Вместо предисловия
Одна из всего нескольких “жаб” (пародий), которую я решился оставить и публиковать, как самостоятельное произведение. Этическая сторона вопроса, естественно, спорная… Но к сожалению, никак не могу найти оригинал – если автор свой узнает (там про женщину которая мать учительница и тп), напишите пожалуйста – я буду вас указывать и ссылку давать на ваш рассказ. Уж очень мне понравилась заложенная в рассказ идея, чтобы не вытащить ее снова на свет.
Раз в год Миша устраивал небольшую встречу. О месте и времени никогда не сговаривались, но все приходили вовремя, влекомые животным инстинктом, который помогает акуле найти одинокого раненого пловца.
С утра все шло наперекосяк. Буська второй день отказывалась есть человечину, а никакого другого мяса в доме не было. Идти и покупать субпродукты в магазине, когда холодильник завален прекрасным мясом, Мише казалось кощунством. Голодное животное истошно орало и мешало думать. Да еще внутри что-то неприятно ёкало и перебулькивалось – вероятно, так изощрённо мстила Мария Алексеевна.
Миша позвонил в больницу и отпросился на весь день. Отпустили неохотно – даже с учетом, что сегодня плановых операций не было, взамен вытребовав дополнительные два суточных. «Уволюсь – задолбали. И так на работе живу почти». За окном сияло жаркое летнее солнце, верещали птицы и радостно галдели дети на площадке – и не хочется никуда идти, а надо.
С явным сожалением он отодвинул в сторону любимый черный длинный глухой плащ и с отвращением достал из шкафа светлые летние брюки, рубашку в цветочек, белые носки и открытые бежевые сандалии, которые ему мама купила на экзамены в мед. Обычно Миша так не одевался, но сегодня решил попугать мужиков.
Солнце немного спряталась за тучами, но Миша все равно схватил темные очки и вышел на улицу.
Поехал, как обычно, на своей непримечательной белой Калине с большим удобным багажником.
С мужиками встречались каждый год с тех пор, как он решил, что работа в детской онкологии для более крепких духом и стойких морально людей. А вот стоять днем в черной рясе среди десятка таких же ряс на богослужении в честь очередного праздника, а ночью – в черном балахоне посреди заросшего парка на окраине города в окружении десятка таких же черных балахонов, и смотреть, как маслянисто блестит при свете костра пентаграмма, заполненная до краев жертвенной кровью, самое оно.
Что потом-то было? Да ничего. Черные куры, черные козлы, черные бараны, заунывные речитативы на мессах и на службах, жертвенные чаши и потиры, постоянный недосып, впитавшийся в волосы запах ладана и вечный медный привкус во рту. А еще, испуганные глаза Василия, когда Миша предложил принести в жертву бомжиху. С тех пор на память осталась только татуировка Сатаны на спине, знание канона и умение пить сырую кровь не морщась.
На обочине отчаянно голосовала молоденькая красивая девушка в легком платье. Рука уже дернулась к поворотнику, но он решительно одернул себя и проехал мимо.
Как тогда, когда он решил подвезти первую молоденькую девушку. Он думал это на всю жизнь – это первый дикий ужас понимания, обязательная борьба, когда он давал возможность им вырваться, убежать, почувствовать надежду на спасение и ловимые им самые вкусные последние искры жизни в мутнеющих навсегда глазах. Но вскоре он понял, что никакой разницы между Катей и какой-нибудь последующей Дашей нет. Как и нет разницы, поймут ли, что это именно он, а не какой-то другой серийный, препарировал и жестоко убил очередную жертву.
Да ну их к черту. Он припарковал машину.
Михаил Аркадьевич всегда приходил первым. Он был очень педантичным и требовательным к себе и подчиненным человеком. Сидит себе спокойненько, доедает свою любимую шаурму, увлеченно читая очередную новую книгу по педиатрии.
– Привет! – Миша со скрежетом подвинул скамейку с противоположной стороны парковой аллеи, ставя ее напротив, – давно сидишь?
– Поздравь меня.
– Неужто врача года все-таки дали? Или как там у вас…
– Не, – Аркадич лукаво улыбнулся.
– Так, давай колись. А я ща за пивом и хавчиком сбегаю пока отец Михаил доползет.
По аллее к ним приближался степенный поп в черной рясе, нес он себя медленно, гордо выставив вперед окладистую тщательно расчесанную бороду и сияя золотым крестом. Миша присвистнул: кажись еще килограмм двадцать набрал.
– И ничего я не ползу, – отмахнулся Михаил, – кто понял жизнь тот не спешит.
Миша живенько сгонял за живым Тагильским себе, Бархатным темным для Аркадьича и Пшеничным белым для Михаила. На скамейке, рядом с четырьмя пластиковыми стаканчиками, появилась еще одна шаурма, огромный сэндвич со свининой, три хачапури по-аджарски и большой пакет чипсов.
– Ну, за Микаэля, – все, по устоявшейся традиции, отлили немного в четвертый стаканчик из своих.
– Как он там хоть? Писал?
– Да нормально. Говорит: тепло, хорошо. Сидит, коробки клеит. В церковь стал ходить и татуировки свел.
Михаил смущенно кашлянул в бороду.
Некоторое время ели молча.
– Ну, кто первый начнет? Давайте я. Буська перестала жрать человечину, да и меня от сладкого этого вкуса уже воротит – даже в пельменях. Режу на досуге, режу на работе – надоело. Хочется всё бросить и уехать в какую-нибудь глушь, чтобы там голышом по лесу бегать.
– А жить ты там на что будешь? Больницы в области оптимизированы – хирурги не нужны, а фельдшером тебе гордость не даст работать, – спросил Аркадьич, который появился за дверью операционной детской городской больницы, откуда выскочил Миша с злыми слезами на глазах и твердым намереньем уйти в религию.
– Надоело сладенькое – переходи на сухое, – наставительно заметил отец Михаил, которого мирское интересовало мало.
– Главное, на котлеты с макаронами и пюрешкой до конца жизни не перейти, как Микаэль.
Все молча выпили. Микаэль появился именно тогда, когда Миша понял, что наверху его молитвы не слышны, а животные слишком тихо кричат, чтобы Хозяин их услышал и нужен кто-то, кричащий погромче.
– Что-нибудь придумаю. А Михаил то, чего весь светится? Никак, все-таки выпросил себе личный приход?
– А то, – Михаил довольно огладил объемистое пузо, – в области целый городок под меня. Ух развернусь.
– Поздравляю, хотя твои шансы на переход в белое духовенство практически исчезли.
– Да господь с ним – Миша вон своим карьерным ростом за нас двоих отдувается.
– Мог бы и отдохнуть немного, а то с твоим рвением скоро черных козлов в Красную Книгу занесут.
– А я женюсь, – вдруг сказал покрасневший Аркадьич, – на процедурной. Очень хорошая девушка. И у нас скоро родится первенец.
– Благословляю, сын мой, – Михаил, улыбаясь и растроганно вытирая слезы, широко перекрестил Аркадьича и троекратно его расцеловал.
Они посидели еще, допили пиво, убрали мусор. Михаил уговорил Аркадьича подброситься на его новом бронированном Мерседесе, и они ушли, оживленно обсуждая предстоящие хлопоты с крещением, а я пошел к своей машине.
Как же все достало. Миша вспомнил, что так и не отмыл секретное отделение в багажнике от следов пребывания в нем Марии Алексеевны, вспомнил что опять нужно будет прятаться в тенях, выслеживая новую добычу, вспомнил ощущение после суток на ногах в хирургическом костюме.
Он шел все быстрее, а вокруг него дрожал и мерцал воздух. Тень его почти отделилась и летела за ним, как его любимый в прошлом черный плащ.
“Нахер”, – думал Миша, пиная перед собой пустую банку от газировки, – “не хочу больше прятаться. Не хочу считать каждый рубль. Не хочу жить по графику, составленному в начале месяца. Решено: сегодня принимаю приглашение Лао Цзы и улетаю работать в его клинику на Тайване разделывать для него людей на органы. Он даже собственный остров обещал выделить и рабынь, сколько захочу. Главное, проверить не только кадыки, но и глубже копнуть. А то знаю я этого хитрого китайца”.
Миша дошел до парковки, но свернул к автобусной остановке, а его тень, вдруг ставшая живой и объемной, села в машину и уехала. Этому Мише нужно домой – кормить кошку, отрабатывать обещанные смены, освободить холодильник для новой, более вкусной, жертвы. А Ми Шу теперь ждет совмещение приятного с полезным – делать из людей пазлы для богатых и купаться в роскоши. Ми Шу ухмыльнулся и достал телефон.
Автор публикации
