвездиям. В первый и в последний раз.
Автор публикации
