В этом мире ничего не меняется

В конкурсе на лучший рассказ не участвует

… Хрупкая, уже давно не молодая, женщина неподвижно стояла у окна преподавательского кабинета, то ли рассматривая пейзаж за стеклом, то ли просто задумавшись о чем-то своем. Ее тонкие пальцы, украшенные лишь потускневшим от времени ободком обручального кольца, отщипнули листик фиалки и, опустив его на подоконник, замерли. Она, в белой шелковой блузке и строгой черной юбке, с оттененными обычными чернилами нежно-лиловыми, тщательно уложенными в прическу волосами, и сама напоминала сейчас вот эти, в изобилие стоящие на подоконнике цветы. Иногда, под настроение, она очень любила отщипнуть тоненькую веточку с дрожащими лепестками и, приколов к груди, идти по коридорам консерватории, держа спину прямо и расточая улыбки всем встречным.

Сейчас женщина ждала прихода своего любимого ученика. Она часто ловила себя на мысли, что они похожи: ее Митя и этот мальчик. Очень способный мальчик. Занятия должны были начаться с минуты на минуту. Рука снова потянулась к веточке с цветами, но в последнюю секунду остановилась, будто устыдившись порыва. Женщина оправила на себе блузку с юбкой, и присела на преподавательский стул у рояля.

– Элеонорочка Вениаминовна, здравствуйте! Какой сегодня замечательный день, вы не находите? Воздух просто пропитан весной! Это вам!

Молодой человек стоял на пороге. Весь он, в расстегнутом длинном пальто, в белой распахнутой на груди рубашке, с откинутыми за спину длинными волосами, а главное – радостно улыбающийся, вызывал желание дышать полной грудью и декламировать поэтов серебряного века. А главное – жить.

Жестом фокусника достав из-за спины маленький, упакованный в целлофан букетик мимоз, он стремительно направился к расцветшей в ожидании его приближения преподавательнице, улыбнулся и воскликнул:

– Да – весна! Драгоценнейшая моя Элеонора Вениаминовна, весна будет на днях!

Принимая букет, женщина встала и тихим воркующим смешком рассмеялась:

– Непременно, Лешенька, непременно – этот процесс необратим. Присаживайтесь, Алексей, я думаю, сначала вы разомнете пальцы, а потом мы поработаем над ноктюрном.

Молодой человек повесил пальто на крюк старинной вешалки и сел за инструмент. Проворные пальцы пробежали по клавиатуре и, после стремительного тремоло, повернули реку звуков вспять. Но достигнув первой октавы, звуки вдруг резко оборвались, а парень, лихо крутнувшись на стуле, повернулся лицом к учителю.
Элеонора Вениаминовна удивленно приподняла свои тонко выщипанные и подведенные карандашом брови:

– Почему вы остановились, Алеша? Продолжайте.
– Элеонора Вениаминовна, у меня к вам просьба! Я понимаю, вы очень заняты, у вас масса дел, но… вы не посмотрите, а? Это мое первое произведение. Мне очень неловко, но я… Что-то там не так, одним словом. А как исправить, право слово, я не пойму… А хотелось бы. Ведь судьбу пианиста подстерегает масса случайностей. Сегодня ты обласкан судьбой, а завтра – нищ. Посмотрите, пожалуйста…
Молодой человек встал и, вынув из внутреннего кармана пальто сложенную вдвое нотную тетрадь, протянул ее преподавателю.
– Алешенька, конечно, я погляжу. Но зря вы так сокрушаетесь об уделе пианиста. Ведь, Гилельс, например, давал потрясающие концерты практически до смерти – и при этом его руки извлекали из рояля даже не музыку, а самые сокровенные тайны  слушателей… У вас, юноша, есть талант. И если вы не прекратите трудиться над его огранкой, то вам со временем будет рукоплескать весь мир, – она, слегка склонив голову к левому плечу, ободряюще улыбнулась и постучала средним пальцем по крышке рояля, – А поэтому вы немедленно вернетесь за инструмент, и мы продолжим занятия.

Высокое окно старой московской квартиры обрамляли тяжелые бархатные портьеры, и в него, как в створ ворот, прорывались и блуждали от предмета к предмету последние лучи солнца – то высвечивая бронзовую статуэтку, то играя в хрустальных гранях бокалов, то скользя по подлокотникам кресел. Комната ждала. Ждала прощального вечернего луча и щелчка выключателя настольной лампы, чтобы наконец-то заиграть более уютными красками.

А еще комната ждала музыки. Уже много лет, с тех пор как, смеющийся юноша провел рукой по клавиатуре и, накрыв ее бархатной полоской, закрыл крышку. Он и сейчас смеялся со стены, глядя, как Элеонора Вениаминовна, слегка ссутулившись, сидела в кресле и вчитывалась в торопливое нагромождение нотных знаков.

– Нет! Ну, что он делает? Тема-то как хороша – но зачем же он все скомкал?! – рука в сердцах откинула тетрадь на рояль.

Она встала, и комната, будто провинившийся ребенок сразу притихла. Кажется, даже маятник часов, чтобы не тикать так громко, начал себя придерживать. Элеонора Вениаминовна сделала пару шагов и остановилась у портрета на стене:

– Мальчишка… Такой же, как и ты, Митя. Как думаешь, помочь ему? – рука потянулась к лицу на портрете и привычно коснулась стекла, – Что, тряхнем стариной?..

Она опустилась на корточки, потянула на себя дверку шкафа и достала самую нижнюю папку. Привычно потянув за тесьму, откинула корку обложки и …вздрогнула: поверх аккуратной стопки листов нотной бумаги лежал исписанный размашистым почерком сына пожелтевший от времени листок.

« Мамуль! Я знал, что рано или поздно ты махнешь рукой на прежние обиды, и тогда снова твоя музыка потребует выхода. И не надо оглядываться назад. Да, пусть когда-то твою музыку украли, пусть твое имя вычеркнули из авторов, но никто не сможет убить ее – твою музыку. Она все равно будет жить. Твори, пожалуйста – я тобой горжусь».

Она перевела взгляд на портрет и медленно поднялась, бережно, как святыню, держа раскрытую папку.

– Спасибо, Митюш. Я больше не буду ее прятать, даже зная, что так, как ты, это никто не сыграет, – она медленно поднесла  пальцы  к своим губам, а потом коснулась ими щеки сына на портрете. Митя все также безмолвно улыбался со снимка.
– Ну, что же, приступим?..

Отступив к роялю и проведя пальцами по лакированной поверхности крышки, она решительно ее подняла и сняла бархатку с клавиш.
 
…Пальцы легли на клавиши и по памяти наиграли главную тему. Элеонора Вениаминовна, прислушиваясь к себе, остановилась и взяла тетрадь Алексея. Поставила ее на пюпитр – и инструмент словно ожил под ее пальцами. Время от времени музыка прерывалась, карандаш спешил записать только что родившуюся фразу: нота за нотой, такт за тактом. Вычеркивая лишнее и дописывая свое, но оставляя главную тему неизменной, она создавала единое целое. А комната заворожено наблюдала за чудом.

– Вот! Как-то вот так!.. – сказала Элеонора Вениаминовна, когда последний звук мелодии утонул в складках бархатных штор.

– …Лешенька, вы хорошо подумали? Может быть, вы все же будете исполнять Шопена, как планировалось? Ведь на отчетный концерт придет сам ректор. Он, конечно, из «новых», и его, по-моему, больше волнуют платные мероприятия и …самоокупаемость. Но все-таки, может не стоит рисковать? Да и как профессура отнесется? – рука Элеоноры Вениаминовны беспокойно теребила то камею на шее, то кружевной платочек, старомодно высунувшийся из-за манжеты левого рукава. Хотя в остальном преподаватель была, как всегда, улыбающейся и торжественной.

– Вот и узнаем, как они отнесутся. Элеонорочка Вениаминовна, благодаря вам получилась чудная музыка, я даже представить не мог, что из моих «почеркушек» может выйти такая прелесть. Я даже не знаю, как вас благодарить, ведь без вас ничего бы этого не было! Нет, я сыграю “Весну”!
– Ну, что же, Алеша, удачи вам. Я – в зал. Концерт начинается.

…Элеонора Вениаминовна вошла в зал и отыскала глазами старого друга. Место рядом с ним было свободно и он призывно махал ей рукой.

– Эля, душа моя, ты сегодня необычайно взволнована. И хороша! Я давно не видел у тебя таких горящих глаз, ты вся просто светишься!

Элеонора Вениаминовна наклонилась к его уху и шепнула:

– Ароша, я музыку написала, – он повернулся и заглянул ей в глаза, – да-да-да, Ароша. – и мимолетная улыбка скользнула по ее лицу, – Правда, тема не моя. Мой ученик принес свои наброски. Я выгребла весь мусор, переписала, добавила свое, но оставила его главную тему… Я так волнуюсь. Я же сто лет не писала музыку, – она выхватила из-за манжеты носовой платок и затеребила его в пальцах.

– Хм, соавторство?.. И что твой ученик? – Арон Давидович, старый друг и декан факультета композиции и дирижирования, сдвинул свои мохнатые брови, – Есть у него потенциал?
– Есть, есть! Он очень талантливый мальчик.
– Ну-ну, послушаем…

Ведущая закончила объявление номера, и на сцену вышел Алексей. Поклонившись притихшему залу, он сел за фортепьяно и взмахом головы откинул волосы назад. Пальцы коснулись клавиатуры, и музыка полилась в зал.

И, заполняя собой все вокруг, в него ворвалась весна…

Но вот, вместе с последней каплей весеннего дождя, отзвучали финальные звуки, и… зал взорвался аплодисментами.

– Эля, это чудесно! Да, тема хороша, но то, что ты с ней сделала – выше всякий похвал и я тебя узнаю в каждом звуке! Мальчик-то хоть понимает, что ты сотворила для него чудо?
– Тебе, правда, понравилось? Правда? Двадцать лет ни одной ноты!..
– Да, душа моя, правда, – Арон Давидович взял ее руку в свою и поднес к губам, – с возвращением тебя!

Закончилось первое отделение отчетного концерта, студенты и преподаватели начали покидать зал. Арон Давидович, галантно взял Элеонору Вениаминовну под руку, но им пришлось остановиться неподалеку от выхода, где раскрасневшуюся от волнения женщину начали поздравлять коллеги:

– …Элеонора, примите наше восхищение! Признайтесь, это что-то из вашего раннего?..
– …Это было великолепно, ты вырастила замечательного пианиста! Но твои приемы композиции невозможно спутать ни с чем!..
– Нет-нет, это новое. Тема Алексея Иваницкого. Я… Я ее, мои дорогие, просто додумала и записала.
– Примите наши поздравления!
– Спасибо, друзья мои, спасибо! – локоток смущенной и удовлетворенной успехом женщины легонько толкнул в бок Арона Давидовича, призывая его покинуть уже порядком опустевший зал. Он улыбнулся в усы и повернулся к выходу.

В фойе, широко расставив ноги, и заложив руки за спину, раскачивался с пятки на носок новый ректор. Его широкая спина заслоняла Алексея Иваницкого.

– …Поздравляю, молодой человек, вы далеко пойдете – у вас прекрасная техника. Я вот только не расслышал, что вы исполняли? Я ранее не слышал этой сонаты.
– А мы ее только что написали. Вместе. Я и мой преподаватель – Элеонора Вениаминовна Вайс…У меня родилась тема…
– Хм, вместе с преподавателем? Маэстро, запомните: не нужно никому позволять примазываться к своему таланту! Композиторы должны творить, а преподаватели – учить. Надеюсь, вы меня поняли? Это же ваше произведение, вот и исполняйте его, как свое!
– Да, конечно же, вы правы! Она всего лишь сделала аранжировку…

Элеонора Вениаминовна рванулась вперед, но крепкая рука Арона Давидовича подхватила ее под локоток и развернула в противоположную сторону:

– Пойдем, дорогая – в этом мире ничего не меняется…