Нет, сон не идёт. В сердцах стиснула подушку. «Ну что за детская распахнутость души, наивные грёзы и безграничная вера в добро», – бормочу я беззвучно.
Бац на другой бок, и опять череда мрачных дум…
«Долой эти мысли!» – села, обхватив колени.
Средние века. Как его, Чосер, да, Чосер Джефри:
«Не жди добра, кто злое сотворил.
Обманщик будет в свой черёд обманут.
И все над ним ещё смеяться станут»
«И я посмеюсь, придёт черёд, но об этом не сейчас, – подумала я, стиснув зубы, – гордость, вот что не даёт мне покоя. Пусть скорее будет завтра, и посмотрим. Вот», – в очередной раз ткнув кулаком несчастную подушку, забылась зыбким тревожным сном.
А завтра было воскресенье. Солнце залило нашу келью так щедро, что мы вскочили почти одновременно. Посыпались предложения:
– Девочки, в кино, сегодня «Скарамуш»! – предложила Танюшка. Карие глазки с милым прищуром сияли беззаботной молодостью, она на ходу одевалась, пританцовывая.
– Не-ет, какое кино, – сказала Слу, наша рассудительная, умнейшая татарочка, – скоро свадьба Венеры, забыли?
– А, точно, пошли подарок выбирать!
Мои чуткие девчушки были редкостно тактичными, и ни словом, ни жестом не напомнили мне об удивительной вчерашней встрече в кино.
Ведь я бесхитростно выложила им вчера вечером всё, дав понять, что очень зацепил меня этот “Печорин”.
– Девочки, представьте, после такой трогательной встречи, потока изысканных комплиментов, чуть ли не признания в любви, вдруг: до завтра, чмоки-чмоки, ха-ха-ха и а-ля, вуаля, и был таков – изливала я свою обиду.
Тут заговорили мои подружки, все хором, и разноцветным фейерверком взлетали ввысь в адрес «этих мужиков» горькие слова негодования за их непостоянство, слова, которые никогда не говорились никому.
Выпустив пары, отругав, как следует, всех этих шалопаев, мои защитницы завалились спать.
– Можно, пойду, прогуляюсь одна, – тихо сказала я, но меня услышали, как будто, ждали этого.
– Да, Линочка, конечно! Только, как всегда, начисть пёрышки, ты у нас должна быть красоткой.
«Девочки, втайне, не теряют надежды на мою встречу с физиком», – подумала я, вяло наводя марафет.
В дверь постучали.
Почему-то все посмотрели на меня. Я начала краснеть. Хоть под стол лезь! Сердце колотилось где-то у горла.
– Войдите! – властно объявила сибирячка Надя.
В дверь просунулся букет, а следом – Иван, тот самый, верный оруженосец “Печорина”, знакомый мне по поезду «Казань – Волгоград».
Иван театрально простер руку с букетом и запел:
– Ой, да ты, кали-инушка-а, размали-инушка, ой да ты не стой, не стой, на горе круто-ой! – и, слегка преклонив колено, вручил мне букет мимозы.
Мы все впали в ступор.
Через минуту в наши пенаты скромно вошёл сам “Печорин”. Как-то, чересчур, скромно. И от всего этого вдруг повеяло театральным капустником.
– Линочка, прости, забыл спросить номер твоей комнаты вчера, и о времени и месте встречи не условились, – робко улыбаясь, произнёс он.
Кто-то из девчонок тихонько хмыкнул.
Познакомившись с неожиданными визитёрами, под благовидными предлогами, все смылись, прихватив милягу Ванечку.
Казимир как-то изменился, не было того наносного лоска, что ли.
Мало говорил, больше слушал и смотрел на меня во все глаза.
– Ну, признавайся, как тебе удалось узнать, что живу я в этой комнате, здесь же пять этажей? – с улыбкой спросила я.
Он, молча, достал аккуратно сложенный вчетверо лист. Развернул.
Это был тот самый рисунок.
Наши глаза встретились. Как удар молнии: всё истинная правда – его поиски девушки без адреса и, в связи с этим, его мытарства по общагам…
Видимо, моя интуиция дала сбой. Это был настоящий поступок, он нашёл меня, стёр все препятствия! Я чувствовала себя счастливой! Или почти, так как теперь боялась чрезмерно радоваться…
Мы встречались нечасто. Но тем и приятней были эти встречи, особенно поздней весной, когда в вечернем воздухе разливалась особая нега. На носу – сессия, а мы, как сумасшедшие, бродили по тенистым паркам, катались на аттракционах, поедали мороженое и целовались в укромных уголках тёмных аллей, под сенью древних акаций и лип, дурманящих своими упоительными ароматами.
Казимир был невероятно нежен, придумывал мне милые прозвища, его шутки и каламбуры отличались эффектной непошлой эстетикой. Такой спонтанный юмор я обожала, сама не прочь порой достойно парировать тем же. Кладезем всего интересного был этот неповторимый Казимир.
Пару раз, перед летними каникулами и после них, он исчезал.
– Практика, Линусик, – говорил он, – пятый курс, я готовлю диплом в институте имени Иоффе, в Ленинграде.
– Но почему там? И ты же не один туда ездишь? – допытывалась я.
– Ну, ещё один из нашей группы, – уклончиво отвечал Казимир.
Пробормотав что-то про оптоэлектронику, он умело ушёл от темы, стал, как мальчишка, дразнить меня, целуя и крепко сжимая в объятиях.
Что-то я запуталась. Мне нравился этот парень, но, как шерстинка за воротом, что-то мешало с головой окунуться в водоворот событий и чувств.
Что мне мешало…
Мешало что-то в его манере общаться, иногда слегка наигранной, а порой и высокомерно-насмешливой, где-то чуть-чуть за гранью. Может, мешала его закрытость, резкая смена чувств – от задумчивости до чрезмерной веселости…
Недоверие к его странным поездкам, так часто повторяющимся, ядовитой струйкой вползало в наши отношения.
Я должна была доверять ему. Но не доверяла.
Продолжение следует