Сентябрь закружил хороводом: друзья, сокурсники, посиделки… Институт задавал свой тон. Мы не вольны были нарушать приказы ректората, и вот уже наша группа на пароходе, плывём покорять колхозные просторы.
Вернулись почти к октябрю. Казимир уже был в Казани после очередной своей практики.
Примчался, как сумасшедший, переполненный новостями. Высвободившись из его объятий, счастливая, я всё-таки ненавязчиво, порционно задавала вопросы о его частых отлучках в Ленинград. Пыталась выйти на предмет, который нас упорно разлучал.
Казимир отшучивался, говорил опять, что это оптоэлектроника виновата.
Я спрашивала, понимая, что несу банальщину:
– А имя у неё есть?
Он смеялся:
– Я над этим сейчас работаю, чтобы дать ей достойное имя.
И всё-таки, с его слов. После курсовой практики известный на всю страну учёный-физик набирал себе команду из лучших студентов, не только питерских, но и отличников из других ВУЗов страны. Тут выяснилось, что мой друг был лучшим на курсе. Его забирают защищать диплом в институт имени Иоффе с последующим поступлением там, в Питере, в аспирантуру. Я выдохнула. Всё встало на свои места.
Жила на нашем этаже девушка, Нина Вересова, из Мурманска. Её комната была рядом. Умненькая, всегда серьёзная, из тех, кого можно назвать подругой на всю жизнь. На огромной кухне она иногда, молча, курила неизменные «Столичные». Она делала это так красиво, что многим хотелось ей подражать, потому что выглядела она при этом взрослой и загадочной. Я вообще её обожала, доверяла все секреты, она никогда не болтала лишнего.Иногда Нина приходила к нам в комнату одна, иногда – с Нонной, соседкой по комнате, та часто увязывалась за ней. Ниночка, стройная, невероятно белокожая, скорее, чрезмерно бледная, в темном платье с белым воротничком, была похожа на героиню чёрно-белого фильма о трудном покорении Сибири. Сказался, видимо суровый полярный климат. Нонна, с сексуальной поволокой глаз, высокой грудью и тонкой талией, с полными крепкими ногами, как будто сошла со страниц Тихого Дона, этакая казачка Аксинья.
Ниночка знала о моём романе. Как-то соседки пришли, когда в гостях был Казимир. Познакомились. Завязался непринуждённый разговор. Мой друг блистал, он любил неожиданных слушателей, а уж быть в центре внимания – особенно. Вдруг он предложил:
– А что, девочки, приглашаю вас всех на Новый год ко мне в университет!
– На бал? – спросила кокетливо Нонна. Казимир как-то по-особенному глянул на неё:
– В моей комнате, в общежитии, накроем стол, будут ещё трое ребят, и потом внизу, в красном уголке, состоится новогодний бал.
Его гостеприимство было для меня неким откровением.
«Неожиданно”, – подумалось мне.
Стремительно пролетели два осенних месяца, привнося особый шарм в наши отношения. Осень была ошеломительно красивой, листья лежали этаким тёплым рыжим ковром под ногами, воздух – такой вкусный, как духи, сочинённые лучшим парфюмером.
Я начала терять голову: трепет долгожданных встреч повлёк пропуски лекций. Но, взяла себя в руки, навела порядок в броуновском движении мыслей в воспалённом мозгу. И почему-то стала подумывать о замужестве. Что за бред, уж в двадцать лет я никак не планировала замуж.
Всё ближе подходило тридцать первое декабря. Сердце замирало. Всё шло к тому, что Казимир сделает мне предложение, и я должна дать ответ.
– Обалдеть, как хороша, – сказала Нина, с удовольствием глядя на меня, – Лина, кто поверит, что это платье ты сама шила по ночам?
Я крутилась перед высоко висящим зеркалом вполне довольная своим «шедевром» из красивой бежевой тафты. С платьем сочеталась копна золотистых волос, которые переливались волнами до талии, когда я поворачивалась, пытаясь поймать все ракурсы.
– Жди сегодня объяснения, дорогая, – шепнула мне Ниночка, когда мы вошли в вестибюль общежития университета.
Из красного уголка звучал Сальваторе Адамо, слышался смех.
Приглашены были все мои подружки по комнате, но пришли Таня и Надя, остальные были у родных. Неожиданно нас догнала запыхавшаяся Нонна.
Нина с неудовольствием что-то ей сказала, но та расплылась в улыбке и взяла меня за руку, как бы ища защиты.
За праздничным столом, в предвкушении наступающего Нового года, всё искрило радостью. Может это только казалось, так как я была переполнена ощущением удовольствия от жизни, которое, наверное, и называется счастьем. Казимир в своей неповторимой печоринской манере блистал. В центре всеобщего внимания он был, как рыба в воде, искрил остроумием, от него веяло уверенностью, надёжностью и какой-то неиссякаемой энергией.
«Вот ведь, – пошутила я про себя, – в Иоффе, что ли, раздают такую жизнеутвеждающую силу?!» Смотрела на него сияющими глазами. Под бой курантов он поцеловал меня, сказав:
– Счастья тебе, милая.
Я в душе оторопела, почему только мне, а не нам, но особо не стала углубляться, потому что все шумно ринулись на бал. Он, взяв за руку, увлёк меня вниз по лестнице. Как же так случилось, что я вдруг потерялась в шумной толпе… Растерянно искала его глазами, близоруко озираясь.
Послышались звуки вальса, что было всё большей редкостью на дискотеках. На танец меня пригласил не Казимир, а Иван, тот самый молодец, бывший верный оруженосец. Он изменился до неузнаваемости, стал таким красивым, статным, уверенным, улыбался мне, как принц Золушке и расточал комплименты. Захмелевшая от кружения по залу, от выпитого шампанского и от волнения, я почувствовала сильную жажду. Оставив Ивана под благовидным предлогом, вихрем взлетела по лестнице, вошла в комнату, быстро прошла к столу и залпом выпила стакан лимонада.
На ёлке мигали огонёчки гирлянды, тускло и переливчато освещая стол и вырывая из тени отдельные предметы. Вглядевшись в силуэт, я увидела лежащую на кровати Нонну и нависшего над ней Казимира. Нет, они были одеты, но сцена была исчерпывающе интимной. То, как он поспешно приподнялся, тайком вытерев губы, говорило не о беседе двух посторонних людей.
Нонна поспешно вышла. А я как в замедленном кино, неторопливо надела шубку, нацепила шапку, шарф, неловко стала натягивать сапоги. Казимир присел на корточки. Я не смотрела не него. Дрожащими непослушными пальцами пыталась застегнуть замки сапог. Он сделал попытку помочь мне, но будто что-то холодное и скользкое коснулось моей кожи, и я оттолкнула его руку.
Тогда он начал торопливо говорить. Его слова эхом отдавались в голове и сливались в какой-то нелепый болезненный шум. Единственное, что я разобрала:
– Лина! Куда ты ночью?! Стой!
Я выбежала из его общежития и, не разбирая дороги, ринулась в сторону своего.
Опомниться успела только тогда, когда услышала над ухом громоподобный голос:
– Девушка, ты куда это одна ночью, а?
Подняв глаза, я увидела шедшего справа от меня верзилу. Он был огромен и возвышался надо мной чёрной скалой. Взгляд моих близоруких глаз вырвал из темноты нечто, похожее на гориллу. Из-под низко надвинутой шапки смотрели чёрные, глубоко посаженные глаза. Огромный нос, тонкие губы, разъехавшиеся в страшной ухмылке и грубый шрам на пол-лица – всё, что я успела в ужасе увидеть. Ища спасение, повернула голову влево и упёрлась взглядом в каменный высокий забор, который простирался далеко назад и ещё больше вперёд.
Вдруг меня осенило. Это была кладбищенская стена. Старое заброшенное городское кладбище.
Продолжение следует
Автор публикации
