В сельской глубинке благословенной Беларуси, а точнее в Деревне Чёрная Чисть начала происходить какая-то ересь и чертовщина. Ожила бульба. Прямо в канун выборов. Прямо в мозолистых руках у потомственного тракториста Данилы…
Вначале она стонала, как только он начинал её чистить, но Данила всё списывал на недопохмел, что собственно было совсем не удивительно, и поминая про себя маму беса и бога душу, кидал её в кастрюлю не чищеной, потом и вовсе, при варке в мундире начала кричать – “Вырежи им всем глазки!”, только успела вода закипеть.
Разумеется, что деревню в экстренном порядке посадили на жэсточайший карантин, ибо то, что в ней происходило, угрожало национальной безопасности страны самым кошмарным образом.
Тем временем, между человеком и картофелем постепенно налаживался диалог.
Ох и тяжело ему дались пирожки. В этот раз фокус с киданием картошек в воду и выбеганием из дома, не работал – для начинки нужна была чищенная варёная картошка. Наслушался он про себя всякого.
Но самое неприятное происходило в ларе, где лежал семенной фонд.
– Где мама? Папа! Папа!!! Мама!!!
Крохотные картошечки мал мала меньше заходились в крике. Их безуспешно пыталась успокоить старая, еще с прошлого урожая, картошка с пергаментно–коричневой кожурой незнамо как тут очутившаяся.
– Мамы и папы уже в пюрешеньке. Там молочные реки и масляные берега. Им там хорошо, – старуха неодобрительно скосила глазок на Данилу.
– Так всё, надоело, – он отбросил недоеденный пирожок, который не лез в горло, – нам нужно поговорить.
Полдня он потратил на сортировку и сейчас наблюдал плоды своих трудов на полу комнаты.
Две большие кучи белой и красной картошки, с притулившимися небольшими, по сравнению с общей массой, кучками элитных сортовых «Алмаза» и «Рубина», кучка неведомо откуда взявшейся фиолетовой, видимо прикочевавшей от соседей, ведро с семенной картошкой, и, отдельно от всех, сложенная в ящик и закрытая крышкой, чтобы не воняла, кучка гнилой всех сортов и расцветок.
Картошка гомонила, переговаривалась, переругивалась.
– Я собрал вас, чтобы сообщить принеприятнейшее известие – Чёрная Чисть закрыта на карантин и оцеплена войсками. Подвоза других продуктов нет и мне всё равно придется вас всех съесть.
Повисла гробовая тишина, в которой отчетливо прозвучал чей-то шёпот: «Говорю ж тебе, дуре, всех, а ты молодежь не тронет».
– Так ешь, душегуб антихрист, – прошипела давешняя старая картошка, – шоп ты мною подавился.
Картошки снова загалдели.
– Спокойно, товарищи. Мне тоже не нравится сложившаяся ситуация. Поэтому и собрал вас поговорить, обсудить, кого, когда, в какие блюда, в каком виде.
– А чего обсуждать? – сказала самая обычная белая картошка, крепкая, чистая, хорошо просушенная с уверенным взглядом глазков, – жрать всё едино будешь – мы же не можем сопротивляться. А как? Так тоже понятно: нас – варить и в супы, красную – жарить, молодежь – на семена оставить, иначе что садить будешь, когда все закончиться? Ну и зеленых, – картошка скривился и отодвинулся от жеманно подмигивающего ему картошки с яркими глазками и зеленой попкой, – вместе с гнилью, выбросить.
Данила покивал, соглашаясь, но с разных концов кучи тут же возмущенно заголосили и другие “зеленые”. Их было меньшинство, но они встречались и среди белой, и среди красной, и даже среди “элиты”.
– Поцелуй мою попку, противный, – зеленый вызывающе продемонстрировал обидчику круглую просторную дырку с аккуратными краями, прогрызенную прутовиком, – да, мы не такие, как все. Но Солнце сделало нас такими. Это не ошибка. Мы такими родились!
–Мы такими родились! – кричали зеленые. Их поддержали многие белые и красные, вереща на все голоса про свободу и терпимость. Луч света упал на капельку воды, и на стене, под радостные крики, заискрилась радуга.
Данила был согласен с белым и зеленых старался выбрасывать, будучи уверен, что они ядовитые, но раз общественность требует…
– Хорошо, – он примирительно поднял руки, – перестану выбрасывать зеленых. Кто еще не согласен с высказанным мнением?
– Обидно и для красных сказал белый.
Голос подала огромная крепкая красная картошина с гигантским отростком, на который плотоядно поглядывал, примеряя к своей дырке, зеленый.
– Красные не хуже белых. Красные хотят тоже варится. Красные такие же, как белые, хозяин.
– Да где вы такие же? – забесновалась вытянутая тощая картошка в коричневых пятнах и налипшим спереди черным кусочком грязи, – научно доказано, что в вас слишком много крахмала! Вы ж не подходите ни для чего, кроме как жарки или переработки в крахмал в печах! Вы только жаренными вкусные – вам на роду написано: на сковороду. Вас природа так создала! Это мы, белые, самые лучшие! Мы подходим для всего!!! А вы все цветные – недокартофель!!!
Последнюю фразу тощий уже орал, а некоторые гладкие молодые белоснежные картошки заинтересованно прислушивались.
Данила был согласен в том, что белая вкуснее, но в том что, красная только для жарки, это уже перегиб. Он решительно прервал разошедшейся клубень:
– Вся картошка имеет право на участие во всех блюдах.
– Извиняюсь, что вмешиваюсь, но хочу вас немного поправить. Во всех блюдах, кроме драников для Алеси, – идеально ровная и чистая картошка сорта “Алмаз” была предельно вежлива, но в словах чувствовалась абсолютная уверенность в своей правоте, – при всём уважении к остальному Solanum tuberosum, вы должны осознавать, что в таких делах требуется определенный уровень потребительских свойств и качеств, который никто, кроме белой, поддержать не может. Даже, простите, желтая не подойдет, – он кивнул на самую массовую категорию – желтоватую неровную картошку с узкими глазками, доля которой в общем урожае становилась с каждым годом все больше и больше. Данила её не любил – чистить было трудно, внутри часто оказывалась пустой, легко гнила, да и по вкусу ей было далеко до обычной белой. Но зато желтая была крайне урожайной, росла как сорняк и почти не требовала ухода. В отличие от белой, которая была придирчива, требовала окучивания, удобрения, обирания от колорадского жука и при всем этом комфорте, размножалась неохотно: с каждом годом с куста получалось снять все меньше, а картошка-родительница выглядела всё лучше и лучше, будто не хотела отдавать всю себя для потомства, а собиралась продолжать жить дальше для себя.
Все посмотрели на желтых, которые теснились и жались к друг другу, переговариваясь на своем непонятном языке, ожидая возражений, но им было похоже всё равно.
«Да, без хороших драников для Алеси, не будет драников самой Алеси», – подумал Данила.
– Когда приходят гости, использую только белую, – подтвердил он, – это оправдано.
С этим никто спорить не стал.
– Еще вопросы?
– Сжигать прекратите очистки в огне и скармливать свиньям, – светлая и будто сияющая картофелина с налипшей сверху зеленой полоской от мешка обратилась к Даниле, заглянув ему прямо в душу своими большими голубыми глазками, – каждая картофелина имеет право на возрождение.
Он помнил эту картошку – она как раз и выросла из выброшенных очисток. Он тогда удивился, увидев большой сильный куст в компостной яме. Еще больше он удивился, когда осенью собрал с куста одну большую красивую картошку, при этом родительской картошки не было! Рядом росли еще двенадцать кустиков с одной выросшей картошкой, правда, у одного она оказалось гнилой.
– Я подумаю над этим.
– Эй, начальник, долго нам тут в ящике кантоваться? – полугнилая картофелина с пятном плесени под глазком крикнула из ящика, – мы тоже картошки. Мы хотим к остальным.
– Ты сам исключил себя из общества, когда сгнил. Вы все там отбросы. И место вам на помойке! Без вас нам спокойнее!
Белого поддержали остальные.
– Но мы не все такие!!! Мы еще можем исправится – мы просто вынужденно лежала рядом с ними и испортилась, – слегка подгнившая с одного конца аккуратная картошечка умоляюще посмотрела на Данила, сторонясь от истекающих гнилью соседок, – дайте нам шанс.
Он, сжалившись, достал её из ящика, аккуратно отрезал ножом гниль, под которой была белая крепкая не пораженная плоть, и положил ее к общей массе. Также он поступил еще с некоторыми. Но не все на проверку оказались достойны свободы – в некоторых скверна проникла слишком глубоко и при внешней еле заметной порче, внутри они были полностью гнилыми.
Обсуждение шло еще долго и закончилось поздним вечером. Обсудили и одобрили порядок отбора картофелин на съедение, подтвердили права и обязанности сторон, в том числе, обязывающие картошку не орать при чистке и резке, а Данила обязывался не употреблять в пищу маленькие картошинки, оставлять на семена не менее трети урожая, не делать разницы, кроме особо оговоренных случаев, между белыми, желтыми, красными и зелеными, а очистки выбрасывать только в компост.
На этом переговоры были закончены к взаимному удовлетворению и усталый человек, всё таки наевшийся пирожков, ушел спать, оставляя клубни делится впечатлениями и эмоциями.
На утро картошка лежала там же, где он её оставил вечером.
– Я на обед планирую пожарить вас с грибами. Вы там выберите, кого.
Но она молчала и не подавала никаких признаков разумности. Данила сходил до соседей – оказалось так у всех. Даже карантин уже сняли. И всё стало в Чёрной Чисти, как и было.
Прошли выборы. И тоже все осталось, как и было.
Данилу, уплетающего жаренную картошку прямо с большой чугунной сковородки, устраивало и то, и то. Но, на всякий случай, он впредь продолжал придерживаться достигнутых соглашений – ведь по-людски договорились.
Автор публикации
