– Знал ли я лорда Уильяма Рассела? Да, сэр, знал. Он работал у меня вышибалой. Вон в том сидел кресле. Не верите? Многие до самой потери сознания не верили, что эта «белая дамочка» с влажными коровьими глазами и склонностью искать пальцем в ноздрях смысл жизни имеет кулаки молотобойца и удар что у твоего Тома Сайерса. Его мать, Милашка Салли, царствие ей небесное, мыла у меня полы и посуду и маленький Вилли постоянно крутился рядом. Ну я его к делу и пристроил: он у меня и зазывалой был, и на базар сбегать, да на крыс в подвале поохотиться был не против. Смышленый мальчуган был, сэр. Послушный. Как Салли от горячки за три дня сгорела, так себе его и забрал — привык. Да и мать умоляла не бросать. Путь бы ему сироте или в трубочисты, или в шахту, или в детский дом этот жуткий. А так к делу пристроил, авось на Страшном суде мне зачтётся. Джону Окороку отдал на обучение — тот его отбивные делать и научил. Нет, не свиные – людские, сэр. Боксёр он бывший. Спрашиваете, как же малыш Вилли стал Уильямом? Дайте шиллинг. Поновее, если можно. Да, отличный шиллинг, сэр, да хранит Господь королеву. Сидел, смотрел вот на точно такой же шиллинг и на Булли. Да, мы звали его Булли. Да, сэр, потому что похож на бульдога. Вот сидел я, смотрел и подумал…
***
– Булли, а ты знаешь, кто твой отец? – спросил я, рассматривая профиль королевы Виктории на шиллинге, который мне среди прочих отдал Том за пинту пива и пару сосисок. Шиллинг был новый, и такой блистательной Королеву я не видел давно. Булли как раз смотрел в окно на ребят, забивающих жирную крысу камнями. Я невольно сравнил двух жителей Туманного Альбиона и пришел к некоторым выводам.
– Нет, дядя Джеф, мама никогда не говорила о нём.
– А хотел бы узнать?
Парень равнодушно мотнул головой.
И правильно – его папаша, кем бы он не был, давно забыл о Милашке Салли. А о малыше Уильяме и не знал наверняка никогда. Но у меня уже созрел план, как поправить наше финансовое состояние, а может, чего греха таить, и переехать из Ист-Энда в Мейфер или Кенсингтон.
– Иди сюда, – позвал я его.
Парень нехотя вылез из своего кресла.
Я покрутил его голову так и сяк, сверяясь с шиллингом и улыбнулся – дело могло выгореть.
– А мне кажется, я знаю кто твой отец.
– Да? – всё же удивился он.
– Да. Граф Джон Рассел.
– Джон Рассел?
– Да, Джон Рассел, наш чёртов премьер-министр.
– А почему он?
– А чем он хуже других прыщей на лице Империи? Хочешь такого папашу?
– Не знаю.
– Хочешь, – решил я за него. Закрыл паб, всё равно днем посетителей почти не было, и мы пошли в гости.
Мисс Мария Янг жила в Попларе в одном из доходных домов, где снимала пару комнат. У неё еще шёл урок, и мы терпеливо ждали, слушая через дверь её грозные свирепые крики. Ровно в двенадцать по полудню из дверей выбежала зареванная бледная барышня, вслед которой в стену ударился башмак.
– Мне стыдно сравнивать тебя, Беатриса, с курицей! Не хочу обижать божью тварь таким сравнением! – проорала Мария, перевесившись через перила. – Я уведомлю мистера Потса о твоих «успехах», и он всыплет тебе розг! Завтра в то же время!
– Хорошо, мисс Янг, – прорыдали снизу.
– Добрый день, Мария, – я вежливо приподнял шляпу, обращаясь к ней по-простому на правах давнего и даже иногда близкого знакомого.
– А, Хромой Джеф. Решил всё-таки про меня вспомнить, – обратила она на нас внимание и игриво ткнула меня пальцем в пузо. – Подозреваю, тебе что-то от меня нужно.
– Мари, – возмутился я, – ну почему сразу «нужно»? А, может, соскучился?
Она не поверила.
– Нужно… Нужно научить вот его грамотно писать и перевесить язык из задницы на положенное место.
– А это кто? Только не говори, что твой сын – слишком ладный.
Мари обошла парня по кругу, что твоя акула, нахально его рассматривая. Булли покраснел и попытался спрятаться за меня.
– Сын Милашки Салли. Воспитанник мой, вроде как.
– Грамоте обучен? – спросила женщина, когда-то служившая учителем в женском колледже в Челтенхэме, но уволенная оттуда за пьянство, гордый характер и склонность к рукоприкладству.
– Грамоту знает – сам его учил. Ну и в школу в Вайтчапеле посещал. Иногда.
Мари фыркнула, оценивая таким образом и мои, и святошины способности к обучению детей.
– Как зовут? – спросила она его, смотря прямо в глаза.
– Уильям, мисс.
– Пойдем, Уильям, посмотрим, чему научил тебя этот пьяница.
Крепким хлопком пониже спины парень был загнан в комнату.
– Жди тут, – донеслось из-за захлопнувшейся прямо перед носом двери.
Вышел Булли из комнаты белый, как полотно, и попытался вжаться в стену, пряча исхлестанные руки за спиной.
– Работать можно, – вынесла вердикт мисс Янг, помахивая измочаленной розгой. – Голова, конечно, пустая, как барабан. Но парень умеет слушать, а это главное. Только, Джеф, зачем вышибале мозги?
– Есть у меня одна позвякивающая идея, – шепнул я ей, – сейчас расскажу.
И увлек её в комнату, наказав Булли ждать на лестнице.
– Может и получится, – поправляя юбки сказала Мари. – Парень всё удивительно быстро схватывает. А он точно не сын Рассела?
– Не знаю. Вполне возможно. Салли же служила у Расселов, пока её леди не уволила из-за разбитой сахарницы.
Я валялся на мягкой перине, в который раз давая себе зарок завтра же купить себе такую же.
– Неубедительный повод.
– Тоже думаю, что причина надуманная. Так что, всё может быть. Но, главное, что не место ему в Ист-Энде.
– А кому тут место?
Мы вздохнули.
– Мозги я ему вправлю, как раз собиралась еще одну ученицу брать. Но с походкой пьяного матроса нужно что-то делать. Своди-ка ты его к Однорукому Гарри.
Я скривился – этот психопат из Хакни иногда заходил в «Три короны» почесать нож о матросов, к которым у него был какой-то личный счет, так матросами за столько лет и не выплаченный.
– Мари, он же кровавый мясник, продавший душу Дьяволу!
– Но, если кто способен научить двигаться эту гору сливочного пудинга, так только он. Ты же знаешь, среди этих, – ткнула она пальцем вверх, – умение танцевать важнее умения не быть куском дерьма. Да и уметь держать в руке что-то кроме своего отростка тоже не будет лишним.
Я смиренно кивнул, не найдя доводов против.
Гарри, бывший полковник, герой Опиумных войн и участник подавления восстания Сипаев, один из самых отчаянных бретёров, разжалованный за жестокость и «неподобающее офицеру поведение», как обычно пьяный в хлам, тут же вцепился в мою идею пожелтевшими от табака пальцами своей единственной левой руки.
– Хороший план, Джеф! Только ни за какие деньги мира я не поверю, что ты сам решился бы обратиться ко мне.
– Мари, – коротко ответил я, морщась от боли в плече, за которое держал меня Гарри.
– Ну пойдем посмотрим, на что способен твой Булли в бою с мужчиной, а не с отребьем.
Потом он час гонял парня по пустырю с помощью палки и отборной ругани, от которой даже мухи падали в обморок.
– Руку дам на отсечение, что лорд его заделал, сгореть им всем в Аду, вместе с моряками, – горячечно-ромовыми парами дышал он мне в ухо. – Удар держит — лишь злее становится. Точно, бульдог! Первый раз саблю взял – и взял как надо. В крови у него это, Джеф, в крови! В голубой, чёрт её возьми, крови. Я научу его танцевать, Джеф, научу, будь я проклят!
Я не спорил. Как не спорил и старый Патрик, когда я предложил ему обучить мальчика премудростям этикета. В этой иссохшей груде костей, вечно мерзнущей даже у пылающего камина, никто бы не узнал того чванливого дворецкого с Даунинг-стрит, который по одной ему ведомой причине, подкармливал и учил уму-разуму мальчишку-газетчика Джефри, задолго до того, как последний охромел и купил паб, в подвале которого жил теперь Патрик.
– Подойди ближе, сынок, и дай мне руку, – старик схватил парня за протянутую ладонь и обнюхал пальцы, шевеля длинным носом.
Старик давно выжил из ума. И не последнюю роль сыграла любовь к опиуму. Он почти ничего не видел, почти не слышал, речь его перемежалась выкриками и заснуть посреди беседы тоже было для него в порядке вещей. Но он всё ещё бранился на меня, стоило лишь при подаче его овсянки перепутать местами вилку для фруктов и вилку для рыбы.
Булли боялся его с детства, и не представляю, чего ему стоил этот простой жест.
– Ты хорошо пахнешь, Уильям.
– Мама всегда требовала, чтобы я умывался и следил за одеждой.
– Мама всегда требовала, чтобы я умывался и следил за одеждой, сэр, – тут же поправил его Патрик. Парень послушно повторил фразу правильно и старик довольно кивнул.
– Да, Джеф, из парня будет толк. Уж мне поверь. Жду тебя вечером, Уильям.
– Да, сэр, – таким несчастным голосом сказал Булли, что мне даже на минуту стало его жалко.
Так у Булли кончилась счастливая беззаботная жизнь в кресле у окна. В полдень его с бумагой и пучком гусиных перьев ждала мисс Янг, вечером – пьяный Гарри с палкой и без единой толики сострадания, а ночью с узлом вилок, тарелок и ложек он спускался в нору Патрика, с которым удивительно быстро нашел общий язык.
Сперва я думал, что Булли не вытянет: за первые недели он так осунулся, похудел, что одежда стала висеть на нём, что твоя тряпка на заборе. Но он, как бульдог, мертвой хваткой вцепился в шанс стать кем-то.
Я подпирал стену и наблюдал, как Патрик принимает экзамен у высохшего и заматеревшего за прошедший год Булли, который мало чем напоминал себя прежнего. На сорочке, брюках и жилете не было ни одной лишней складки, ухоженные ногти, гладко выбритое лицо с заострившимся волевым подбородком, начищенные ботинки и уверенный взгляд из-под сдвинутого на бок котелка.
– Веллингтоны, – хрипел Патрик, и парень, словно заведённый болванчик начинал говорить:
– Граф Уильям Веллингтон четвёртый, женат на девице Кетрин Тинлей-Лонг. Сестра Присцилла Веллингтон, замужем за Джоном Фейном, одиннадцатым графом Вестерморлендом. Сын Артур Ричард Веллингтон – второй герцог. Женат на девице Элизабет Хей…
Я слушал и удивлялся, как в эту чуть сплюснутую сверху и снизу голову влезает столько этой бесполезной чуши.
Когда они закончили, Патрик кое-как подхромал к парню и похлопал по плечу.
– Молодец, сынок. Он готов, Джефри.
Это уже мне.
Да. Готов. До Патрика схожие экзамены Булли сдал остальным учителям. И все они остались им довольны.
Мы вышли из подвала и поднялись в мою комнату. Я открыл шкаф и достал оттуда великолепный клетчатый костюм.
– Одевайся. Нам нужно прогуляться.
В Вест-Энде Булли крутил головой во все стороны. Вывески, роскошные экипажи, широкие мощеные улицы и возносящиеся вверх белоснежные громады особняков И много света. Всё это было непривычно для выросшего в трущобах. Но особенно его внимание привлекали барышни в богатых платьях, которые во множестве прогуливались по случаю хорошей погоды по набережной Темзы одни, либо в сопровождении компаньонок или служанок. На этих леди он смотрел как на ангелов, сошедших с небес. Разве что рот держал закрытым, помня уроки мисс Янг. Некоторые из них, замечая внимание молодого, хорошо одетого юноши в сопровождении слуги, улыбались ему, заставляя водянистые глаза Булли разгораться холодным синим пламенем.
Пару раз я ловил его за рукав.
– Малыш, эти рыбы не для наших сетей, – сказал я ему, в очередной раз оттаскивая парня от женщины, которая кокетливо ему улыбнулась.
– Но дядя Джеф! Она же явно не против познакомиться!
– Потерпи! Скоро я отпущу поводок и скажу «Фас». Пойдем быстрее – мы можем опоздать.
Он лишь пожал плечами и послушно пошёл дальше по набережной, а я поспешил за ним.
Вскоре впереди я увидел невысокую крепкую круглолицую рыжую девушку, близоруко поглядывающая по сторонам и с явным усилием тащившую на себе походный мольберт.
Я улыбнулся — описание Мари было предельно точным.
Проходя мимо девушки, я незаметно поставил ей подножку, и она ожидаемо с вскриком полетела на мостовую, рассыпая кисти, карандаши и баночки.
Она ещё лежала на асфальте, пытаясь встать, а я уже кивнул в ответ на умоляющий взгляд парня: «Можно». Он тут же кинулся помогать. Конечно, они встретились взглядами. Конечно парень утонул в карих глазах и наполненном смыслом декольте. Конечно, она покраснела, как маков цвет. Конечно, они собрали все раскатившиеся мелочи. Конечно, Булли вызвался помочь донести все до её дома. Конечно, она согласилась, немного, для приличия, поломавшись. Конечно, про меня забыли.
Я шел за ними до особняка на Оксфорд-Стрит, где парочка ещё долго стояла у калитки, не решаясь расстаться, пока её не окликнули.
Булли домой я вёл на буксире. Лицо его то белело, то краснело, а в глазах плескалось что-то такое, для чего у меня нет слов. Из него вырывались восторженные эмоции и стаями птиц разлетались по улице, отражаясь от стен домов.
«Пропал парень», – подумал я. План действовал. Я даже не поленился дойти до Мари, чтобы поделиться с ней радостной новостью – ведь это именно она посоветовала свести нашего воспитанника с младшей дочерью крупного землевладельца лорда Кадогана, владевшего более чем сорока акрами земли в Лондоне и объектами на ней.
– Они будто созданы друг для друга, – сказала мне Мари, – такая же упертая и целеустремленная. Лучше партии нашему бульдожке мы не найдем.
Шли недели. Роман развивался. А мои скромные накопления стремительно таяли – красивая жизнь Булли слизывала их, что твоя корова языком. Парень удивительно легко влился в жизнь высшего света. Он крутился в Сохо, ездил на лисью охоту, веселился на приемах и посещал модные салоны. И везде с ним была Эмма, похорошевшая и сияющая от счастья.
Парень по моему совету представлялся всем как Уильям Рассел из Эдинбурга, ничего более не добавляя. Люди, слыша фамилию неизвестно откуда взявшегося дворянина, сразу вспоминали премьер-министра. И, конечно, тут же нашлись те, кто нашел внешнее сходство. Которое, стоит признать, действительно было, как говорится, на лицо.
Меня часто спрашивали, сунув в ладонь фартинг, откуда взялся этот Уильям. Я честно рассказывал про сына лорда из Шотландии, решившего переселиться в Лондон. Но при этом всегда был так неестественен в заверениях, что «мой господин не имеет отношения к лорду Расселу, нет сэр, никакой связи, сэр. Всего лишь однофамильцы, сэр», что очень скоро молва уже шепталась о бастарде. Что нам и было нужно.
Пара настолько примелькалась в обществе и была столь неразлучна, что никто не удивился, когда Уильям спустя всего полгода попросил руки Эммы у лорда Кадагана и ожидаемо наткнулся на закономерный вопрос отца: «А вы, собственно, кто такой, молодой человек?»
Парень спокойно посмотрел на будущего тестя сверху вниз, выпятил подбородок в своем ставшем привычном жесте и холодно сказал:
– Кто я? Я – Уильям Рассел.
Больше ни слова.
И этого хватило!
Помню, мы распили бутылочку вина с Мари за успешное окончание дела. Я уже мысленно прикидывал, куда вложу благодарность Булли и даже стал подыскивать паб в Вест-Энде. Правда, ощущение триумфа немного портило то, что нас с Мари не пустили на церемонию бракосочетания, куда было приглашено пол-Лондона. Управляющий Кадоганов, брезгливо глядя на нас, сообщил, что молодой господин не давал распоряжений на наш счёт. А совсем скоро молодожены и вовсе отправились в свадебное путешествие в Вест-Индию. И опять на наш счет «не давали никаких распоряжений». А дальше след Булли потерялся – больше я его не видел. Вроде слышал, что он там, в Вест-Индии, сделал карьеру.
Скрепя сердцем, я был вынужден признать, что Уильям – неблагодарная свинья. К счастью, Мари оказала мне честь стать миссис Морган, чем скрасила горечь предательства. Гарри отправился вслед за Булли, утверждая, что он «там» пропадёт без него. А может, всё же решил получить свою причитающуюся долю. Что с ним было дальше, я не знаю. Патрик умер у меня на руках счастливым, радуясь, что мальчик, которого, он полюбил как сына, смог перебраться, как он выразился, «с востока на запад». Считаю, что мы сделали хорошее дело и я ни о чем не жалею. По крайней мере, мы с Мари теперь вместе и счастливы, как и Булли со своей Эммой. А разве не это главное?
***
Такая вот история, сэр. Сын ли он лорда Рассела? Как я уже говорил, не знаю, сэр. Думайте, что хотите. Говорите, отрицает? Разве это что-то поменяло? Вот именно, ничего. Кем он сейчас, говорите? Губернатор? Ну дай Бог ему, может, и о нас с Марией когда-нибудь вспомнит и отдаст свой долг. Спасибо за гинею, сэр! Из какой, говорите, вы газеты? Будем ждать публикации, сэр! До свиданья, сэр!
С кухни пришла Мария, вытерла руки о передник и плюхнулась мне на колени.
– Джеф, тебе не надоело врать про долг? Мы же решили, что он нам ничего не должен!
– Мне он ничего по своей воле не отдавал! А значит – должен, – возразил я, ловко крутя в пальцах шиллинг и целуя любимое ушко. – «Вы шарлатан и пройдоха, мистер Джефри, и я вас не сдала в полицию только потому, что вы подарили мне моего Уильяма! Он мне все рассказал! Про ваш обман!»
У меня так похоже получилось пищание миссис Эммы Кадаган-Рассел, что Мари рассмеялась.
«Но мне всё равно, кто он и чей сын – я люблю его. И только это важно. Вот вам десять фунтов – этого с лихвой хватит вашей банде разбойников из трущоб за труды! И чтобы я… мы вас больше не видели!»
Ладно хоть решился подойти и попрощаться по-мужски, даже обнял на прощание, хоть и опасливо косился на свою хмурую «Эмми».
– Это ему стоило бумажника с пятьюстами фунтами, серебряного портсигара, золотых часов и, когда он обнаружил пропажу, скорее всего, ещё и доверия.
– Доверие из этого было самым ценным… Веришь нет, но само как-то получилось… Пальцы-то помнят… И вообще, мы же «разбойники из трущоб»! – ухмыльнулся я, обнимая жену и глядя в окно паба, за которым жила своей жизнью Кенсингтон-Хай-стрит.
Автор публикации
