Припозднившиеся утки наконец улетели, и толпы шумных детишек с суетливыми мамашами отстали от озера. Теперь здесь было тихо и сумрачно – как я и люблю.
Снег уютно похрустывал под сапогами под пустые мысли, и ноги сами несли по давно привычным тропам, сейчас изрядно заметенным. Третий день шёл снег, которого все так ждали. Ноябрьские голые продрогшие пейзажи утомили и хотелось белого сверкающего великолепия. И вот оно, словно услышав невысказанные молитвы, пришло и укрыло город своим одеялом, скрывая неоконченные ремонты, грязь, слякоть, беды и обиды. Запахло Новым годом и верой, что вот на этот раз будет как-то по-другому.
Мне было хорошо. Грустно, но хорошо. Я посмотрел в тёмное небо с единственной звездой – она не падала – просто была. Безразлично голубовато помигивала, как делала это миллионы лет. Да и не звезда это – Венера. Пожелать что-нибудь назло? Мол, все вот падающие звезды, а я целую планету попрошу. А чего? А сам не знаю – чего-нибудь. Лишь бы не бежать опять в колесе без толку.
Я остановился и стоял минут десять, глядя на эту далекую точку в небе, пока пальцы ног не стало покалывать. Все-таки морозец стоял ощутимый – еще днем были комфортные минус пять, которые к девяти вечера превратились в зимние минус десять.
Разрывая связь с Мирозданием, повернулся обратно к Городу – над верхушками елей торчали свечки домов, мигнул красным огонь самолета, увозящего людей куда-то подальше отсюда, а над неспящим центром небо было малиново-желтым. Все сказочно-задумчивое настроение сдуло как рукой – завтра на работу в колесо.
Быстрой походкой я пошел мимо озера к выходу из парка.
И было бы все хорошо. И ушел бы спокойно. И провел три недели до Нового года как обычный человек.
Если бы не захотелось в последний раз глянуть на темный зимний лес, на лапы елей с шапками искрящегося снега, на холодное иссиня-чёрное небо.
Обернулся. Да только увидел не то, что хотел. В белом покрывале на озере темнела рваной прорехой полынья. А в ней кто-то определенно был – у берега было совсем мелко и этот кто-то не смог до конца уйти под воду – руки и голова торчали из-под тонкого льда.
«Беги отсюда» – тут же вылезло подсознание, которое сразу представило, сколько проблем принесет героизм. Полиция, медики, родственники, дознание…
Это проносилось в голове с ураганной скоростью, пока я, оскальзываясь и хватаясь за редкий кустарник, спускался к кромке льда. В воду лезть не пришлось – удалось ухватить утопленницу за руку и втащить на снег. На удивление, это оказалось не просто. Словно холодная черная жидкость не отпускала жертву. Словно не из воды тащил, а из студня.
«Да отдай же ты!» – мысленно рявкнул я, сильно, но аккуратно, дергая на себя тело. И озеро сдалось.
На снегу распласталась девушка. Включил фонарик на телефоне. Лет двадцати восьми. Зрелое тело, зрелая женская, а не девичья красота. Когда была жива, наверняка привлекала множество взглядов. Немало этому способствовали нежно-голубые удивительно красивые длинные волосы, сейчас пучком спутанных водорослей, рассыпавшихся вокруг головы. Никаких драгоценностей или украшений, хотя очевидно, что были – уши проколоты, на пальцах – следы от постоянного ношения колец – такие ободки вдавленные. У меня у самого такое есть от обручального кольца – за полгода еще не разгладилось. Ограбили и бросили в озеро? А одежда? Неужели не побрезговали забрать абсолютно всё? Хотя, почему бы и нет – девушка не выглядела «средней» – слишком ухоженная, с идеальной кожей. И носила явно не секондхэнд. А еще я не видел вокруг следов. И мог бы поклясться – когда я тут шел двадцать минут назад – не было этой полыньи! И никаких девушек не было! Просто припорошенное снегом озеро!
Оставив мысли про русалок на потом, я уже набирал «один, один и два». Быстро рассказав, как добраться до места трагедии, пообещал ждать и стал ждать. Вопрос оператора: «Пульс есть?» ввел меня в ступор – ну какой пульс у человека с белой, как окружающий снег, кожей?
А он был! Как так? Я крикнул в телефон, что есть, сунул его в карман и принялся сдирать с себя куртку.
С трудом упаковав не самую миниатюрную девушку в пышущий теплом пуховик и колючую, но теплую шапку, я стал вспоминать, что я знаю о первой помощи при обморожениях. А помнил, что растирать нельзя – только греть. И питье теплое обильное, которое сейчас было взять тупо негде. Оставалось надеяться на медиков.
Прождав пять минут и так не услышав сирен, поднял тело и потащил на выход из парка. Чуть согревшееся тело начал бить сильный озноб. Оно конвульсивно сотрясалось в руках, куртка сползала, а мышцы, отвыкшие от нагрузки, забились. А еще, без куртки, я тоже стал замерзать.
Простояв у дороги под удивленными взглядами прохожих еще несколько минут, плюнул и бегом, тяжело ухая и оскальзываясь, побежал к своему дому – туда приедут.
Какой-то мальчик открыл мне дверь своим ключом – повезло. Я уже думал, куда пристроить ношу. Лифт ехал нестерпимо медленно. И девушке всё же пришлось полежать на полу, пока я открывал дверь. Втащил в темный коридор и как был, в сапогах, потащил в комнату. Рванул одеяла, положил, накрыл всем, что нашел – ее трясло, но она уже не была такая равномерно-белая – кожа шла пятнами, словно замороженная курица, подставленная под струю воды.
Поставил чайник – сделаю грелку из бутылок пластиковых. И снова в телефон. Снова «один, один и два». Сообщил адрес. Сказали, что бригада отправлена и ей сообщат, куда ехать теперь. Ну черт с ними.
Метался, ногти грыз, а потом вспомнил, как полярников отогревали. Разделся и к ней под одеяло. Прижался к ней, отдавая все какое было тепло – а она ледяная до одури. Первое касание – как мокрой рукой за льдышку ухватился – приморозило до боли и не оторваться. Её тело сотрясло крупной продолжительной дрожью, от которой тут же сильно захотелось в туалет. Но я только сильнее прижался к ней с одной только мыслью: «Если не спасу, то это со мной до конца жизни будет и придётся квартиру продавать».
На удивление, деревянное тело спасенной отзывалось на мое тепло – оно стало мягчеть, словно таять. Пульс уже был четкий – я даже ухо к груди прикладывал, не веря шее – тук, тук, тук. Губы чуть порозовели и уши. Но дыхания я все еще не мог различить – но, раз сердце бьётся, значит должно быть дыхание же? Нужно зеркальце поднести – запотеть должно, вроде. И впервые я ощутил, что не просто рядом со мной человек, а девушка со всем положенным.
К счастью, щелкнул закипевший наконец чайник. Я с розовыми ушами выскочил из-под одеял и побежал наливать бутылки.
Когда я вернулся с теплыми от налитой воды полторашками от пива, девушка не лежала, как я оставил на боку «в устойчивой позе», а посапывала, свернувшись калачиком, подложив руки под голову, иногда, еле слышно шмыгая носом.
Я обложил ее бутылками, вытер волосы полотенцем до суха и ушёл на кухню. Нужно было выпить чего-нибудь горячего и успокоится. Ибо у меня сердце стучало так, что ребра еле держались под его напором.
Медики приехали через три часа, когда я, клюя носом, смотрел сериал по кухонному телеку.
– Где труп? – оттолкнул меня с дороги крупный парамедик в синей форме и маске, спущенной на подбородок, пропихиваясь в квартиру.
– Нету трупа, – по-дурацки растянул улыбку я. – Есть живая девушка. Вам что, не сказали, что пульс был?
– Нас на труп вызывали, – отрезал мужик.
– Откачал, – повинился я.
– Утопленница?
– Утопленница. Только явно не сама – я думаю, ее ограбили и в озеро сбросили, но не учли, что там мелко совсем – вот голова и рука над водой торчали и …
– Это полицаям все расскажешь. Мне это не интересно.
Он сам нашел дорогу в комнату, за ним шел второй санитар с чемоданом. По-хозяйски сдернул одеяла, откинул бутылки.
– Пульс четкий, наполнение хорошее, – снимая стетоскоп, продиктовал он санитару. – Давление: восемьдесят на шестьдесят.
И манометр успел когда-то нацепить запястный. Покрутил ее голову в руках, осмотрел пальцы рук, потом – ног. Попробовал разбудить.
– Девушка, девушка, – своими огромными лопатообразными ладонями он слегка похлопал её по щекам.
– Дайте поспать, – буркнула она еле слышно и не открывая глаза, тут же повернувшись на другой бок и пытаясь нащупать одеяло.
– Понятно. Пиши: обморожение первой степени, признаки сухого утопления, наблюдение на участке, госпитализация не требуется.
– Как фамилия? – обратился ко мне санитар, споро заполняя бумаги.
– Чья?
– Обоих, – хмыкнул врач, укрывая вновь задрожавшую девушку одеялом и возвращая бутылки на место. – Вы бы хоть ей трусы одели.
Я виновато утер нос пальцем.
– Фамилия моя Искоренев Александр Юльевич, тысяча девятьсот восемьдесят седьмого года рождения, а ее не знаю – на месте ничего не было кроме, собственно, неё.
– Юльевич, – ухмыльнулся санитар, – полицию-то вызывали?
– Я думал, диспетчера сами вызовут кого-нужно.
Врач хмыкнул.
– Всё с ней нормально. Есть легкое обморожение пальцев ног – ничего критичного. Поболит и пройдет – нужно мазать любым жирным кремом типа «Лисички». Обильное теплое питье, покой и тэ пэ. Труповозка тут явно не нужна, – впервые улыбнулся мужик.
– И слава богу.
– А полицию все-таки сходите – опознать же нужно.
– Проснётся, сама расскажет, – пожал я плечами.
– И не шалите, – погрозил мне врач, – мы сообщим в полицию о вызове и, если девушка потом заявит о сексуальном насилии или домогательствах, как думаете, кто будет первым и единственным подозреваемым?
– Да понятно – пальцем не трону.
– Ничем не трогайте, в том числе, пальцем – спасли жизнь и ладно. Может и обойдётся без претензий. Время сейчас такое – добро обесценилось. И молодец вы – многие бы мимо прошли.
Врач пожал мне руку. Санитар просто попрощался. Я всучил им по «Метелице», и они ушли.
В полицию я все же позвонил, найдя телефон в справочнике района. Сказали, что вызов приняли уже – приедут. Без уточнения времени, даты или года. Ну и ладно.
Долил в бутылки кипятка, затер следы на полу, чуть поколебавшись, спер одно одеяло у незнакомки и завалился спать на диване. Снились мне снегурочки, прыгающие через костер и русалки с голубыми кудрявыми волосами – всё-таки впечатлительный я.
Мерзкое «пипипи» выдрало меня из тенет морфея и вспомнил, что кое-кому на работу вообще-то. Но кто-то не мог бросить кое-кого одну. Кого-бы попросить с ней посидеть? В голову ничего дельного не пришло. Поэтому дождавшись семи утра, я позвонил начальнику, как мог, объяснил ситуацию и попросил отгул. Начальник мне абсолютно не поверил, но отгул в счет отпуска разрешил. «Чтобы завтра, как отпустит…».
Вероятно, должно было отпустить похмелье. А вот отпустит ли меня красавица с голубыми волосами? Надеюсь. Я вдруг понял, что не хочу приключений, таинственных происшествий и прочих чудес. Мне резко захотелось на работу.
Девушка спала спокойно – я её полночи бегал проверял. Удачно найденная пачка завалявшихся пеленок спасла меня от необходимости перестилать постель. Хорошо, что догадался сразу.
Под утро, она наконец совсем согрелась, перестала дрожать, порозовела и даже скинула с себя часть одеял. Трусы я все-таки, поколебавшись, надевать ей не стал – положил рядом комплект одежды чистой и на этом посчитал свой долг исполненным.
В обед позвонили из полиции. Женщина со строгим безжизненным голосом убедилась, что девушка все еще у меня, живая, все еще спит и все еще мне не известны ее имя и фамилия. Как оказалось, никто о пропаже подходящей по описанию девушки не заявлял. Пообещал, что когда проснётся, спрошу. Спросил, приедет ли кто-то. Мне сказали: «Конечно». И бросили трубку. Вот и поговорили.
А она всё спала и спала. Улыбалась чему-то во сне, вольно раскинувшись на моей кровати. И я тоже улыбался, глядя на неё, хотя чему и сам не до конца понимал. Чудо? Чудо.
А еще, я точно для себя отмел все версии с русалками и прочими сказочными существами – отросшие корни волос оказались вполне себе обычного пшеничного цвета. Ну и ещё кое-где волосы были пшеничные. Короче – не мавка. Обычная девушка, которая совсем скоро уйдет из моей жизни.
Глядя на красивое лицо, я одновременно хотел этого и не хотел. Не удержавшись, все-таки сфотографировал её себе на память. Только лицо – без остальных подробностей, скрытых одеялом. Вряд ли она потом, после пробуждения будет в настроении фотографироваться.
Сон становился все более беспокойным. Все чаще она ворочалась, шебаршилась и вертелась. Мне пришла в голову здравая мысль.
Через полчаса серьезный не по годам доставщик притащил большой пакет из супермаркета – удобная штука эта доставка, хотя я раньше ей как-то брезговал пользоваться. Зато скидку получил за первый заказ большую.
Мои трусы и футболку на стуле у кровати сменили женские трусы, майка, носки и что-то вроде пижамы, состоящей из толстовки и брюк. Боялся с размером ошибиться – брал чуть «на вырост». Само собой, верхнюю одежду не брал – приедут за ней и привезут.
Успокоившись, ушел готовить. Проснётся голодная – не есть же ей колбасу с хлебом.
И вот, когда уже снова начало темнеть, в спину мне прозвучал вопрос:
– Вы кто?
– Искоренев Александр Юльевич, восемьдесят седьмого года рождения. А вы?
Я повернулся к ней. Голубой костюм прекрасно сочетался с голубыми волосами и голубыми глазами. Кстати, был уверен, что они голубые. И эти чудесные глаза сейчас пристально на меня смотрели. Ни грамма страха, волнения – словно и не было этих странных суток.
– Я… – и тут уверенность дала сбой. Она осела на табуретку и, словно приглашая к беседе, задала риторический вопрос: – Так, а кто я?
– Вы вообще что-то помните?
– Помню, как меня какой-то мужик крупный ворочал, как ты мне пеленки подсовывал, бутылки горячие помню и что жарко было всю ночь. Всё.
– Мда. А что вчера было? Озеро, парк?
– Какое озеро?
– Холодное озеро.
– Не помню. Видимо временная амнезия.
– Ух, какие слова сложные, – улыбнулся я. – Значит, скоро всё вспомните.
– Куда я денусь. Че там поесть у тебя?
«Тебя». Как быстро она перешла на «ты». Мне почему-то это не очень понравилось – а где пиетет и почтение к Спасителю?
– Лазанья – жирно, сытно, вкусно.
– А компот? – глаза ее смеялись.
– Вино? Ну… Чего-то я не подумал – я вообще не пью.
– Чай-то хоть предложишь девушке?
– Предложу. Кофе есть еще, – показал я банку.
– Растворимый, – перекосило ее. – Нет, благодарю. Сахара два и можно я кружку выберу?
Конечно можно. И конечно она выбрала кружку бывшей жены, которую я той дарил в свое время и которую та специально оставила, когда съезжала.
Мы ели молча и жадно, изредка переглядываясь. Я – откровенно любовался очень красивой девушкой, подобных которой я и не видел никогда. А она – пытаясь во мне найти ответы на явно мучающие ее вопросы.
– Вкусно. А теперь давай рассказывай, чего-такое вчера было.
И я рассказал всё, начиная с увиденной торчащей вверх руки и пучка голубоватых волос, и заканчивая тем, что я отпросился на один день и как бы нужно бы её вернуть – явно же кто-то беспокоится.
– Да кому я нужна, – махнула она рукой.
«Мне нужна» – чуть не вырвалось у меня. Хотя это была бы еще пока ложь. Но через пару дней рядом – смогу ли я без нее? Уже сейчас в сознании что-то давно забытое начинало шевелиться и ворочаться, а в груди наливался свинцом небольшой, но грозящий вырасти, свинцовый шар. Меньше всего хотелось мне сейчас влюбляться – это отвратительное чувство, ведущее в итоге лишь к страданиям и тяжелым горьким самокопаниям. А у меня отчет годовой через неделю. Да и рылом не вышел в таких влюбляться.
Она, будто читая мои мысли, покивала головой, мол да, не вышел. И выдала.
– Пошли на место преступления – может чего вспомню.
– А в чем ты пойдешь?
– Сейчас найдём.
С восхитившей меня самоуверенностью, она пошла рыться в моих вещах и вскоре нашла старые лыжные штаны, свитер и легкую демисезонную куртку.
– Пойдет – мы ненадолго. А если что – снова бутылками отогреешь, – рассмеялась она.
«Ну хоть как я её грел не помнит» – облегченно подумал я.
И мы пошли. Очень хотелось взять её за руку – я даже попытался. Но она так акцентированно и доходчиво дернула плечом, что я выбросил это желание из головы до лучших времен.
– Вот тут я тебя нашел, – ткнул я в полынью перчаткой. – Вон следы, где ты лежала в снегу.
Она аккуратно спустилась к воде и заглянула в неё. Потом мы тщательно осматривали снег вокруг – но ничего не нашли.
– Ну как – что-то вспомнилось?
– Ничего, – девушка выглядела расстроенной, плечи ее поникли. – Я думала, что приду и сразу вспомню. Куда и зачем шла, как оказалась в озере. Ну и кто я.
Обнять? Самое время, пока она потеряно разглядывает носки валенок. Почти решился, но ограничился лишь словами утешения:
– Завтра в полицию сходим – по фото найдут. Не беспокойся – все-таки не в каменном веке живем.
– Ага, поздний кайнозой, железный век, – буркнула она.
– Скорее, кремниевый.
– Пофиг. Пошли домой – я замерзла.
И мы пошли домой.
Спал я на диване.
А утром ушел на работу, оставив ей второй комплект ключей и взяв с нее обещание, никуда не уходить и никому не открывать.
Отпросившись чуть раньше, я приехал домой – все было спокойно и мирно. Она прибралась в квартире, отмыла всю грязь и встретила меня на пороге с тряпкой – пыль вытирала. А в доме пахло свежеприготовленной едой. Меня накрыло волной нежности, даже слеза выступила. Успел по такому соскучиться. Она моего состояния не разглядела, а кинулась одеваться – нужно было успеть в участок.
Мы написали заявления. С нее взяли отпечатки пальцев, сфотографировали. И отпустили. Мы еще с час гуляли по ярко освещенным улицам, я купил ей корндог и кофе. Она была счастлива и в ее прекрасных глазах сияли отражения витрин и гирлянд. И так мне было хорошо, что я все-таки схватил ее за руку и затащил в ТЦ. Она, конечно, руку вырвала и очень недобро на меня глянула. Но я быстро испуганно ткнул в вывеску «Снежная королева» и «Обувной мир». Девушка скептически оценивающе меня рассмотрела.
– Да есть у меня деньги, – обиделся я. – Нормально я получаю. Просто не трачу.
– Я отдам.
– Само собой.
Старые вещи отправились в пакет, а моя снегурка шла домой в очень идущем ей приталенном голубоватом пуховике с пушистым капюшоном, белоснежной пушистой шапке с помпоном и сияющих новизной сапожках на неслабом таком каблуке. И да, вслед ей оборачивались. Я чувствовал, как она купается в этих восхищенных, бросаемые украдкой или в открытую, мужских, да и женских, взглядах. Я с мешком старья и в своей старой любимой куртке смотрелся рядом как бомж, зачем-то увязавшийся за представительницей «золотого миллиона». И мне от этого было очень грустно. Я приотстал и шел чуть сзади, делая вид, что мне просто в ту же сторону.
Ни через неделю, ни через две, ни в одной базе, ни в одной сводке, мою спасенную так и не нашли. Объявили всероссийский розыск. Сказали ждать месяц – уже во всю гремели новогодние праздники, и никто толком не работал.
А я этому был безумно рад – ибо пока Снежа, как мы договорились её временно звать, в прямом смысле искала себя, я мог быть с ней рядом. И чтобы быть рядом, мне пришлось соответствовать. Я приоделся, постригся впервые за много лет в парикмахерской, а не у соседки за стольник. Купил большой телек, новую красивую посуду и телефон Снеже – «подарок на Новый год». Она даже меня поцеловала «за всё» в щеку.
Да что уж говорить: влюбился по уши. Ловил её взгляды, дыхание, слова, жесты. А она терпела, хоть ей не особо нравилась моё навязчивое внимание – понимала, что ей пока некуда деваться. И от того, что я это отчетливо понимал, но при этом не находил в себе сил быть менее влюбленным, я злился на себя и чувствовал себя растянутым на дыбе, где в одну сторону тянули похоть и любовь, а в другую – здравый смысл и гордыня. Силы пока были равны – я отпустил рулевое весло и просто плыл по течению.
– Можно я возьму твою фамилию? – однажды заявила она. – Мне тут работу хорошую предложили. Нужен паспорт.
– Замуж за меня всё-таки решилась? – пошутил с горчинкой я.
– Щаз, – засмеялась она. – Саш, ты уже может успокоишься?
У нас уже был разговор, где я на коленях стоял перед ней, признаваясь в чувствах. Но она тогда не сказала ничего – просто посмотрела и ушла телевизор смотреть. А я потом два дня придумывал способы самоубийства, чтобы наверняка и не откачали.
– Нет, не успокоюсь.
– Вот поэтому мне нужна эта работа. А откажешь, возьму себе фамилию Джондоу.
Я оценил шутку – ее энциклопедические знания во всех сферах меня всегда поражали.
– Лучше уж мою.
– Решено – буду Коренева Снежанна Александровна. Не против?
– Нет.
Больше мы в тот день не разговаривали.
Паспорт она получила быстро – сработали какие-то неведомо когда заведённые связи. И на работу ее приняли без проблем. Я мучался ревностью прекрасно понимая, почему ей так все легко дается. Но сделать ничего не мог. Как и высказать всё, путая слова с эмоциями – иногда, лучше промолчать, чем потом всю жизнь сожалеть о словах-неворобьях.
А потом, в самый канун Нового года, её не стало.
Я вернулся домой – там было чисто, пусто, ещё пахло её духами, а на зеркале была записка:
«Я вижу, как ты мучаешься. Но не могу дать тебе то, чего ты хочешь. Прости. И не ищи меня – у меня уже всё хорошо. Спасибо, что спас. Ключи у Анны Степановны. Снежа».
«Уже всё хорошо». У неё. А у меня уже всё плохо. Сомнамбулой, постучался к соседке, забрал ключи. Закрыл дверь и, как был, с ёлкой и мешком игрушек, ушел в парк. Елку тут же вручил какой-то молодой паре с детьми.
У озера никого не было. Полынью давно замело, а вокруг была настоящая зима с непролазными сугробами и пушистыми елями. Выбрал одну – самую красивую, с отливающим голубым иглами, и украсил игрушками из пакета. Получилось красиво. Я плюхнулся в снег рядом и открыл шампанское.
– Сука ты, – сказал я Венере, ярко светившей посреди темного неба. Она, конечно, ничего не ответила – какое ей дело до человека с разбитым сердцем.
Я отхлебнул ударившегося в нос пойла и откинулся в снег. Лежа в сугробе, глядя на голубоватую точку, тихо сказал:
– Пусть меня тоже кто-нибудь спасёт.
И прикрыл глаза.
Автор публикации
