Маленький зверь прижался мордашкой с оконному стеклу. Оно постоянно запотевало от учащенного дыхания. Поэтому приходилось периодически шкрябать по запотевшему пальчиками лапок, скользя коготочками по гладкой поверхности. Что-то случилось… Стучащее сердечко вот-вот вырвется из мохнатой груди и улетит к ней. К той, возле которой она просто обязана быть рядом. Марта заметалась по подоконнику, вереща от бессилия. Но только едва не сбитые на пол юрким телом горшочки с фиалками были свидетелями этого бессилия. Беспомощности зверя, запертого в комнате. Который раз стукаясь носиком в стекло, Марта пыталась разглядеть, услышать, почувствовать. Но дорожка к дому была пуста. Ни шагов, ни звуков. Шум! Автомобиль. Хлопок двери и перезвон колокольчиков на калитке ограды! Радостно заверещав, Марта поднялась на задние лапки и ещё быстрее заскользила пальчиками по гладкой прозрачности. Но почему? Почему её несёт отец? Зверь метнулся в угол окна и серые чёрные пуговки глаз сузились под вырвавшееся из оскаленной пасти рычание. За отцом, несущим на руках свою дочь, скользили черные щупальца. Пробираясь сквозь заросли вьющихся роз, касаясь опавшей листвы, переваливаясь через кладку ограды. Тени… Значит, пришло её время. Марта закрыла глаза, медленно выдохнула и … улыбнулась. Скоро всё закончится.
Ослабевшая ладошка привычно поглаживала густой мех, отчего Марта довольно урчала. Глаза же, из-под почти прикрытых век, настороженно осматривали комнату. Не спи. Не спи, моя хорошая. Пока ты не спишь, они не посмеют приблизиться. Хоть немного продержись. Будто услышав, ладошка замерла, а прерывистое детское дыхание стало тише. Марта аккуратно выползла из-под теплых пальцев и пробежалась по постели, то и дело задирая кверху мордочку. Тени пахнут прелостью. Гнилью и терпкой сладостью первого мёда. Тени пахнут разложением. Из года в год, из жизни в жизнь повторяющийся запах.
Первое щупальце выползло из-за подушки, чуть касаясь пшеничных волос. То приближаясь, то удаляясь, оно скользило вдоль спящего тела. Будто пробовало на вкус. Коготочки Марты начали тихонечко светиться, испуская еле заметные бардовые искорки. Рано. Ещё рано. Можно спугнуть. Спрятавшись за горшком с азалией, маленький зверь наблюдал, как щупальце наконец обвило руку девочки, сжалось и начало пульсировать. Как по приглашению, комнату наполнили десятки черных извивающихся отростков, стремясь урвать свою долю от стремительно утекающей жизни. Пора! По комнате пронёсся светящийся комок шерсти, оставляя после себя уже целые вспышки бардовых искр. Падали на пол перегрызенные, располосованные щупальца, испаряясь едва заметными облачками черной дымки. А Марта, только набирала силу и скорость. Уцепиться хвостом за карниз, оттолкнуться лапами от стены — на пол летят извивающиеся щупальца теней. Пролететь над спящим телом, удар лапами — располосованный отросток судорожно задёргался, отлипая от девочки. И тут же метнулся вслед зверю, ударяя его в заднюю лапу, сбивая на пол. Кувырком к стене, встряхнуться, оскалиться во все зубы. И сразу же толчок, пусть и одной лапой.
Серый искрящийся комок метался по комнате. Всё медленнее и медленнее. Тени, оставив девочку, хватали, жгли, пронзали зверька своей чернотой. Но и они не всемогущи. Всё меньше щупалец взметалось вслед Марте, всё чаще на шерсти появлялись чёрные подпалины, всё больше пахло сладкой прелостью. Искорки погасли. Еле цепляясь пальчиками за пододеяльник, зверёк подполз под тёплую ладошку и закрыл глаза. Тени больше не придут. Марта это знала точно. Последний судорожный вдох. Улыбка так и осталась на усатой мордашке зверька.
— Она ведь будет жить?
— Ты каждый раз спрашиваешь одно и тоже. Конечно же будет. Иначе всё было бы напрасно. Сколько жизней мы жертвуем собой, чтобы они жили?
— Я уже и со счета сбилась.
— Ты точно не передумаешь? Бессмертие и сотни жизней в обмен на одну, краткую, как миг.
— Странникам тоже нужен покой. И мои последние мгновения будут рядом с ней.
Окрепшая детская ладошка гладила серую, в черных подпалинах шерсть зверька. Опоссум увлечённо грыз сладкую кукурузу, которую крепко держал своими лапками. А в черных бусинках глаз то и дело проскакивали бардовые искорки. Не тревоги, но удовольствия.