* * *
С утра имел Точилин торопливый, скомканный секс. Такой же, как работа и отдых, как вся его маленькая жилуха-бытуха. Сутки таксиста неизменно съедают самый лакомый кусочек его личной жизни. Именно тот, в который его пассажиры любят, ссорятся, уезжают. Тихо ненавидишь их, страдая от запора, от голода и несварения. Вернувшись домой, ощущаешь: ни к чему уже возврата не будет. Что ж, размышлял Точилин, плывя в подземной геенне к беспробочному виду транспорта: таков он, кусочек хлеба! Пускай огрызок, но мой… Точила на тачиле, дразнят его сослуживцы за склонность к высокой речи; кроме коллег и пассажиров, нигде, никому Точилин не будет нужен.
На кой он нужен сослуживцам? Вот сутки через двое поработать за пьяницу-сменщика – пожалте бриться! Сквозь сумрачное сознание лениво проезжали утренний променад со спуском в метро, четвёртая дверь от машиниста, трещины в цементном полу, езда в толкотня-стайл. Дальше – серая коробка шевроле лачетти, диспетчерский трёп в динамике, дураки, дороги и пьяницы. Мимолётные встречи, бёдра, изваянные из тёплого мрамора – тьфу ты, пропасть!.. розовые, мягкие пальчики на ногах, гнал сквозь дрёму Точилин, которые она так мило поджимает во время фелляции… в постели важна осознанность побуждений, прозвучало однажды в их утреннем разговоре. Ларочка вполне себе ничего… а он, сорокалетний, с залысинами и с пузом, и в двадцать лет был так себе. Вопрос не в том, что я нашёл в этой Ларе, размышлял в полудрёме водитель… вопрос, а стоило ли искать! Надо ли было утруждаться? Что ни приносит женщина, всё, как в жизни: обещание, призрак наполненности бытия (Томилин усмехнулся этому обороту), а под занавес – хмурый, прощальный секс.
Что-то бывает вечным? Этот, как его… покой, ещё не вечный под луною.
– …на ступенях эскалатора! Будьте осторожны при подъёме и спуске…
Дёрнув на себя стеклянную дверь вестибюля, Даша пропустила шедшего навстречу подростка и тут же зацепилась колготками за какую-то дрянь в металле косяка. Ну как же так-то, твою дивизию… хоть бы разок доехать в целости и сохранности! Тысяча двести рублей, столь ценимый знатоками матово-чёрный отблеск летящего силуэта. Её глаза наполнились горькими, почти сухими слезами – похоже, плакать придётся «брютом», решила Даша (рост сто пятьдесят семь, размер бюста – твёрдая троечка, двадцать девять лет на сорок восемь кэгэ; миловидная шатенка, безымянный палец без кольца, карие глаза, отличные бёдра и длинные, стройные ноги), а подумав, нехотя улыбнулась. Ей бы назад вернуться в мыслях, к просмотренному вечером кино, но где там: драные колготки затмили даже Ричарда Гира!
Зацепка разрослась в дыру, в прореху на мироздании. Гир-быр бесконечный над ухом, тыр-дыр… вдобавок натёр ещё чёртов тампакс… как мужики что-то носят по жаре и не натрут? Вся жизнь – череда неурядиц! Секс, конечно, мог бы спрыснуть живой водой житейскую тягомотину, да вот беда: ничего в процессе Даша никогда не испытывала. Сказать ему утром… что? Спасибо? А может, большое спасибо? С таким-то размером плеч и крошечным “напачомбой”, как в анекдоте про Брежнева и африканских детей..
Даша внезапно и неудержимо расхохоталась. Стоявший перед ней на эскалаторе здоровяк в сером плаще с поднятым воротником обернулся и глянул недоуменно, густые брови разъехались в стороны. «Нет, я не создан для блаженства, ему чужда душа моя», – вздохнула мысленно Даша. Пожала плечами, мужик отвернулся с досадой. Крепкий торс, под сорок дядечке, решила Даша. Уши прижаты, созвездие Гончих Псов… что здесь вынюхивать, браток?
– …вашего депозита! Откройте срочный вклад в Проминвест…
«Чего заржала эта дура? – размышлял Точилин. – Кредитку забыла? Если все начнут ржать… над теми, кто нашим банкам деньги раздаривает, с эскалатора толпой послетаем! А девочка ничего. Такую бы разложить, да лень нагибаться. Тем более, после вчерашнего». Точилин сладко зевнул. Хорошо, что Лара с удовольствием пьёт в одиночку: пьяный Точилин годится на роль без текста – типа, “мёртвое тело”. Хоп, что-то непредвиденное зажглось, как показалось Точилину – в области поджелудочной.. но он-то с утра не пил!
Глаза у девчонки карие, появилось вдруг в мыслях. С позолотой… нет, с искоркой. Вот эта искорка и вспыхнула в подреберье, усмехнулся Точилин. А может, проще всё: здравствуй, язва! Точилин обернулся, сконфузившись – его маневр был разгадан, однако глаз не отвёл и посмотрел на Дашу в упор. Лицо её оказалось суховато-выразительным, овалом и ретро-стрижкой напоминая дуэт Сюзи Кватро и Криса Нормана – в одном, так сказать, флаконе. Лёгкое горчичное пальто распахнуто напоказ, серая юбчонка в крупную складку лениво плещется вокруг классических бёдер. Под белой с рубчиками футболкой подёргиваются кругленькие ёжики бюста. Фигура у девчонки просто немыслимая… и как это я вечно влипаю, взмолился Точилин.
– …ваются… станция Чернышевская…
Спустившись к платформе, Даша бодро зашагала вслед за Точилиным – как ей показалось, из чистого любопытства. Не терплю задавак и хамов… а старикашка неслабый, кое-где симпатишный. Она ощутила себя, как в детстве, когда её, голую, гладил на покрывале, ласкал в раскинутой промежности сосед-старшеклассник: ой, мамочки-мамочки! – шептала она, подростки боялись настоящих сближений, но как это было сладко… странно, ещё минуту назад ничего такого…
Подобранный, как хищник, Точилин вошёл в вагон и уселся на свободное место, но чтиво из пакета не вынул. Девушка сместилась влево, потом вернулась и укрепилась над ним, упрямо закинув голову. Точилин замер, прислушиваясь к себе. Что-то играло ему в Дашином теле, покачивавшемся под стук вагона, чуть вращавшем бёдрами, меняясь видом, как в колесе обозрения. Точилин принялся ловить её взгляд, летевший в зеркало окон. Утомлённая охотой, Даша чуть повернула голову.
Нет, молвила она взглядом, разумеется, нет, но… вот это “но” любого сводило с ума, припомнил Точилин. Чуть ли не в школе мелькнуло что-то похожее и исчезло в круговороте подростковых романов. Таксисту грезился сочный альпийский луг, скрытый в горном ущелье, усеянный валунами, маками и ромашками. Их двое в целой природе. Он подхватывает девушку на руки, оба раздеты и свободны, как валуны, он целует её грудь, она щекочет шею мягкими и бархатистыми губами деревенской лошадки…
Через минуту Точилин обнаруживает, что остался с Дашей наедине.
– …шевская! …щая станция – Площадь Восстания…вокзал…
Ничего ещё не было сказано, но оказалось, многое предрешено. Вскочив, Точилин ухватил девушку за рукав, сдёрнул горчичное пальтецо – Даша, то ли удивляясь, то ли желая помочь, зябко передёрнула плечиками. Подцепив одним пальцем ворот, мужчина сорвал её белую футболку без рукавов. Лифчика не оказалось. Маленькие груди ожили, затрепетали, застыли. Точилин склонился к ним, глянул в стороны воровато – вокруг по-прежнему пустота…
– …тания! …ция Владимирская… осторожно…
Закрыв глаза, Точилин покручивал, гладил, покусывал Дашины тёмно-коричневые, чуть выпуклые соски, прислушиваясь к тихим стонам: ой, мамочки-мамочки!.. Вновь выпрямился, выжидающе глянул снизу. Помедлив, Даша расстегнула ему ремень, рывками сдёрнула точилинские джинсы. Слава богу, бельё поменял, мелькнула и растаяла мысль, как тонут в небе следы-царапины от самолётной моторной тяги. Медленным, размашистым движением, мазком художника, схватившего неповторимость мгновения, Точилин снял с неё остатки одежды.
Они застыли, глядя друг другу в глаза. Жизнь неостановима, она бессмысленна, как вечный двигатель, размышлял кусочек точилинского сознания. Мужчины движутся в работе, в сексе, в еде, в размышлениях, даже на стульчаке… а женщины, подумал Точилин, окинув взглядом чуть замёрзшую Дашу? Женщины ждут: сначала первых месячных, появления груди, потом ухажёров, свадьбы, жилья, беременности, мужа с работы, детей из школы или из армии, ждут оргазма или ждут старости… женщины ждут, мужчины движутся – не это ли приводной ремень бытия? А если он сильно смазан? Не будет ли пробуксовывать? И люди мчатся мимо без остановки…
– …ая, следующая …Витебский вокзал…
Обняв любовника, Даша провела по его спине чуть рассерженными ногтями. Точилин охнул и отвлёкся от дум. Приподнявшись, женщина охватила его ногой, и он без промедления вошёл в неё между бёдрами. Качался извечный маятник, огненные щупальца прорастали в Дашином животе, пока не лопнули мягкой вспышкой. Даша что-то крикнула, но голос был слаб и тотчас утонул в мерцающем воздухе. Откровение для двоих, тайная вечеря… а может, чёрная месса? Кто истолкует сон? Даша, сладко поёживаясь, покусывала Топилина за левую щёку.Беззащитная мужская щека выгорала неведомым, невидимым пламенем. Не в силах скрыть наслаждение, Точилин стонал и переминался с ноги на ногу, ощущая себя голым и беззащитным. Теперь женщина гладила ему языком мочку уха, лаская и почти заглатывая её. Язык проникал вовнутрь, в черепную коробку… иииии, вдруг тоненько зазвенело в мозгу. Он с испугом отпрянул и…
– …шкинская! …Технологический институт, переход к поездам…
…расталкивая пассажиров, понёсся к выходу из вагона. Даша лукаво вздёрнула голову, улыбнувшись краешком рта: телефончик бы попросил, вот дурила… ничего не замечая перед собой, Точилин выскочил на улицу – и встретился с бампером летевшего на переходе фургона, опоздавшего с вывозом свежего хлеба. Полученный удар был настолько сильным, что с Точилина слетели обе кроссовки. Это намертво, пролетело в его мозгу. Если тапки отбросил, всё. Шофёрская примета. И с этим нехитрым фактом душа Точилина взлетела на небеса. В ноздрях остался сложный запах машинной грязи, крови и хлеба. Ф-фу, успел поморщиться Точилин – и умер.
А что же Даша? Выйдя к офису на Обводном канале, она вздыхает, переминается с ноги на ногу… и одиноко проживает долгую, счастливую жизнь.
Автор публикации
