Слюдяное оконце Андрея Рябушкина
Неверно полагать, что до Петра I жителям России был недоступен свет европейской культуры. То самое «окно в Европу» император лишь расширил и застеклил, но оно существовало и ранее. Не такое просторное, не очень прозрачное… Зато – своё, самобытное!
Затейливый переплёт удерживает сшитые пластины слюды, резные наличники и – на всякий случай! – расписные ставни прибавляют красы и надёжности конструкции. Довершают композицию тонкие рисунки на мерцающей поверхности. Смутно, нечётко видно сквозь такое окно. Но как же красиво оно само! И свет, что всё-таки попадает-просачивается в помещение – тёплый, мягкий, уютный…
Таким «слюдяным оконцем» мне представляется творчество выдающегося художника Андрея Петровича Рябушкина (1861 – 1904 гг.)
Выходец из семьи крестьянина-иконописца, он может казаться одним из череды передвижников-последователей В. Сурикова и братьев Васнецовых. Таким, как С. Иванов, чьи работы, посвящённые тому же историческому периоду («бунташный» XVII век) известны куда шире. Однако есть заметное отличие работ двух мастеров. Картины Иванова посвящены типичным явлениям, их сюжеты «срежиссированы» острее, драматичнее. Именно поэтому они часто используются в качестве иллюстраций в учебных изданиях и научно-популярных статьях, отражающих временной промежуток от Ивана Грозного до Петра Первого.
Не то у Рябушкина.
Да, его «Сидение царя Михаила Фёдоровича с боярами», «Едут!», «Семья купца в XVII веке» и «Потешные Петра I в кружале» мы находим по соседству с ивановскими «Стрельцами», «Юрьевым днём» и «Допросом обвиняемого в суде». Находим – и замечаем коренное отличие. Процитирую Александра Бенуа: «Ему (Рябушкину) хотелось увидать и запечатлеть таинственно ожившие в его душе образы древней Московии. Рябушкин именно не «исторический живописец» мертвенного академического характера, а ясновидец и правдолюбец минувших жизней. Но как тяжело давался ему этот культ прошлого, как мало кто понимал его в этих исканиях…»
А искания начались рано!
Четырнадцати лет крестьянский сын поступил – с помощью художника А. Х. Преображенского – в московское Училище живописи, ваяния и зодчества. Уже через пять лет его картину «Крестьянская свадьба в Тамбовской губернии» приобрёл П. М. Третьяков. Затем Рябушкин поступил в Академию художеств… и отошёл от шаблонов настолько, что за картину «Голгофа» не получил медаль – формально, он нарушил правило, запрещавшее изменять утверждённую композицию. Вместо путешествия во Францию или Италию, Рябушкин изучал архитектуру и пейзажи старинных городов Руси – на стипендию, выделенную лично президентом Академии художеств.
С этой поры в его работах постоянно перемежаются темы современного (и близкого ему) крестьянского быта и того «психологического историзма», что можно считать характернейшей особенностью творчества художника.
В качестве примера можно рассмотреть упомянутую «Семью купца». Не понятая современниками картина, по его собственному мнению, является вехой достижения Мастерства. Ярко, красочно – и непонятно для большинства зрителей: кто эти люди? Почему композиция так похожа на документальные фотографии купцов-современников, чуть ли не самих зрителей? К чему режущий глаз непривычной яркостью макияж матери и старшей дочери? Зачем нам эта дотошное внимательность к деталям, странно сочетающаяся с почти полным отсутствием глубины композиции? Зрителю бы что попроще!..
Вот потому-то и не все картины Рябушкина публика приняла сразу – требовались усилия восприятия, напряжение того, что ещё не было развито в душе и привычных к академической живописи обывателей, и боровшихся с её неактуальностью передвижников. Художник пришёл как раз в то время, когда зарождалось новое течение, и одним из первых присоединился к «Миру искусства».
Тот же А. Бенуа так охарактеризовал его работу: «Московская улица, отличается чрезмерной и неприятной грубостью письма. Тем не менее должно признать, что на блестящей выставке журнала «Мир искусства» 1899 года эта картина Рябушкина занимала благодаря своей интересной задаче и совершенной своей непосредственности одно из самых видных и почётных мест».
Но анализировать цели и задачи, пересказывать хронологию событий, следовать шаблонному характеру описания жизни и творчества – нет, это против самого стиля Рябушкина! Поговорим о другом.
Связь литературы и искусства зачастую кажется волшебной. Замечали? Школьные сочинения по картине, буквальные иллюстрации к тексту произведения, вся вообще книжная графика – с шрифтом, буквицами, виньетками и прочим – к этому мы привыкли. Сложнее, загадочнее ощущения, возникающие при чтении и рассматривании самостоятельных, созданных независимо друг от друга произведений с общим сюжетом. Сказительница Марфа Кривополенова в Третьяковской галерее ко всеобщему восторгу посетителей стала сравнивать васнецовских «Богатырей» с их описаниями в былинных стихах. Любой из нас припомнит текст «Тараса Бульбы», едва взглянув на «Запорожцев» Репина. И подобныйй эффект присущ картинам Рябушкина.
О «бунташном веке» писали много. Но если жёсткость и натурализм романов А. Чапыгина, В. Шишкова, П. Загребельного, В. Шукшина сближаются по по воздействию на читателя/зрителя с картинами С. Иванова, то «слюдяное оконце» Рябушкина позволяет рассмотреть яркие, праздничные эпизоды книг наших современников В. Бахревского и Д. Трускиновской. Да, эпический «Раскол» одного, как и исторические детективы серии «Государевы конюхи» другой тоже насыщены драматичными и кровавыми эпизодами – человеческая природа берёт своё!.. Но элементы праздника, но любование повседневностью, внимание к узорочью жизни – именно это единит каждую историческую картину Рябушкина с их книгами.
…Грязь на «Московской улице XVII века в праздничный день» не просто анекдотичная деталь городского пейзажа, не только примета времени. Это ещё и образ, символ неизбежности – и преодоления. Веришь, что «так и было!», и задумываешься. Не только о прогрессе! Мостовая, асфальт, бетон, тротуарная плитка – это важно, и это привычно. А жившие четыреста лет назад, вязнувшие в грязи весной и осенью? Боярин на коне, нищий на коленях, женщина со свечой – они не замечают грязи. Но у каждого своя причина не жаться к домам или скакать через лужи как прочим горожанам. Поневоле задумаешься!
…А вот «Свадебный поезд в Москве (XVII столетие)» – подтаявший снег, яркие наряды. Зритель слышит и топот копыт, и скрип полозьев, и клики поезжан. Весело!.. но справа, на фоне глухой стены из тёмных брёвен бредёт в сторону от чужого праздника нарядная девица. Лицо загримировано-«намазано» по тогдашнему обычаю: горят щёки, алеют губы, черны дуги бровей… и такая тоска в глазах!
Другие глаза у москвичей с картины «Едут!» Чуть ли не та же стена, да и лица те же. Настроение другое! Любопытство, разные степени внимания. Да и не без тщеславия, а как же! Где-то там, далеко, Семён Дежнев огибает край Азии. Немногим ближе бредёт с семьёй в ссылку неистовый протопоп Аввакум. Только-только Богдан Хмельницкий прислал письмо Тишайшему: «Навеки с Москвой, навеки с русским народом!» Всего этого здесь нет. Про это ничего не знают досужие обыватели и стрелецкая стража – они ждут проезда иностранного посольства. И нам тоже интересно: королевич ли Владислав едет свататься, а может, ливонцы за миром пожаловали? На кого смотрят? Поневоле оглянешься – и прозреешь: на нас… Да это же мы, потомки ваши! Аль не признали?!
Вот оно, волшебство – растворилась слюда, впустил зрителя мир, созданный Художником.
Не получилось? Попробуем ещё раз. В совпадения верите?
В одном из ранних рассказов В. Бахревского есть небольшое стихотворение, заканчивающееся такими строками:
…а наша Нефертити
Пленит кого-то красотою кос!
Недоумение: египетская царица – и косы?! И почему «наша»?! Странные люди, эти поэты…
Но вот оно, чудо: картина «Московская девушка XVII века», написанная в 1903 году. До открытия археологами мастерской древнего скульптора Тутмоса со знаменитым бюстом Нефертити ещё 10 лет. А «Прекрасная грядёт» уже здесь, на заснеженной улице старой Москвы… и мы любуемся ею через слюдяное оконце «тихого мастера» Андрея Рябушкина, и никак не разгадаем этой изысканной тайны! А он, сгоревший в сорок три года от туберкулёза, не оставил нам подсказок.
Автор публикации
Не трогай - не уколешься
