Рано утром, набросив уздечку на коня, отец вывел его во двор. У коня была кличка “Ангел”. Многим в деревне эта кличка не нравилась, мол, не по-божески святыми именами лошадей называть, но отец отшучивался: “Когда беда в дороге случится, у нас свой Ангел-хранитель рядом будет!”
Утро предвещало хорошую погоду. Отец расчесал коню хвост и гриву, затем слегка почистил бока щеткой, все-таки в город едут, на люди. На спину водрузил седелку. Взял хомут клещами вверх, подошел к коню спереди. Конь недовольно фыркнул, попытался повыше задрать морду, показывая свой норов. Но отец, резко окликнул коня: – «Ну, ну! Не дурить, Ангел!» – ловко набросил хомут на шею и развернул его клещами вниз. Прошелся под ним ладонью, убедившись, что ни чего под него не попало. Положил шлею на холку, расправил её, соединяя ремешки с пряжками. Взявшись за уздечку, повел коня к саням.
Вначале отец хотел для поездки в город попросить у соседа красивые городские сани, но, подумав, решил ехать на своих розвальнях – и места побольше, да и устойчивость получше, мало ли что может случиться в дороге.
Покрикивая на коня: «Тпру назад! Тпру назад, Ангел!» отец задним ходом завел его к саням между оглобель. Конь понял, что поездка неизбежна, и вел себя спокойно. Отец взял дугу и тут увидел, что сын Егорка, проснувшись сегодня вместе со взрослыми, стоит без дела и внимательно наблюдает за его работой. Он с вечера знал, что его берут с собой в город, и светился от радости, предвкушая впечатления от предстоящей поездки. «Ну, что рот разинул? – сердито окрикнул отец сына, – неси пару охапок сена! А то стоит, сияет, как медный таз!»
Егорка, покраснев от смущения, метнулся в коровник, быстро влез по лестнице на сеновал, вилами сбросил с накатника несколько охапок сена. Спустившись вниз, стал перетаскивать сено в сани.
Отец, закончив запрягать коня, взял в руки вожжи и проехал по двору к амбару. Там он погрузил в сани два мешка пшеницы. Сходил в омшаник, принес бадью квашеной капусты. Затем подъехал к крыльцу и помог матери перенести в сани приготовленные для продажи продукты. Аккуратно уложив все вещи в передок саней, прикрыл их циновкой. Разворошив принесенное Егоркой сено по саням, чтобы всем было удобно сидеть, отец скомандовал: «Рассаживайтесь, пора ехать!»
Бабушка и сестра отца вышли проводить,они суетились около саней, давая разные советы и наказы. Егоркины младшие сестра и брат еще спали, а дедушка уже третью неделю не вставал с постели, какая-то хворь скрутила старика. Когда отъезжающие расселись в санях, бабушка вдруг хлопнула себя ладонью по лбу: “Совсем забыла, дура старая, – и, толкнув Егорку в плечо, сказала ему – Ступай к деду, он тебе чтой-то сказать хочет.”
Мальчик очень любил деда, переживал, что тот болеет, и сейчас не захотел предстать перед ним радостным и счастливым. “Я потом к нему зайду,” – буркнул он и подвинулся поглубже в сани. Отец недовольно посмотрел на сына, покачал подбородком. Егорка виновато склонил голову, но остался сидеть в санях.
«Ну, тогда, с богом! – сказал отец и, щелкнув вожжами по крупу коня, крикнул – Но! Ангел, трогай!» Конь нехотя потянул сани в открытые ворота, но, получив вторичный хлопок вожжами, прибавил шаг, перейдя на легкую рысь. Бабушка перекрестила отъезжающих, перекрестилась сама и долго смотрела им вслед, шепча губами какую-то молитву.
Проехали по деревне. Егорка высоко задирал голову, но, как назло, никого из друзей на улице еще не было. А как ему хотелось, чтобы приятели увидели, что он едет в город! У часовни выехали на большак. Отец остановил лошадь, повернулся в сторону часовни и, глядя на икону Казанской Божьей Матери над входом, перекрестился. То же самое сделала мать, прошептав: – «Господе Боже, Пресвятая Богородица, Божья Матерь заступница, спаси и сохрани нас!» Егорка сидел тихо, будто бы задумался. Отец отвесил ему подзатыльник так, что шапка слетела с его головы. « А ты что, нехристь?» – сердито спросил он. Мальчик ткнул пальцами в лоб, изобразил что-то вроде креста на животе и быстро натянул упавшую шапку на голову, пряча под ней черные курчавые волосы.
Тронулись дальше. Егорка сиял от счастья. Впереди сорок верст пути. Надо проехать пару деревень, обогнуть березовую рощу, спуститься в глубокий овраг, проехать по бревенчатому мосту, подняться по крутому подъему в сосновый бор, а там и город. Конь бежал рысью, отец иногда, больше для порядка, покрикивал: «Но, Ангел, пошевеливайся!» Егорка постоянно крутил головой. Ему хотелось рассмотреть всё – и дорогу впереди, и красивые наличники на окнах домов, встречающихся по дороге селений, и заячьи следы на снегу, и нарядные ёлочки в серебрящемся на солнце снежном наряде.
Иногда он ложился на спину и глядел в небо. Высокие облака не хотели отставать от коня, и все время двигались по небу за санями. От запаха душистого сена, которым были устланы сани, начинала кружиться голова, а ожидание предстоящего праздника заставляло сердце биться чаще и сильнее.
А еще Егорке нравилось смотреть назад, на край саней. При этом создавалось впечатление, что сани стоят на месте, а из-под настила и отводов вырывается снежная река. Бурлящий поток белой пены уносился с шумом и скрипом, иногда захватывая в свою струю какие-нибудь предметы: то ветку дерева, то клок сена, то что-то необычное. Глаз моментально схватывал этот объект и пытался рассмотреть его, но предмет быстро уносило потоком вдаль.
Когда ехали полем, отец разрешил сыну править конем. Егорка с нескрываемой радостью схватил предложенные ему вожжи. Он гордо задрал голову и, копируя отца, то и дело покрикивал: «Но! Но! Ангел, пошевеливайся!». И щелкал вожжами по крупу коня.
Подъехали к березовой роще, впереди показался поворот со спуском в овраг. Отец отобрал вожжи у Егорки и немного попридержал ход коня, с горки ехать на большой скорости опасно. Конь с удовольствием перешёл на шаг, ему тоже нужна передышка. Без проблем спустились к бревенчатому мосту, за котором начинался подъём в сосновый бор. Коню явно было тяжело тащить всех в гору, и отец, передав вожжи матери, предложил Егорке пробежаться за возом, чтобы разгрузить сани и самим немного согреться. Когда подъем в гору закончился, отец с сыном вновь уселись в сани. Дорога потянулась по сосновому бору. Солнечные зайчики весело играли в белоснежных сугробах, а прямые, стройные, золотистые стволы сосен задорно рвались в самое небо.
Перед выездом из леса догнали попутный обоз. Несколько семей тоже ехали в город на ярмарку. Из последних саней обоза на обочину соскочил бородатый мужик в зипуне, и когда их сани поравнялись с ним, тот ловко присел на отвод. Поздоровавшись, бородач расспросил о цели поездки в город, приценился к продуктам, которые везли на продажу. Как бы между прочим, он поинтересовался, что Егоркины родители слышали про Свистуна, какую-то местную нечистую силу. Рассказывают, мол она недавно поселилась в лесу, где они только что проехали. Узнав, что родители ничего не знают о Свистуне, предупредил, что ночью тут ездить небезопасно. От этой новости у мальчика сразу испортилось настроение. Радостное воодушевление, бывшее на протяжении всей поездки, мгновенно сменялось тревожным ожиданием беды. Бородач заметил Егоркину тревогу и, лукаво посмотрев на него, спросил: «Что испужался?» Егорка обиженно отвернулся и промолчал.
За разговорами и не заметили, как въехали в город. Тут бородач соскочил с саней, но почему-то не стал нагонять свою, впереди идущую подводу, а наоборот, отправился в обратный путь к лесу. Егорка удивился, хотел сказать об этом родителям, но раскрывающиеся картины города отвлекли его. Вначале город практически ничем не отличался от обычного села, те же дома с постройками, изгороди из частокола, ворота с калиткой, дым из печных труб над крышами. Затем вдоль дороги стали вырастать сплошные высокие заборы, а на окнах, выходящих на улицу, появились ставни. Центр города встретил их красивыми двухэтажными домами, с узорами на фасадах и черепицей на крыше.
А вот и главная площадь с ярмаркой. Подъехали к коновязи, нашли свободное место. Отец привязал коня к горизонтальной жердине,освободил его рот от удил и попросил сына принести охапку сена из саней. Конь с удовольствием принялся жевать положенное перед его мордой сено.
Ярмарка была в разгаре. Торговля шла и в рядах, и с рук на ходу. Не успели оглядеться, как сани обступили перекупщики, не прошло и пяти минут, как все было продано. Рядом тоже торговали с саней. Там крестьяне, видимо, приехали рано и надолго, они распрягли коней и привязали их с другой стороны к коновязи, положив перед ними сено. Сани придвинули к коновязи так, что оглобли легли на неё, и разложили товар везде, где можно. На ближайших санях торговали лаптями, они гроздьями висели на оглоблях. На следующих санях продавали корзины, лукошки, кузовки и двуручные крошни разных расцветок и размеров. Далее все пространство возле саней было заставлено деревянными ведрами, бадьями, лоханками и бочками. Именно там усатый мужик купил бадью и предложил её Егоркиной матери взамен той, в которой она привезла квашеную капусту. ” Мать, – сказал он, – попаришь можжевельником, лучше старой будет!” Егорка даже улыбнулся, чужой человек, а его мамку матерью назвал! Мать согласилась на замену, и даже обрадовалась и новой бадье, и тому, что быстро продала всю капусту.
Родители, пересчитав вырученные деньги, пошли за покупками. Егорку они оставили сторожить пшеницу и лошадь – воры, карманники и цыгане шныряли тут и там. Мальчик влез в сани, уселся на мешок с пшеницей. С этой высоты хорошо просматривалась вся ярмарка: и ряды, и сцена со скоморохами в центре площади, и вращающаяся карусель, и клоуны на ходулях, и воздушные шары, и лотошники со всякими разнообразными вещами и кулинарными изделиям. Сквозь шум и гам до него доносилась мелодия шарманки. Егорка с нетерпением ждал родителей, чтобы потом самому пройтись по ярмарке и окунуться в этот разгул веселья. Все это на время отвлекло его от тревожных мыслей о нечистой силе, и чувство радости, счастья и праздника вновь наполняли его душу.
Мать с отцом вернулись очень быстро. Отец тащил на плече ношу. У матери за спиной висела котомка, а в руках она несла узел из платка. Покупки сложили в сани под циновку. Присев на краешек саней, мать положила узел на калении и, развязав уголки, развернула платок. Там оказались горячие пончики в сахарной пудре. «Угощайтесь! – сказала мать и, поглядев на сына, добавила, – А ты, Егорка, не обижайся, по ярмарке погулять тебе не удастся, надо ехать на мельницу».
На мельнице произошла заминка, что-то случилось с жерновами. Очередь большая. Мужики ругаются. Все куда-то торопятся. Когда подошёл их черёд, начало смеркаться. Наконец-то отец вынес мешки с мукой, с ним вышел мельник, видимо, чтобы посмотреть, много ли еще посетителей. Мельник был в кожаном фартуке, а на голове был надет холщовый колпак, из-под которого во все стороны торчали белые от муки волосы. Егорка не выдержал, усмехнулся и, толкнув мать в бок, шепотом сказал: «Смотри, какой мельник смешной, волосы от муки седые!» Мельник словно услышал его слова, он злобно сверкнул глазами на Егорку и сказал: «Я-то отмою свои волосы, а ты побелеешь так, что мыло не поможет!» От взгляда и слов мельника у Егорки опять появилось чувство страха, и испортилось настроение.Егорка взглянул на мать, но та помогала отцу и, видимо, не слышала слова мельника.
В обратный путь тронулись уже затемно. Отец пожалел, что не подыскал на ярмарке обратных попутчиков, ехать было бы безопасней. Когда въехали в лес, было уже совсем темно, и лишь за счет белого снега дорогу впереди было видно. Сосновый бор уже не выглядел так привлекательно, как днем, какая-то зловещая темнота клубилась в глубине, за деревьями. Чувство страха и тревоги в Егоркиной душе усилились, он прижался к матери и старался не смотреть по сторонам, а задрав голову вверх, не моргая глядел на звезды.
Дорога по сосновому бору показалась Егорке очень длинной, столько мыслей промчалось в его голове! Что хорошего он увидел? Ярмарку из саней? Мельницу? Вспомнился мельник с белой шевелюрой, его злобный взгляд, и холодок пробежал между лопатками. Чем можно похвастаться перед друзьями? Пончиками в сахарной пудре? От утреннего предвкушаемого счастья не осталось и следа. И тут на ум пришла идея, рассказать ребятам про нечистую силу, о которой предупреждал бородач в зипуне. Егорка встал на коленки и осмотрелся. Впереди забрезжил спуск в овраг, сосновый бор заканчивался, а нечистая сила не подала ни малейшего признака своего присутствия. Егорка прислушался, никакого свиста не слышно, только скрип снега под полозьями и стук подков коня. Его охватила досада, что тут расскажешь о Свистуне.
Неожиданно для себя, Егорка скинул варежки, вложил в рот четыре пальца, по два на каждой руке, и громко свистнул. Отец с матерью даже вздрогнули. Мать хотела отругать Егорку, но в это время в глубине леса раздался ответный продолжительный свист. Вначале его звук был еле слышен, но постепенно усиливался и приближался. Казалось, что свистящий вот-вот выбежит на дорогу. Волосы на голове Егорки зашевелились от страха. Вдруг все стихло. Отец обернулся к Егорке и сердито спросил: «Ты что, сдурел! Свистуна приманить хочешь?» И тут раздался громкий, леденящий душу голос: «Что испужались? Ха, ха, ха!» Хохот доносился со всех сторон, и слева, и справа, и сверху. Конь шарахнулся в сторону, едва не перевернув сани, захрипел, и, постоянно озираясь назад, понесся галопом. Отец пытался притормозить бег коня, двумя руками натягивая вожжи, но конь был неуправляем.
Егорка широко раскрытыми глазами в страхе смотрел по сторонам. Всюду была зловещая темнота, даже звезды пропали. Мать крестилась и читала молитву, до Егорки как в полусне доносились обрывки фраз: «Отче наш… Да прийдет царствие Твое… избави нас от лукавого…» Егорка заметил какие-то зеленые огоньки на дороге, где они только что проехали. Он дернул мать за рукав и показал ей рукой на дорогу. «Волки! – с ужасом в голосе сказала мать, она постучала по плечу отцу и прокричала, – Волки, волки!» Отец оглянулся и перестал сдерживать бег коня. «Господи помоги! Только бы с моста в овраг не слететь. Ангел, выручай! Прости Господи, вот и у лошади, как у тебя помощи прошу », – шептал он, вглядываясь в сумрак впереди лошади.
Егорка с тревогой подметил, что зеленые огоньки постепенно приближаются. Не успел он сказать об этом матери, как его отвлекло ещё одно событие. В небе появилась очень черная точка. Она быстро увеличивалась и уже через несколько секунд превратилась в большую черную птицу, похожую на коршуна, но гораздо больше и чернее. Черная птица, ни разу не махнув крыльями, двигалась очень быстро и уже через мгновенье парила над санями. Егорка не мог оторвать взгляд от птицы, страх сковал все его тело. Вдруг вместо птицы Егорка увидел в небе черную дыру, глубокую, бездонную. Её зияющая пустота засасывала душу Егорки, он перестал дышать, сердце перестало биться. Холод стал заполнять его тело, начиная с пяток, залил колени, дошел до живота. Душа из груди стала смещаться в голову, концентрировалась в районе глаз, словно собиралась нырнуть в черную бездну через глазницы.
В этот момент над санями появился белый голубь, он пронесся прямо над головами родителей Егорки и взмыл вверх к черной дыре, которая снова стала птицей. Голубь завис в воздухе, сделал кувырок через голову, словно дразня птицу, и, резко спланировав до земли, полетел в сторону леса. Черная птица захлопала крыльями и понеслась вслед за голубем. Как только черная зияющая дыра в небе исчезла, Егорка, до этого стоящий на коленях, кулем свалился на сено. Мать заметила это и, нагнувшись над ним, увидела, что он не дышит. Она схватила его за плечи и принялась трясти, приговаривая: «Егорка, Егорка, очнись!» Егорка резко и глубоко вздохнул и открыл глаза. Увидев над собой заплаканное лицо матери, с трудом выдавил из себя: «Мама, нечистая сила!» Мать обняла Егорку за голову, прижала к груди и, смахивая с глаз слёзы, стала успокаивать его: «Это волки, это волки, они уже отстали, а ты молись, молись! Проси Бога – Господи помилуй, Господи помилуй, 40 раз попроси! И не бойся, я рядом!»
Немыми, словно опухшими губами Егорка начал шептать молитву, не считая. Мать укрыла его тулупом, от этого Егорка стал согреваться, и не заметил, как уснул. Во сне несколько раз к нему наклонялся бородач. Он лукаво усмехался и спрашивал загробным голосом: «Что испужался?» и принимался хохотать. Его сменял белый патлатый мельник, который каждый раз сверкал злобными глазами и говорил: «Я-то отмоюсь, а вот тебе и мыло не поможет!» Последним, кого в бреду увидел Егорка, был дедушка. Он улыбнулся и сказал: “Ну что же ты ко мне не зашёл? А я тебе полушку на гостинцы приготовил. Вот возьми, потом что-нибудь себе на неё купишь”, – и положил в ладошку Егорке монетку. ” И помни, того кто тебя любит, своим счастьем не обидишь! А сейчас спи, ничего не бойся!” Дед пропал, а над санями взметнулся вверх белый голубь. Ночная мгла словно распахнулась, на небе появилась синяя брешь с белыми облаками, а голубь поднимался всё выше и выше, пока не исчез в её синеве. Небо вновь сомкнулось мглой. Егорка тяжело вздохнул и уснул глубоким сном. А мать, продолжая прижимать его к себе, тихонько приговаривала: «Спи, спи. Всё хорошо!».
Когда подъезжали к дому, мать разбудила Егорку. Было уже утро. Бабушка и тетка отворили ворота. Женщины были очень расстроены. Бабушка, вытирая слёзы, спросила: «Чтой-то вы так запропастились? Дед очень маялся! Ждал, ждал, не дождался… Помер ночью». Отец снял шапку и, сказав: «Царствие ему небесное», перекрестился.
Бабушка добавила: “Всю ночь в руках вертел полушку, ни кому не отдавал, а когда тело смывали, монетка куда-то пропала. Наверное с собой её взял!”
Егорка сделал шаг вперед, вытянул руку с раскрытой ладошкой, на которой лежала монетка и сказал: “Это он мне её отдал, на гостинцы.” Все с удивлением уставились на монетку. А Егорка продолжал: “Мам, а ведь это дедушка белым голубем спас нас от нечистой силы! Царствие ему небесное!” – и стянув с головы шапку перекрестился, как это сделал отец. Все с удивлением посмотрели в его сторону и замерли в растерянности – ветер шевелил на его голове белые кудри. Черные, смоляные волосы стали седыми!
Автор публикации
