Снечисть

Пока ехали из школы, снега навалило по колено. На перекрёстке Венька выскочил из автобуса и шагнул в сторону от дороги. Тут же провалился в сугроб, но развернулся и прокричал товарищам, выглядывающим в окно:

— Как д-договорились, через полчаса у меня!

С трудом прокладывая себе дорогу в глубоком рыхлом снегу, он пошел домой: мимо серых, лишенных солнечного света, пустующих соседских домов, мимо брошенных яблонь и кустов сирени, укрытых пушистыми белыми шалями.

Заснеженные скалы-великаны застыли над пересохшей рекой, словно чародеи в ожидании волшебства. Венька с опаской посмотрел на них и поспешил домой.

Стукнула калитка. Пес Дружок вылез из будки, завилял хвостом, поприветствовал хозяина. Дверь в дом, разбухшая от зимней сырости, открылась с трудом. Протестуя, что ее тронули, хлопнула за спиной, выпустила облако пара на улицу.

Венька заскочил в коридор, кинул рюкзак с учебниками на пол, под вешалку, туда же отправился мешок со сменкой. Сорвал с себя школьные куртку и шапку, повесил… Прислушался. В комнате работал телевизор. Сквозь звуки знакомого сериала послышался скрип старенького дивана. В коридорчик выглянул отец, загородил проход.

— Сегодня раненько, — глухо сказал он, почесывая затылок.

— Т-так из-за непогоды геометрию отменили и отпустили по д-домам, — Венька начал стаскивать ботинки.

— Что новенького в школе? Что получил?

— Сегодня ничего, по физике проверочную писали, а по геометрии… — Венька развел освободившиеся руки в стороны.

— Есть будешь? Я борщ сварил, вкусный! — отец шагнул в сторону, освободил проход.

— Па, пот-том! Я в школе поел, не голод-дный. Мы сейчас с пацанами д-договорились погулять, ага? — ответил Венька и проскочил мимо в свою комнату.

— Как хочешь, сынок, — в голосе отца проскочила обида.

— Ну, пааап, я нед-долго, — заканючил Венька, натягивая на себя куртку и нахлобучивая шапку. Он повернулся к отцу и посмотрел таким умоляющим взглядом, что родитель не выдержал.

— Да иди уже … — махнул отец, возвращаясь к телевизору.

 

Венька поспешил на улицу, где под калиткой его уже ждали школьные приятели, Санька и Ленька.

Сначала устроили перестрелку. Из мокрого тяжелого снега снежки лепились легко.

Потом дурачились и кувыркались в сугробах. У Веньки замерзли руки в мокрых варежках, заледенели пальцы ног в хлипких тесных ботинках, а из-под шапки струился пот.

И тут Санька предложил:

— А давайте снеговика забацаем?

Санька не дождался ответа друзей, начал катать первый шар.

Вскоре перед окнами Венькиного дома вырос огромный, выше забора, снеговик. Венька притащил из сарая старую метелку и дырявое ведро, два уголька для глаз, там же захватил стеклянную пустую чекушку (в погреб за морковкой было лень спускаться). С таким носом снеговик стал похож на инопланетянина.

— Эх, бабу бы ему снежную, чтоб не скучно было, — с сожалением глянул на него Венька.

Мальчишки принялись лепить снежную бабу. Венька принёс из гаража старую выцветшую шаль и перламутровые пуговицы, что давно валялись на полке. В руки снегурке пытались вложить веник, да он выскальзывал постоянно: руки снежные не хотели держать метелку. Плюнули, так оставили.

В калитке, из двора напротив, показалась соседка: горбатая бабка-лекарка Савельчиха.

Венька ее боялся. Сколько Савельчихе лет, никто не знал, только шептали, что она чуть ли не ровесница отмены крепостного права. Врали, конечно. В хуторе о ней говорили всякое: дескать, ведьма та еще, а сами тайком бегали то погадать, то живот вправить, то порчу снять. Мать тоже водила Веньку к Савельчихе лечить от испуга, когда его соседский зловредный индюк напугал, и Венька стал писаться по ночам.

Было ему тогда лет пять, но он помнил, как стоял в черной бабкиной хате в дверном проеме, а старуха держала над его головой большую чашку с водой и шептала заговоры, а потом лила в холодную воду расплавленный воск. От таинственности происходящего и жуткого шипения над головой он тогда, кажется, еще больше испугался, но писаться перестал.

Венька потом слышал, как мамка рассказывала папке, что фигурка восковая в воде получилась точь-в-точь индюк. Мамка часто ходила к знахарке, особенно перед смертью, когда врачи отказались мамку лечить и отправили домой умирать. Когда мать уже не могла выйти за порог, бабка приходила к ней сама. Травами и заговорами пыталась побороть недуг.

Савельчиха увидела снеговика со снегуркой, усмехнулась, противным голосом, словно старая верба под сильным ветром, проскрипела:

— Ишь, неразумные! Делать вам нечего, только беду кликать? — глянула на Веньку, словно буравчиками проткнула. У Веньки подступила тошнота от ее взгляда. Бабка развернулась и в двор ушла, калитку притворила. Ржавые петли скрипнули противно.

Мальчишки по домам разошлись в сумерках.

Венька обмел на крыльце ботинки куцей метелкой, что есть силы потопал по засыпанным деревянным ступеням, для пущей уверенности, что не притащит снег в коридор. Отряхнул старый пуховик от налипшего снега, вошел в коридор.

Снял верхнюю одежду, заглянул в комнату. Там работал телевизор, на диване спал отец. Он прошел на цыпочках, выключил телевизор, укрыл пледом спящего отца, забрал пустую бутылку из-под пива. «Балтика семь, — прочитал на этикетке, — а раньше тройку пил. Плохо. Завтра обязательно скажу ему. Хватит пить».

На столе в кухне его ждал остывший ужин: жареная на подсолнечном масле картошка и пара соленых огурцов. Борщ доставать из холодильника, потом греть, Веньке было лень.

Как только хлопнула крышка хлебницы, под ногами появился Бублик, любимый котяра и начал клянчить еду. Венька кинул в кошачью миску немного жареной картошки. «Ешь, прилипала».

После скромного ужина он заперся в своей комнате с подаренным отцом на двенадцатый день рождения телефоном.

В приложении «Яндекс погода» на их село наплывало огромное белое пятно. Венька не отрывал взгляд, следил, как оно ползло, расширялось вправо и влево, словно осьминог щупальцами, захватывало картинку на экране.

Вот если бы ночью метель замела все дороги, тогда школьный автобус не смог проехать в село и он остался бы дома. Пока почистили дорогу, прошла бы еще пара дней, а там и выходные…

Венька не любил школу, не любил свое село. И зачем они перебрались из города в это захолустье? Знал, конечно. Отец однажды выпил лишнего, проболтался. Квартиру в городе продали, чтобы оплатить мамке дорогостоящее лечение, а этот дом купили на то, что осталось. Мать постанывала, вздыхала, отец успокаивал: «Ничо, мать, тебя поднимем, денег заработаем и новую квартиру купим».

Не подняли. Так и остались в селе жить. В окно будто постучали, и Венька, положив телефон на кровать, подошел к окну, отодвинул в сторону занавеску и выглянул на улицу. Метель разыгралась. Венька прилип к оконному стеклу так, что нос сплющился.

Сквозь причудливо извивающиеся снежные фигуры с трудом угадывался забор и снеговик со снежной бабой. Через тонкое стекло Венька слышал, как завывает ветер и стучит назойливая ветка по сайдинговой стенке дома.

В шутку вообразив себя великим магом, Венька начал колдовать, мысленно заставляя стихию крутиться все сильнее и сильнее. И стихия слушалась его, словно он действительно волшебник.

В окно прилетел поток снега и залепил стекло, словно кто-то невидимый швырнул в окно целый сугроб. Черт! Венька вздрогнул, отшатнулся, за крестик на шее схватился, что мамка перед смертью подарила.

«Колдовать» резко расхотелось, и Венька, вернув на место занавеску, отошел от окна. Дневник в портфеле долго не находился, прятался среди учебников. Наконец, Венька выудил его.

Задали много: доклад по истории, письменное упражнение по русскому и правило выучить, но самое нелюбимое — теоремы по геометрии. Зачем их придумали? Чтобы мучить детей в школах, не иначе. Как же лень, но надо. Он не может подвести маму, помнил еще, как вместе выводили первые буквы и цифры в прописях, читали азбуку. Помнил её наставления: «Учись сынок, старайся. Будешь грамотным! Выучишься, профессию хорошую получишь, денег заработаешь. Женишься… Дети пойдут, будете в достатке жить».

Венька еще помнил выходные в городе, кафе с мороженым и вкусным пирожным с воздушным кремом безе. Смешного клоуна, достававшего монетки из всех карманов у папки и Веньки, из-за уха, из волос и даже из носа. Лошадки-карусели и, как кричал он от страха на колесе обозрения.

Как давно это было…

Он с сожалением посмотрел на телефон, сел за письменный стол, взял в руки учебник по геометрии и открыл нужную страницу. «Если две стороны одного треугольника и угол между ними…». Ненавистный урок.

В начальной школе Венька еще держался в хорошистах, а вот к шестому классу постепенно скатился в троечники. Классный руководитель, учитель ОБЖ, грозился в конце каждой четверти поставить ему двойку, но из жалости рисовал тройки.

С огромным усилием Венька выполнил задания по русскому и истории, мысленно повторил еще раз теорему и доказательство, сложил в портфель учебные вещи для следующего дня. Он выключил настольную лампу-рожок и нажал на настенный ночник-солнышко. Под его теплым светом в комнате стало уютнее. Наконец, утащил под плед телефон и загрузил ТикТок. Смотрел видосики, пока не начали слипаться глаза.

Сквозь сон он слышал, как проснулся отец, засыпал в печку уголь, ходил по дому, пока его тяжелые шаги не затихли в спальне, что за стенкой его, Венькиной, комнаты.

Венька проснулся глубокой ночью. Ночник на стене помигал и погас.

Туп. Туп. Туп. Раздавалось за стенкой в отцовской спальне. Туп. Туп. Туп. Венька знал, что стук тот значил.

Родительская кровать так стукалась, когда мамка живая была. После такого стука у мамки глаза сияли счастливым светом и Венька слышал, как она просила отца купить новую кровать, потому что эта «расшаталась и перед дитем стыдно». А отец ходил по дому гордый, улыбался и подшучивал над ней, «что естественно, то небезобразно». Повторял и обнимал, целовал, думал, что Венька не видел. А Венька видел все и понимал. Взрослым себя считал.

Теперь отец редко улыбался. Чаще на портрет мамкин смотрел в черной рамке, где мамка красивая, молодая, улыбается грустно, словно извиняется: «Простите меня, муж, сынок, не уберегла я себя для вас. Сами по жизни карабкайтесь, а я отсюда, чем смогу, помогу». И помогала. Снилась она Веньке иногда.

Иногда похороны снились мамкины.

— Рак съел — слышал Венька шепот бабок.

— Рак съел — плакал пьяный отец, сидя за опустевшим, поминальным столом.

А Венька, маленький, все не мог понять, какой такой рак съел мамку? Раки в речке живут. Это ж каких размеров он был, этот рак, чтобы мамку съесть?

Они с папкой ходили на рыбалку много раз. Папка «драл» раков из нор и кидал на берег, а Венька с мамкой собирали их по берегу в ведро, живых, шевелящихся темно-зеленых тварей, со страшными клешнями.

А мамка варила их с вонючим укропом и они их ели. Как смешно папка обсасывал и выплевывал клешни. А теперь рак съел мамку.

Венька долго представлял, как огромный рак ест мамку, а он, рыцарь в доспехах с мечом, таким, как на картинке в детской книжке, что мамка когда-то читала ему перед сном, протыкает панцирь чудовищу.

Папка такой сильный и не смог защитить мамку от этого рака.

Как же тогда мамка лежала в гробу посреди хаты такая красивая, с печальной улыбкой на лице, почти, как на фотографии. Он глупый, специально подошел и проверил: тело на месте, руки, ноги тоже, только худенькая, высохшая, словно мумия, из кино, что они с папкой по «рентв» смотрели недавно.

Наговаривают люди — не ел мамку рак. Тот, про которого Венька думал, точно не ел. Теперь Венька знал, что это не тварь речная, а болезнь страшная, от которой люди еще не научились лечить.

Туп. Туп. Туп. «Сон такой снится», решил Венька. Бывало с ним такое, когда сон во сне снился. Под мерное тупанье Венька заснул. Снова снилась ему мамка. Такая, как он ее запомнил незадолго до смерти: похудевшая, с бледным от болезни лицом, прячущая под косыночкой лысую, от последствий химии, голову. Пересиливая боль, она жарила картошку на сале в большой сковороде.

Он уже запомнить успел этот сон. Знал, что дальше будет, словно книжку читал в десятый раз. Как смешно она подпрыгивала у печки, как беспомощно дергались ее худые плечи, когда сковородка плевалась горячими каплями жира. Как ставила на стол перед ними, сквозь мучения улыбалась и приговаривала: «Прожоры вы мои, прожоры».

Она нежно провела пальцами по Венькиным отросшим волосам. «Просыпайся, сынок, беда пришла, ты сильный, справишься…»

Сквозь сон Венька почувствовал ледяные пальцы на коже головы и проснулся от холода. В лицо пахнуло могильным духом и горелыми спичками.

Краем глаза он заметил, как из его комнаты выплывала женская туманная фигура. Две искорки блеснули в белом облаке, там, где должно быть лицо. Шторки в дверном проеме даже не шелохнулись.

Хлопнула входная дверь. Лампочка в ночнике заморгала и зажглась.

Надо же! Привиделось такое. Или приснилось? В груди стало холодно, зябко, неприятно.

Венька глянул на часы — четыре утра. Никогда так рано не вставал. Он залез под плед, спрятался, но заснуть не смог. Ворочался, ворочался, замерз. Попытался плотнее укутаться. Не помогло.

Венька поднялся. В комнате от ночника тусклый свет разливался. Венька, словно мумия в рогоже, подполз к окну. Оно так и осталось залепленное: ничего не видать. Лишь утробное завывание непогоды проникало в комнату.

Венька обрадовался, неужели и правда «колдовство» его вчерашнее сработало? В такую метель в школу их точно не повезут. Он схватил телефон, чтобы позвонить друзьям, но связь подвела, всего одна палочка мерцала в левом верхнем углу. Не дозвониться. Он освободился от пледа, оделся и пошел на кухню.

Бублик жалобно мяукнул из-под стола. Венька наклонился, погладил его, взял на руки, приласкал. Мягкое пушистое тельце доверчиво прижалось к Венькиной груди.

— Брысь! Беги прилипала! Некогда мне с тобой играться! — Венька отправил кота на пол.

Печка потухла. Венька сдвинул чугунные круги в сторону и заглянул внутрь. Уголь не разгорелся.

Не стал будить отца. Сам решил хозяйничать. Выбрал из печки уже холодный уголь. Заложил вниз ворох старых газет. Принес из кладовки щепу и дрова, положил поверх газет, как папка учил. Веселое пламя быстро заиграло на сухих поленьях.

Вскоре по дому потянуло теплом. На кухню зашел отец.

— Потухла, что ли? — скрипучим голосом спросил он, усаживаясь на табуретку. Венька пожал плечами.

Веньке не понравилось, как отец выглядит: осунувшееся лицо, пожелтевшая кожа, губы потрескались, под глазами темные синюшные круги. Отец взял кружку, чтобы попить воды, и Венька заметил, как дрожат его руки. Страх сжал Венькино сердце тонкой змейкой.

— Пап, а пап, — завел Венька старый разговор, — а давай хату продадим и уедем отсюда?

Венька заметил, как остановился отцовский кадык на глотке, испугался, ожидая, что ответит отец.

Деревня за последние годы опустела. Три жилых дома осталось на их улице. Сколько на остальных — не считал.

— Уехать, говоришь? — отец поставил кружку на стол и присел на табуретку. Погладил лысеющую голову. — А куда? И от кого? Могила тут у нас, самого родного и близкого человека. Мамкина… — на последних словах, словно споткнулся.

Два раза в год они ходили на кладбище, могилу в порядок приводили, — на Пасху и летом, ближе к осени. Деревенский погост, словно маленький хуторок для мертвых, из крестов и гробниц, скоро живое село перегонит по размеру. Местожительство для всех когда-нибудь.

Может, и папка там когда-то ляжет. Рядом с мамкой. И Венька.

От таких мыслей Венькино сердце сжималось от страха еще сильнее.

Метель не унималась.

День прошел в домашних заботах. Отец пошел в сарай кормить трех, оставшихся в хозяйстве, кур. Венька с ним прицепился, Хохлушку проведать, белую курицу. Папка однажды хотел ее зарубить, лапшу сварить, да Венька не позволил, защитил любимицу.

Вообще, он не любил, когда отец птице голову топором отсекал. Понимал, что для этого и выращивали они кур, уток, гусей, а все равно жалел живность. Никогда не смотрел, как кровь из перерубленных артерий била наружу, забрызгивая все вокруг, уходил, прятался. Мясо не ел, оттого и щуплым был, наверное.

Ветер за стенкой по-прежнему завывал, проводами игрался, лампочки в доме помаргивали, словно гирлянды новогодние, только праздники уже прошли, крещенские одни остались. Венька с отцом весь день смотрели телек, переключали каналы с одного сериала на другой.

Венька иногда посматривал в телефон — не появилась ли связь? Нет. Не появилась. Глухо.

В эту ночь он долго не мог уснуть. В соседней комнате надрывно кашлял отец. Заболел-таки и где успел? Наконец, уснул.

Туп. Туп. Туп.

Ночник не горит. Ветер доигрался, наверное, провода порвал. Снова стучало за стенкой. Что это может быть? Спросонья мысли глупые в его неразумную башку полезли. Неужели тетя Люда вернулась? В метель такую?

Год назад отец привел в дом чужую тетку.

— Вот, сынок, знакомься, — нежно придерживая ладонями за плечи, представил незнакомую женщину Веньке. — Это тетя Люда. Моя…эээ…подруга. Она будет жить с нами…Прошу… Не обижать. — Веньке в отцовском голосе угроза показалась.

Не поэтому ли он эту тетку невзлюбил? И стал выживать из их дома?

Неужели в такую метель она смогла в дом попасть?

Хоть был запрет ходить в спальню к отцу, Венька не стерпел, на цыпочках пошел в комнату, заглянул и застыл от увиденного. Снежное облако, словно снегурка бесовская, кружилось над кроватью. Искорки только внутри сверкали. А отец распластался на спине, руки, ноги в разные стороны раскинул, головой по подушке елозит, то ли спит, то ли не спит, то стонет, то рычит, словно медведь раненый.

Венькины зубы непроизвольно клацнули, существо обернулось к нему. Две искорки, самые яркие, сверкнули яростью, словно прожгли насквозь. Венька помешал бесовскому действу. Он замер, влажными руками в штаны вцепился. А как нечисть в его сторону двинулась, закричал и побежал в свою комнату. Венька под кровать забился, так до утра и пролежал, даже не заметил, что замерз. Зубы только стучали, как от лихорадки.

Венька слышал, как хлопнула входная дверь, когда чудище выходило из дому, но сразу вылезти из убежища своего поостерегся. Только за полдень холод и голод выгнали его из-под кровати.

Венька пошел в комнату к отцу. Руки, ноги онемели. Страшно ему было узнать, что там ждало его. Живот от страха тянуло вниз, тошнило. Венька пересилил себя, вошел.

В комнате беспорядок: подушки на полу валяются, одеяло скомканное, будто жалкий щенок из-под кровати выглядывает. Отец лежит в трусах поперек кровати в беспамятстве. Все мокрое, на полу лужа, будто ливень в комнате прошел.

Венька поднял голову, посмотрел на люстру трехрожковую с плафонами стеклянными. Откуда вода взялась? Непонятно.

— Па… — Венька тихо позвал отца, стоя на пороге. — Пап, просыпайся! — уже громче, подошел, за плечи взял, трясти стал.

—М-м-м — в ответ лишь услышал.

Венька стал дергать и толкать отца сильнее. Отец в ответ только мычит, головой дергает, как при падучей, Венька видел уже такое.

Что только Венька не делал: и щипал и по щекам шлепал и за руки, ноги дергал, все бесполезно, словно зимняя рыба на речном дне, заснул отец — не разбудишь.

Свет в доме потух, ветер с проводами доигрался, порвал. За окнами уже не метель, пурга. В холодной печной трубе, словно орган играет, воет, поет на все лады.

В телефоне ни одной палки не светится. Нету связи с внешним миром.

Что делать-то?

Венька в раздумьях сел. Стал вспоминать. Что учитель говорил на уроках? Как вести себя в непонятных ситуациях? Кажется, на помощь звать, если сам не справляешься? Точно! Нужно помощи попросить!

Оделся, впопыхах, хотел выйти на улицу, да дверь не открылась, словно кто подпер снаружи. Сколько ни пытался открыть, не получилось.

Видно сила демоническая тут замешана была, Веньке не справиться с нею одному.

Венька вернулся в дом, наощупь свечку с полки достал, зажег, на стол поставил, растопил печку. Хорошо, что в кладовке все на такой случай приготовлено: и щепа на розжиг и дровишки колотые. Всю осень они с папкой трудились, запасали. Наконец, по дому разлилось тепло. Он переодел отца в сухое, поменял постель, укрыл папку своим пледом.

Венька надежду не терял, может отогреется отец, проснется?

Венька нагрел отцовский борщ, нашел и вытащил из-под дивана кота перепуганного, накормил. Потом сам ел и искренне жалел, что изжил год назад из их дома тетю Люду: то соль в еду сыпал, пока она не видела, то штаны рвал назло, то оставлял грязные следы по вымытому полу, то мусорил. И хамил ей не по-детски, пока отца рядом не было. А она добрая была. Молча обиды сносила, отцу не жаловалась, просто в один день собрала вещи и уехала от них, бросила.

И чего ему не хватало, малолетнему дураку? Ну, жила и жила бы с ними тетка. Ну, бесило Веньку, как она его по вихрам гладила, жалела. Не родная мамка, но еда всегда в доме была, и папка улыбался, и кровать об стенку стукалась по ночам. Ну и бог с ней, с кроватью — пусть бы стукалась, спать мешала. Лишь бы не эта нечисть. А теперь что? Что делать?

Губы задрожали от таких мыслей, и Венька заплакал.

Он решил в эту ночь не спать. Венька накрутил чучело из одежды и положил в постель вместо себя. Сам спрятался под кровать. Как сон его сморил — не заметил.

Ему снова привиделась мать. Будила его, поднимала.

«Не спи, сынок! Просыпайся! Сам не справишься! Проси помощи!»

А сама в двери идет и Веньку за собой манит. Венька встал и за нею пошел. В дверь вышел, и растаяла мамка, словно дымка туманная под солнечными лучами.

Венька проснулся. Его знобило, холодный пот струился по лицу и, кажется, все тело стало липким и противным.

Он услышал мерное постукивание в стенку с обратной стороны. Венька ворохнулся под кроватью, вылез наружу и с ужасом обнаружил, что описался.

Что? Снова?

Он вспомнил, как мать водила его к Савельчихе лечить.

Нет! Не будет больше такого! Он откинул покрывало в сторону. Глаза уже привыкли к темноте.

В сумрачном мертвенном свете, льющемся от залипшего снегом окна, мебель в комнате напоминала монстров, застывших до поры до времени. Комод, письменный стол, кровать, люстра-паук, будто приготовились к нападению, только ждали приказа хозяина. Но хозяином был он, Венька. Замри! Он дал мысленно команду.

Стук за стеной усилился. Дыхание перехватило, и к горлу подкатил ком. Сердце у Веньки застучало сильнее, в такт шуму за стенкой. В груди все сжалось. Ноги ослабли.

Он подошел на цыпочках к комоду, осторожно вытащил из нижнего ящика сухие трусы, штаны. Переоделся. Мокрую одежду кинул рядом с комодом на пол.

Венька натянул на щуплое мальчишеское тело теплые спортивки, меховую толстовку с капюшоном. Пошевелил пальцами на голых ногах, поискал носки. Разные или одинаковые, не видно, да и плевать. Сейчас не это главное. Он принял решение идти за помощью.

Хоть бы дверь открылась. Раз эта нечисть в доме, то может теперь дверь откроется? А если не откроется, что делать? Он нащупал крестик на груди.

«Господи, помоги!», взмолился Венька.

Он шмыгнул носом. Из глаз полились слезы, он вытер их рукавом и с ненавистью глянул на стенку. Вспомнил, что вчера видел в комнате отца. Погрозил кулаком и выскользнул в коридор.

Когда он натягивал шапку и зимние ботинки, зубы стучали так, словно Венька только что вылез из крещенской проруби. Но он только сопел и упрямо одевался.

Дверь открылась с первого толчка, и Венька выскочил на улицу, как будто черти за ним гнались. Хотя, может так оно и было? Пальцы тряслись, и он не мог попасть с первого раза в замочек, когда на ходу, уже во дворе, застегивал теплую куртку.

Венька с порога провалился по колено в снег. Во дворе смерч закручивал белые жесткие спиральки. Злые снежинки кинулись в лицо, облепили одежду, полезли за шиворот.

Венька выбрался за калитку. Там ко всему еще и ветер добавился. Он зло швырял колючий снег, залеплял глаза. Венька не видел дорогу и на ногах еле держался.

Он шел сквозь пургу наощупь, с трудом переставлял ноги, наклонялся, словно таран, пробивал себе тоннель сквозь буран. По намокшему лицу больно хлестало, жалило.

Прикрывая лицо, Венька упрямо шел вперед за помощью.

Как вел его кто, не сам шел. Наконец, уткнулся в гладкую поверхность, провел по ней руками. Рассмотрел сквозь слипшиеся ресницы. Калитка. Дернул ручку вниз и толкнул. Калитка с трудом подалась вперед, открыв только узкую щель, куда и нырнул Венька.

Когда дополз к полуоткрытой двери дома, чуть назад не повернул. Разглядел замшелые стенки хаты бабки Савельчихи. Как сразу не понял, что калитка тоже ее? Но раз пришел, значит надо так.

Хоть он и боялся бабку, но переломил себя. Дома отец остался, с нечистью наедине. Где искать помощь, как не у хуторской ведьмы? А если она виновата, то он ее убьет. Откуда только решимость в Веньке взялась и уверенность, что справится, сумеет все преодолеть?

В дверную щель снегу намело. Венька шмыгнул в коридор, поскользнулся, чертыхнулся. Он открыл дверь в дом, и в лицо теплом пахнуло и травой луговой, и еще чем-то знакомым, отчего вдруг легче стало дышать.

В прихожке знакомое все, память детская цепкая, все помнила. Как прежде, в углу висели старые, потемневшие от времени иконы. Кровать под тканевым покрывалом, с железными дужками по бокам в белых завесках. Над сундуком зеркало старинное с черными пятнами-язвами… Внутри у Веньки холодело каждый раз, когда он приходил в этот дом. Хоть и давно это было, но помнил.

Венька направился дальше в дом, откуда виднелся слабый свет, и застыл в дверном проеме. Около кухонного стола стояла бабка, под ногами у нее пень. В одной руке она держала топор, а в другой трепыхалась белая курица. Венька с ужасом узнал свою Хохлушку.

Как же так? Что же это? Как она могла? Откуда?

Венька уже хотел было кинуться спасать свою подругу, да как в стенку уперся. Столбом стал посреди комнаты. Глубоко в горле его застрял возмущенный крик.

Он молча наблюдал страшный ритуал. Как узловатые, скрюченные артритом, пальцы крепко держали оба крыла и ноги курицы. Как «кекнула» Хохлушка перед смертью и голова ее отскочила от лезвия топора на край пенька и дальше, скатилась на грязный пол. Из развороченной шеи полилась фонтанчиками светлая кровь. Забрызгала подол бабкин и черные кожаные тапки.

Савельчиха придержала трепыхающуюся, еще живую курицу над большой алюминиевой чашкой. Той самой, куда воск выливала, когда от испуга лечила. Венька стоял, как завороженный, смотрел на жертвоприношение. Он видел, как шевелятся губы у бабки.

«Не приидет к тебе зло, и рана не приближится телеси твоему» – слышал он ее шепот.

Савельчиха собрала кровь и откинула затихшую птицу в дальний угол.

Она, наконец, подняла голову, посмотрела глазами-буравчиками на застывшего, с растопыренными от ужаса глазами, Веньку.

— Чего таращишься?! Не видал, как кур рублют? Иди домой! Ты там сейчас нужнее! Отца спасай! Напасть в деревню пришла, а я стара стала! Смогу — удержу, нет — все погибнем.

— А к-как? — Венька выговорить не смог, вопрос в глотке застрял.

— А так! Откуда снечисть эта взялась, узнать хочешь? Традиции древние не соблюдали, обряды не совершали. Вот ты когда последний раз «кутью» на Рождество по селу носил? — проткнула она Веньку колючим взглядом.

— Ни разу.

— Вот видишь? А люди издавна неспроста это придумали. Они снечисть изгоняли туда, где ей быть положено. Иди, сказала! Времени мало осталось! А-то хату свою не найдешь! — прикрикнула бабка. Венька отмер и кинулся на выход.

— Стой! Помогу тебе по старой памяти!

Венька вздрогнул, оглянулся. Савельчиха взяла на столе самодельный крест из палочек, перевязанный веревкой, макнула в кровь и, тяжело переваливаясь, подошла к Веньке. Мазнула его окровавленным пальцем по лбу и в руки крест сунула.

— С божьей помощью одолеем! А теперь иди! Нужно успеть все сделать до восхода солнца!

Венька выскочил из бабкиной хаты, словно снежок из крепкой ладошки. Кажется, метель ослабла, и снег не так хлестко в лицо бьет.

Как до своего дома Венька добрался, не помнил. Картинки, словно во сне мелькали. Вот сугроб. Калитка. Дружок в будке жалобно скулит. Дверь в дом скрипучая. Коридор. Как вбежал в комнату отца. Вонючей серой в лицо пахнуло. Нечисть маялась над распластанным отцом.

Венька крикнул, привлекая к себе внимание. Нечисть от отца отлипла, в его сторону посмотрела глазами-искорками. Венька угадал перламутровые пуговки, те, что долго валялись в ящике.

Так вот оно что? Это я сам тебя сделал нечаянно? Ах ты, гадина проклятая! Ну, погоди у меня!

Венька отступил назад, поманил нечисть из спальни. Она плыла за ним неотступно, зыркала на самодельный крест в Венькиных руках.

Вышли в кухню. Нечисть кинулась к Веньке, махнула снежной рукой, обожгла щёку холодом. Венька оступился, пошатнулся, чуть крест не выронил. Нечаянно наклонился в сторону нечисти и словно проскочил сквозь ледяное облако. Холодно ему стало, только там, где крестик материнский — горячо. Нечисть зашипела, струйка пара метнулась под потолок. Венька глянул на крест, развернулся и на нечисть кинулся, руку с крестом окровавленным вперед выставил и ударил по ее ледяной руке.

Рука у нечисти отвалилась, упала на пол, и вместо неё появилась лужа.

Ах, ты ж гадина, вот как тебя нужно! Догадался Венька.

Он стал бить крестом по нечисти. Нечисть заверещала нечеловеческим голосом так, что уши заложило, да стекла в доме зазвенели, пол ходуном заходил, да пыль с потолка посыпалась.

Венька глаза от страха закрыл. И давай молотить без разбору крестом. Бил и бил, пока тихо не стало. Открыл глаза — нету нечисти. Лужа посреди кухни огромная. Веня пот со лба утер и рядом осел без сил. Глазам своим не поверил, неужели справился, победил гадину? От печки жалобно мяукнул кот.

В коридоре хлопнула входная дверь, послышался топот — кто-то сбивал снег с ног. Отец пошел навстречу нежданным гостям. По голосу Венька узнал соседа.

Отец вместе с соседом зашли в дом и Венька услышал конец фразы:

— Хоронить завтра будем. Странно все это.

— А чего странного? — отец стоял и растерянно гладил ладонью лысину. — Старость она такая… Знать не будешь, когда тебя заберет.

— Так перед метелью бегала по селу быстрее молодки. Все улицы обошла, в каждое окно заглянула. Как прощалась все одно. О, а что это у вас по полу пуговки валяются? — наклонился сосед, подобрал на полу перламутровую, блестящую пуговицу.

— А черт его знает. — Отец протянул ладонь за пуговицей, закинул ее в карман.

— Спасибо.

— Ну… я пошел, плохие новости носить не радость дарить.

Отец вышёл провожать соседа.

Венька смотрел в окно на одинокого снеговика.

— Пап, а пап? А ты с тетей Людой еще общаешься? — повернул он голову на вошедшего отца.

— Ты зачем спрашиваешь? Стоп! Венька, а ну скажи еще раз!

— А ты с тетей Людой общаешься? Пап? Что не так? — Венька не понял, чему отец обрадовался. — Давай мы ее снова к себе жить позовем? Как думаешь, простит она меня?

Отец, не обращал внимания на смысл Венькиных слов.

— А ну повтори, на дворе трава, на траве дрова.

— На дворе трава, на траве дрова, — медленно повторил за отцом Венька. — Что?

— Ты не заикаешься, ты не заика больше! Сынок!

Венька наблюдал, как менялось выражение отцовского лица, и неуверенно улыбался.

— Пап, ну ты это…про тетю Люду не ответил… так простит?

— Простит, наверное, она добрая женщина.

— Если надо я и прощения попрошу.

— Ну, если ты так говоришь. Как дорогу почистят, поедем за ней. — Венька заметил, как повеселел отец, отвернулся и снова стал смотреть в окно.

— Понял? — мысленно обратился он к снеговику. — А снегурку нам не надо, нам живую, тетю Люду в дом надо. Чтоб тепло и уютно было.