* * *
Ха, ха, ха… наконец-то! Минул-таки, незримый и таинственный, сорок девятый год с рождения моего. Час пробил, настало время исполнить предначертанное. В седьмой раз обновилась кровь новоявленного Мессии, дыхание моё теперь испепеляет и жжёт. На закате прожитых дней, когда сонные гости едут с ярмарки – я, отвергая жертву смирения, восстаю из праха и возвращаюсь к своему Создателю. К Богу? зачем мне к Богу? Он не готов к этой встрече. Можете наложить на себя руки, тетери и неудачники – я буду Гоголь! не просто Гоголь – я буду Гоголь со значением, Гоголь поприща и надежды.. Поприщин-с! Майский день, именины сердца (тс-ссс..).
Слушайте же! Приблизьте ухо, никчёмные вы мои. Возжелалось мне перенести Россию в тепло, поближе к Италии, родной и близкой Отцу моему единосущному, Гоголю, Гоголю-пер, королю и регенту сущего… мы переедем в богатое северное голенище хромового… нет, хромированного сапога! Пора, пора потеснить бездушных, барственных италийцев с благодатного Севера к удушающему, знойному Югу. Ишь, вы! нечего тут.
Отправить всех на Сицилию, в край ржавых пустошей и съеденных улитками виноградников! Умножая умножу я славу бродяжью, судьбу Моисееву – разве не затем меня вызвал из бездны Дух Говорливый, изяче-словесный? Исполнившись силы Его таланта – а ведь я столь же талантлив, сколь и Создатель мой, Николенька Гоголь – прислушайтесь ко мне, малые и большие города России, сибирские поселения и убогие шахтовые местечки, деревеньки и целые волости! Собирайтесь-ка в одночасье, трогайтесь следом, следом, следом за мной… не за колесницей триумфа, а за убогой и неказистой повозкой, за щёлканьем кнута чудного кучера. К чему салюты и триумфы, спрошу я вас, коль переполнен дух мой страданиями народными?! Так где же будет Россия, спросите вы? Умней, конечно, ничего вы не спросите.
Молчите уж. Россия там, где сало с луком, мокрый хлеб и скверная водка, огурцы солёные и груздочки червивые, а рядом с ними, ухватившись за стаканы и вилки — весь наш народ российский. Подобно гаммельнскому крысолову, сведу я прежде прочего детей и стариков. За ними повлекутся мамки и тётки. Следом, допивши с руганью остатки сивухи, снимутся с насиженной грязи отцы и дядья, сыновья-племянники, а также прочая чиновная мелюзга. На место брошенных жилищ с гортанными криками польются орды желтолицых всадников в синих робах. Зарастут гнилой коростой лачуг из коры и тряпок сибирские пустоши, сенокосы рязанские да столичные мостовые… сгустится воздух, войдёт антихрист и грянет пир во время чумы. Ой, грянет, да поздно – стучат уже колеса экипажей избранного народа. Но не все уместятся на дне повозки моей. Ох, касатики – увы, но не все!
Дух лукавого Петра, последнего царя и первого императора, окутает твердь мокрую и невские болота: учнёт дух биться за процветание Новороссии! На берегу Киммерийского моря поставим, как тризну призракам прошлого, газонефтяный бомбер… э-э, швимбер?.. ну, ладно: просто Резервуар. Встанет в очередь с пустыми вёдрами оголодавшая, злая, смёрзшаяся в грязный кулёк Европа. Со всех сторон, от нефтяных и газовых месторождений, к Резервуару потянутся трубы, и в каждой – рычаг с насосом. А к каждому насосу пристёгнут маленький кремлёвский чиновник, плутократ-протобестия. Крылышком машет, а сняться с места не может.
Веселей гляди, бедолага! Далее усядется и прочая дребедень – городничие, мэры, градоначальники… тридцать пять тысяч цветущих градоначальников! Я вижу застёгнутого в свежий халат, сияющего Премьера – он водит указкой, объясняя трем медсёстрам с пятью врачами, сколько же продать нефти и газа, чтобы достроить детям и старикам передвижной фельдшерский пункт. Ответ простой: да нисколько! Денег нет, но вы держитесь. Дети в дороге болеют, но капать в носики времени нет: идём-идём мы далее, недалеко Италия. Каково! почти стихами изъясняться могу.
К чёрту стихи, скажете вы: а море? Моря я не боюсь… что человеку море? Много соли, ветра и пены. Любой полёт россиянам по силам, пусть и не по сердцу. Ковчег, гондола, воздушный шар – всё равно. Не видели разве, через какие рвы Бог трижды вывел русский народ? И ведь никто потом не сжалился, не привёл нам странника Моисея. Кажется, вышли из каждого рва – и что же? перед глазами всё тянутся те же пустоши. И строим, строим скверные дома и дороги, а за спиной корчит рожи прежняя власть, пропивает и разрушает построенное. Вы усомнились – нет-нет, я вижу, что усомнились: а подлинно ли Гоголь снова восстал? Так вот вам!
Читайте же с новой строки:
«Страшно закричал мертвец и уже хотел было вонзить в парубка жёлтые, длинные зубы свои, как вдруг неизъяснимый покой сошёл на украинскую землю. Россыпью звёзд лёг по небу Чумацкий Шлях – и, плача крепкою казацкой слезой, старый Перебийнос, да Явтух Сиромаха, да Чумаченко, да Нетудыхата, да другой Чумаченко, да и весь Незамайковский курень вдруг обнялись, свились в клубок и, славя запорожское лыцарство, покатились так далеко, что более никогда уже не возвращались»**… не Гоголь вам? Ой скажете тоже. Да он вам попросту здесь неведом!.. ну, каково? Желаете ещё доказательств? Нет-нет, я вижу: вы сократились в своём упорстве.
Стыдитесь, скудоумы. Блажен не видевший, да уверовавший.
Оставим это. Истинно говорю вам: не возьмёте вы в землю обетованную все эти рыбьи, обглоданные кости, загнутые кверху, с грудой вовремя не выброшенной, переливающейся перламутром требухи. Да-да, я говорю о Петербурге – пусть остывает в чухонских топях. Не возьмём с собой и Москву, эту перекормленную купчиху, пыхтящую с коммерц-энтузиазмом на своём продавленном ложе, содрогающуюся при звоне мелкой монеты огромным туловом о трёх автодорожных кольцах, семи холмах и пяти-семи сотнях выбоин. Впопыхах наведённый глянец не усмирил её амбре в промежности и подмышках. Нет-нет. Нужна мне новая столица!
Идём к вам, новый Вавилон, разрушив старые стены.
Не надо бежать, Европа… но стоит вовремя посторониться.
* * * * * * * * * * * *
*Титулярный советник Аксентий Иванович Поприщин, напомню для непосвящённых – персонаж повести Н. В. Гоголя «Записки сумасшедшего».
**Михаил Успенский, «Там, где нас нет».
Автор публикации
