Кирилл и Настя
Каштановые волосы, синяя волнистая прядь по центру, над высоким лбом. Мы познакомились в библиотеке. Весьма необычное место для начала романтической истории. Вместе оставили до завтра книги, начатые в читальном зале. “Поющие в терновнике” и “Унесённые ветром”. Вообще-то я хотела в очередной раз углубиться в “Гордость и предубеждение”, но намеренно взяла томик “с глагольным началом”, как у него. Он получал книгу у соседнего библиотекаря, полноватой седой женщины в очках. Востроносая брюнетка, стриженая под каре, принесла мою практически одновременно. Мы отошли от библиотечной стойки, не сговариваясь сели за свободный стол, включили уютные зелёные лампы в форме грибков. “Должно быть, именно на таком встречала Алису гусеница с кальяном” – заметила я. Он с интересом взглянул искоса, ответил: “Про цвету и форме лампа напоминает Amanita phalloides, самый ядовитый гриб из произрастающих в наших широтах. Ядовитым является даже посев спор, нельзя употреблять съедобные грибы, собранные поблизости. Думаю, гусеница едва ли могла на нём сидеть”. Так и завязалась беседа. Люблю умных парней, а они меня. Я немногословна. Зато умею слушать. Кирилл будущий микробиолог. Хотя, кто знает, что там нас ждёт в будущем?
Я живу настоящим. Мы сидим с Киром в уютном кафе, пьём великолепный латте с круассанами. Что ещё нужно благовоспитанной порядочной девушке на третьем свидании? Пожалуй, вот что! Сквозь широкое стекло, слегка заледеневшее по краям, указываю Киру на листовку, наклеенную с обратной стороны автобусной остановки, лицевой стороной к нам: “Прогулки по крышам”, дальше – прайс на групповое и индивидуальное участие.
– Зая, какие сейчас прогулки? На крышах лёд, опасно. Да и экскурсоводы едва ли работают в это время года. Видишь: афиша с лета, выцвела и обтрепалась по краям.
Капризно надуваю губки. Это действует безотказно. Даже на умных парней.
– А если самим, без экскурсовода? Только ты и я. И где-нибудь в безопасном месте.
– Думаешь, есть такие? Хорошо, поинтересуюсь у своего друга-архитектора. Возможно, кто-то из прежних градостроителей проектировал кровли с уступами для страховки, как у Рейхенбахского водопада.
Любой наш разговор сам собой переходит на сюжеты книг или фильмов. Это неплохо. На втором свидании Кирилл сказал мне: “А ты не только именем похожа на Настеньку из фильма “Морозко”. У тебя такие же наивные распахнутые глаза. И душа чистая. Нежное имя – Настенька, и совершенно обезоруживающий взгляд. Тебя просто невозможно обидеть, кому такое придёт в голову?” Обижали, и не раз. То же имя дробили на части, то “На, Стенька!” – кидаясь в спину мокрой меловой тряпкой, то “На, стенка!” – толкая в спину совершенно неожиданно, лицом на шведскую стенку в спортзале. Но я не обидчивая. Комплексов после окончания школы у меня нет. Равно как и психологических травм. “Всё, что не убивает, делает нас сильнее”. И решительнее.
– Ну как же ты поскользнулась? Тут же совершенно невозможно было сорваться! Наклон невелик, и льда практически нет.
Кирилл наклоняется, протягивает руку: “Держись!” В душе поднимается нежность, бабочки порхают в животе. Или, скорее, снежинки, они более уместны по зимнему времени. Пальцы сплетаются с пальцами. Сейчас, сейчас…
И вдруг – рывок. Тело, описав невысокую дугу, переворачивается в воздухе. Широко распахнутые глаза полны недоумения, ужас не успевает в них поселиться. Удар затылком о жестяной слив под окном на противоположной стороне двора-колодца. Ещё один переворот, лицом вниз. И глухой удар о ржавую крышу подвального спуска, как завершающий аккорд недолгой романтической истории.
Алексей и Вероника
Интересные люди – реконструкторы. Шьют для себя наряды, характерные для прошедших эпох, и непременно из “аутентичной” ткани. Даже сами прядут, ткут, варят природные красители из листьев и цветов, трав и кореньев. Это, впрочем, делают девушки и женщины. Мужчины плетут кольчуги, куют в кузницах латы и мечи. Для чего это всё, зачем?
Алексей объяснял с жаром, пространно, как обычно сообщают мало смыслящим в высокой любви родителям о поселившемся в сердце “предмете страсти”: “Не представляешь, как это волнительно: окунуться в атмосферу минувших эпох, почувствовать себя тем, кого уже давно нет на свете! Вот сейчас мы восстанавливаем во всех деталях кельтское “рубилово” с римлянами. Ты спрашиваешь, для чего эта синяя краска? Я специально покрасил виски в цвет gorm, как принято у воинов, сознательно идущих на смертный бой. Нравится? Думаешь, стоит оставить так и в “обычной жизни”? А что такое “обычная жизнь”, и на что она без любимого увлечения? У тебя есть любимое увлечение?”
Конечно есть. “Одна, но пламенная страсть”. А может быть, и не одна. Девушка должна быть таинственной. Иначе она перестаёт быть влекущей. Моё имя – Вероника, для меня означает: “Верить и побеждать”. Я верю в свою звезду и предназначение. Большего не скажу.
Прошлое – это прошлое. Стоит ли о нём вспоминать? Лучше думать о будущем, готовиться к нему.
Мы с Алексом – в “аутентично воссозданном” заведении – пабе? таверне? корчме? – с исконно ирландским названием “Mc Conville’s”. Пьём настоящий эль. Или лучше сказать – “вкушаем”?
– Если ты “всерьёз и надолго” с нами, нужно пройти обряд посвящения, придумать новое имя.
– То, которое есть сейчас, для “минувших эпох” не подходит? – я надменно прищуриваюсь.
Алекс делает задумчивый долгий глоток.
– Сейчас ты похожа на разгневанную королеву. Моя Гвиневра! Можно, я буду тебя так называть?
– А ещё сидеть под окнами замка тайным воздыхателем, слагать баллады, бряцать на лютне. Или правильнее – играть на волынке? “Тянуть волынку” – это так романтично!
– Нет, я заберусь на крышу, привяжу толстый морской канат к шпилю твоего замка, спущусь к узкому оконцу. И тебя украду! – смеётся, на щеках возле окрашенных цветом gorm висков играют приятные ямочки. Я верю ему, такому милому парню нельзя не верить. Но в части “побеждать” – победа должна оставаться за мной. Я не привыкла чувствовать себя побеждённой.
– На крышу? Ты серьёзно?
– Почему бы и нет? Давай попробуем “на спор”. Сама увидишь: пройду по коньку кровли и не покачнусь! А взамен ты позволишь называть себя моей Гвиневрой.
Странное имя. Похоже на “Венеру”. Сразу представляется безрукая Милосская статуя. Ладно! Я достаточно начитана, а вернее, “насмотрена” мировым кинематографом, чтобы знать: речь идёт о неверной супруге короля Артура. Имена Алексей и Ланцелот тоже не очень-то сочетаются. Но на крыше мы непременно побываем вместе!
Тонкий ледок крошится, с лёгким шорохом осыпается с заржавленного, местами сохранившего следы краски кровельного листа. Только что стройная фигурка в спортивном джемпере промелькнула, никем не замеченная, мимо окон глухого колодца, с шестого по первый этаж. Отражаясь в стёклах на последнем, мансардном этаже, единственный свидетель происшествия неспешно направляется к полуоткрытому слуховому окну. Лицо скрыто капюшоном тёплой куртки. С неба светит, кутаясь в рваные январские тучи, холодный серп нарождающейся луны. Падают редкие снежинки, тают на ещё тёплом, но безжизненном лице там, на дне замкнутого в четырёх грязно-жёлтых стенах трапециевидного дворика. Растаявшие капли небесной влаги смешиваются с алой струйкой крови из пробитого виска.
Вомбат и Василиса
“СВИНОfФЕРМА!” – далеко не самое романтичное название. Но таковы правила панк-рок культуры, всё ставить с ног на голову. Сегодняшнее “мероприятие” звучит как-то более миро-приятно: “ПЕЧЕНЬfest”. С экстравагантным парнем мы познакомились ВКонтакте совершенно случайно. Может быть, правду говорят. что “противоположности притягиваются”?
– Вомбат! – представляется он, протягивая для пожатия татуированную лапку. Опасливо пожимаю, на ощупь – обыкновенная человеческая рука, тёплая. Местами, возможно, даже надёжная. Это татуировки поверх кисти делают её неотличимой от звериной лапы.
– Василиса! – представляюсь я.
– Тоже ничего! Главное, на одну букву! – одобряет получеловек-полузверь, – Я, кстати, писатель! Творю в стиле стимпанк. Много железных труб, паровых котлов, заклёпок, кожаные шлемы, краги, круглые лётные очки, – Вомбат щербато улыбается, и сразу становится как-то уютно и спокойно. Хулиган, но не опасный.
– Хаер тебе стоило бы сменить, если уж ты в нашей тусовке! – без предисловий заявляет мой новый знакомый, демонстрируя свой высоченный ярко-синий ирокез. Этой-то причёской он меня и привлёк. Я соглашаюсь: “Хорошо, покрашусь обязательно! Только, пожалуй, не целиком, частично”. Мне жалко портить данные от природы чёрные как смоль, или как вороново крыло, роскошные вьющиеся волосы. Впрочем, однажды я их уже обесцвечивала, но это ненадолго. Предыдущий мой парень отдавал предпочтение светловолосым подружкам. Жаль, та история закончена. Нужно начинать новую. Почему бы не с Вомбатом?
– И прикид неплохо сменить, можно под стимпанк, кстати! – критично осматривает меня Вомбат.
Что ж? Можно и на это согласиться. Чего не сделаешь ради интересного тебе человека! Ни от какого “движа” и “лука” не отказываюсь, разве что от изделий из натурального меха, выделанных шкурок убитых животных. Будь то роскошный воротник или даже махонькие рукавички. Зверюшек и домашнюю скотинку мне жалко до слёз. Читаю, например, Есенина: “Из кота того сшили шапку”, и рыдания подступают к горлу.
С утра на город налегла тяжёлая серая хмарь. По крышам ходить опасно, края во влажной густой взвеси не увидишь. Да и размокшая ледяная каша под ногами предательски скользит. Не хочется вылезать наружу через слуховое окно из сухой и затхлой темени чердака. А приходится. Расследование преступлений – дело неотменяемое. Следователь Чекалинский вытер краем рукава налипший на колени при осторожном рейде через окно мокрый грязноватый снег. Достал блокнот, бессменный коротко сточенный карандашик. Задумался. Очередная консультация с экспертом по части городской архитектуры наводила на плодотворные размышления.
Случай, по известным признакам подходящий к ранее выделенной серии убийств (несчастных случаев?) Мансарды повсюду выглядят сходным образом: крыша с малым углом наклона, затем крутой скос, оборудованный откидывающимися вверх окнами, и вновь едва ли не плоская площадка под ними, к тому же с огороженным краем. Всё устроено, как на Мытнинской набережной, девять, по проекту архитектора Апышкова. Единственное отличие: скат мансардной кровли (во всех случаях новодел конца девяностых) ориентирован внутрь глухого двора-колодца. Капитальный ремонт кровли не производился. Падения с высоты зафиксированы в разное время, в разных местах города, и только это общее “устройство локации” их объединяет.
Захрустела мелкой крошкой под подошвами выщербленная лестница. Дом позапрошлого века постройки, мансарда вот только относительно новая. Крыши квартала смыкаются теперь практически на одном уровне. По таким любят бродить, наблюдая закаты и рассветы, искатели острых ощущений. Но это поздней весной и жарким летом. А сейчас, в феврале?
Внизу, перелопачивая осыпанный нечистотами снег, копошилась целая бригада стажёров-криминалистов. Искали, надо полагать, выбитые зубы. Удар при падении на край мусорного бака пришёлся в лицо. Челюсть свернуло на сторону, заодно и голову оторвало от позвонков, как бывает при резком лобовом соударении автомобилей. Смерть была мгновенной, если не считать время падения с высоты – секунды, надо полагать, полторы. Жертва, можно сказать, не мучилась, да и вряд ли успела осознать происходящее. Впрочем, жертва ли? Пока неясно. Свидетелей происшествия нет, как и в предыдущих случаях.
Ещё одну догадку не удаётся с ходу проверить. Кстати, вполне возможно, стажёры нацелены не на поиск выбитых зубов, но ищут, главным образом, остатки волос. Тело начисто лишено скальпа. Череп обглодан – успела-таки до рассвета потрапезничать свора бродячих псов. Теперь ещё и эта головная боль: отлавливать, отстреливать, возможно, прямо в черте города. Одичавшая собака, вкусившая человечины, много страшнее волка.
Тело покрыто белой простынёй. Дворничиха постаралась: утром родители из двух соседних подъездов водят в детсад ребятишек. В общем-то правильно сделала. Да и какие здесь, внизу, могут быть следы? Рухнуло тело с высоты и рухнуло. Наверху вон, на крыше – и то никаких очевидных следов и вещдоков, всё подмело с оттепелью сползшим по скатам снегом. Задачка предстоит не из лёгких!
А что имеем до окончательного установления личности? Чёрная куртка-косуха с заклёпками “ёжиком”, в кармане листовка панк-рок клуба “СВИНОfФЕРМА!” Именно так, с восклицательным знаком. Никакой связи с предыдущими случаями. В прошлый раз в одежде на теле была обнаружена поздравительная открытка сердечком, надписанная “Моей Гвиневре”. Ещё более ранний случай – на трупе обнаружен библиотечный абонемент. Ухватились было за нить, проверили читательские предпочтения – ровным счётом ничего, намекающего на склонность к суициду: “Обитаемый остров”, рассказы О’Генри, “Поющие в терновнике”, “Унесённые ветром”, “Гордость и предубеждение”. Ещё десятка два книг из корпуса бессмертной классики, как сказала об этом заносчивая пигалица-библиотекарь. Никакой связи между пострадавшими, или же самостоятельно сводящими счёты с жизнью личностями, а всё-таки странная связь “через локацию” есть, чутьё не обманывает.
Так! Вроде бы проясняется, что нужно предпринять первым делом. Места происшествия будто близнецы копируют друг друга, но никогда не повторяются. В городе ограниченное число подобных мансард-новоделов. Падения происходят с пугающей периодичностью. Будем устраивать засады повсюду в сходных городских условиях, это должно, наконец, привести к успеху. Надо поспешить, пока не окончилась зима. Вдруг весной начавшаяся серия прервётся? Да и спасти чью-то жизнь в ходе следствия совершенно не будет лишним.
Чудовище и Красавица
– Выходит, если бы не запавшая мне в разум технически классная идея про Рейхенбахский водопад, поймать меня у вас не было никаких шансов? – жёсткий насмешливый взгляд, упрямая чёлка, вызывающе окрашенная прядь, грубо контрастирующая с естественным цветом волос.
Чекалинский поморщился. “Бывают же такие чудовища!” Но внешне сдержался, не выдал волнения презрительно-холодной интонацией.
– А фамилия ваша, Чекалинский, дань “Пиковой даме”? Вы, часом, не родственники с тем самым, что послужил падению Германна?
Надо же, какая наглость! Здесь, в комнате для допросов, расположиться как у себя дома и задавать вопросы следователю! Чекалинский внутренне подобрался. Пора выбивать оружие из холёных рук вальяжного противника. Лучше всего – неожиданным вопросом на вопрос.
– Для чего у вас окрашены волосы? Это имеет какой-то тайный смысл? Знак? Принадлежность к сообществу, субкультуре?
– Ну-у, считайте что так, – на губах зазмеилась мечтательная улыбка, – Знак. Символ. Если хотите, мем. Перед выходом бойцов в октагон или на ринг всегда звучит: “В синем углу – Али Мухаммед, в красном углу…” И так далее. Я – в одном из углов ринга или октагона. И я побеждаю неизменно, раз за разом!
“Зараза!” – откликнулся эхом внутренний голос следователя. Нельзя терять темп, отдавать перехваченную инициативу.
– Для чего вы каждый раз представлялись новыми именами? Сознательно запутывали следы? Вкладывали в имя какой-то смысл?
И, не дав чудовищу опомниться, следующий вопрос “в лоб”:
– Вы всякий раз знакомились в разных местах: читальня, фолк-фестиваль, квартирник или танцпол, как это у них называется? Почему последнее знакомство свели онлайн?
– Переход на новый уровень осознания цели!
Тот же насмешливый прищур. И никакого раскаяния! Следователь подумал о спасённой душе. Бродяжка, по существу – сирота, родным домом стал сайт “Литературная пасека”. Теперь будет жить! Непременно будет жить!
Демонстрируя окончательное знание подробностей, едва не гаркнул в ухмыляющееся лицо:
– И как бы называлась новая глава в вашей кровавой повести? П-Чел и П-Челиха?
– Зачем же так грубо? Там есть изящные, просто великолепные, ники. Миссис Смит из Рода Бессмертных. Или Ярость Ветра. После Вомбата потянуло, знаете ли, на аллегории.
Аллегории? Мать вашу! Оно смеётся, это прекрасное холодное лицо машины для совершения не поддающихся объяснению убийств!
– Зачем, для чего они были убиты? Ведь и ты, и они – молодые, здоровые, по крайней мере физически. Многообещающие, исполненные надежд на будущее. Сколько полезного для общества могли бы совершить. – Чекалинский намеренно перешёл на “ты”, резонно полагая: так проще достучаться до тёмных глубин преступной души, – Им бы обзаводиться семьями, детишек рожать. Сказать новое слово в науке или искусстве. Книжки, вон, хорошие читали: бессмертная классика! А теперь что?
Саркастический хмык в ответ. И тягуче-назидательное, будто это он, опытный следователь, держит экзамен у классной доски перед строгим учителем:
– Не умеете ценить помощь вашим же “органам” в недалёком будущем! Многообещающие? Детишек рожать? Да все они, если хотите знать, имели склонность к серийным убийствам. И непременно стали бы хладнокровными, методичными убийцами, без капли сострадания к невинным жертвам!
У Чекалинского челюсть отвисла. Так бывает при просмотре увлекательного действа в театре. Когда на сцене БДТ шаманит в шукшинских “Деловых людях” Евгений Лебедев, или в моноспектакле на выезде читает по памяти пушкинского “Графа Нулина” неподражаемый Сергей Юрский (оба очевидные гении перевоплощения и оба покойники, светлая им память! – спохватился следователь). “Стали бы убийцами?” Вот это поворот!
Кто же перед ним: пациент психиатрической клиники, или ясно мыслящий сгусток бесчеловечного цинизма?
– Вы что, дядя, сказок не читали? Синий цвет волос – явный признак маньяка и садиста. А позже у них и синяя борода выросла бы всенепременно!
– Но… П-Чел? У него же нет ни одного синего волоса!
– Зато у него есть борода!
Автор публикации
