* * *
Уберите эту пошлую надпись, или я спорчу вам табло. Как понимать, «Пива нет и неизвестно»? Зачем тогда за стойкой торчать, как поц? Ну, вот ещё, ничего не поделаешь! Слушайте, что надо делать. Пойдёте на кухню и скажете Самику, что пришёл Ахиллес. Возьмёте у него четыре литра портера, миндальные орешки и шесть порций свеженьких раков. Портер принесёте со льдом, а раков с укропом и в кипяточке. Можете не извиняться, дядя Ахиллес вас уже прощает. Причем здесь – в долг наливать? Что вы знаете о долгах, юноша… я пью в неограниченный кредит. Вы же не мой банкир, к чему распускать пары? Скажите, какой вы танкер с Аделаиды… есть, есть у меня кошелёк. И совесть есть, особенно перед завтраком. Однако в долг не даю. Почему называю Самвела Звиядовича – Самик? Хороший вопрос, и тоже о долгах. Сядьте здесь и слушайте сюда. Руки мои уже довольно не те, но заработали себе на обеспеченную старость, никчёмное и счастливое время, когда не терпится забыть всё, что вы претерпели в молодости. Некому припомнить старого Ахиллеса. Но в двадцатые годы «Другораки» вполне звучало, стоило съехаться в катране у Тигуша игрокам по первому классу. Как это, во что играли? В салочки, разумеется!
Малыш, мы играем в покер. Правда, последние годы я обожаю бридж, но этот спорт не требует кисти – скорее, усидчивости… кисти руки бридж не требует, младенец, а не кисти художника. Ты сомневаешься, что карточный покер – вид спорта? Посмотрим. Есть у Самвела колода карт? Поищи там, в ящике, под несгораемой кассой. Одна нераспечатанная, по-моему, должна быть. Дай сюда. Рубашка цела? Пусть даже и нет, не графья, на кухне помоемся. Раздай колоду одной рукой. Не можешь? А перетасовать? А подложить… ну, скажем, парочку тузов тому лоху, что за столиком третий справа? Наколдовать себе королевский покер? И чтобы на полном серьёзе! По-твоему, не спорт? Нет, это не штанга, идиёт! Может, цирковой фокус? Ты меня просто расхохотал. Да, я как раз над этим смеюсь.
А ведь тут только азбука. Арифметика начинается с угадать лавэ, лежащее перед нужным клиентом. И сбить его практически до нуля. Почему практически? Надо дать клиенту что-то взамен. Например, чувство обретённого опыта. И кыцю денег на утреннего извозчика. Смогли бы взять у человека несколько денег и подождать, пока он скажет спасибо? Вот видите. Вам не дожить до лучших времен, младенец. Считайте в уме хоть до тысячи, вы умрёте неучем. Конечно, если выпадет попасть в хорошие руки… порой такое случается.
Мы с Самиком влипли в хорошенькую переделку, когда губчека накрыло пару столов у Доси Забегайло. Да-да, щусёнок, накрыло при всём параде. Разве что скатёрки забыли сменить. Крики, шухер, беспорядочная стрельба, а я любую беспорядочность терпеть ненавижу. Со времён доисторического материализма в моей лачуге убираются две домработницы — и соревнуются за лучший порядок, причём наравне со мной. Выигравшей плачу я, проигравшая платит мне. Валюта по соглашению. Об остальных подробностей помолчим, но я всегда при даме, как туз при короле. Что очень удобно, если за те же деньги. На четвёртой сдаче у Доси к нашему столу подсаживается некий фраер, и пока я собирался с мыслями, он успевает не очень грамотно передёрнуть. Хрустя крахмальными манжетами. Смотрю внимательнее: ба! Да это Гоша Чугуев, комиссар из Ростова! Мы выросли с Чугункой в одном дворе на Пересыпи. Тогда я звался не Ахиллес, а попросту Хиля. Чугуева кликали, как водится, Чугункой, но дрались мы с огольцами из переулка Самвела. Потом Чугунка примкнул, по бедности и недомыслию, к красным, а я попал к картёжникам, и мы на этом слегка разминулись. От их соседки, бабушки Веси, я слыхал, что Чугунка комиссарит с ростовского губчека. И вот ведь какая встреча!
Гоша чует, что я его немножко спалил, и семафорит: молчи, я тут не с частным визитом… ну ясно, пасёт комиссар кого-то. Ото ж, но игра есть игра! Я взял за этим столиком примерно двести лимонов, однако денег у Чугунка не случилось, и комиссар заявил, что ставит американку. Это значит, проигрыш на желание победителя. Я только кивнул, боясь, что голосок мой выдаст козла. До хрипоты, помнится, хотелось обнять комиссара и врезать ему Досиным канделябром по кумполу: куда ты, чертяка?! Передёргивать тянется, щучий сын… Но тут Самвел хватает Чугунка за руку, и из-под чугуевского лацкана падает к ногам играющих трефовая краля. Эх, били бы катранщики чекиста до полусмерти, кабы не шепнул я Самику два-три словечка… в общем, оттащили Чугунку в сторону и снова сели играть. Он полежал-полежал и очухался. Глянул на часы, да как крикнет: «А ну, стоять! Работает угрозыск!»
Ну, дураков нема – все ломанулись в окна. Беспорядок начался, говорю же. Семерых положили сразу. Чугунок кого-то рукоятью нагана свалил на пол. Мерно, как по нотам, опустил ему почки, затем выкрутил локти, приговаривая: «С полгода я тебя вываживал, Кобчик!» Тоже мне, рыболов хренов. Нас с Самиком вывели к стеночке и, как классово бесполезных, планировали шлёпнуть по холодку. На лёгком катере к такой-то матери… но комиссар сказал: годи до рассвета! Я жду указаний из штаба округа. Или что-то в этом роде, не помню. По правде сказать, Гоша Чугуев ждал, когда под утро хорошенько стемнеет. Когда в катране затихло, зашёл Чугунка в кладовку, где мы с Самвелом связанные валялись, и говорит: «Ну, Хиля, что с нашей американкой? Есть пожелания по внешнему долгу?» Я говорю: «Есть одно. Выпусти отсюда Самвела». Самвел сказал… нет, я не буду это повторять. Нехорошо он сказал. Но Чугуев молча вытолкнул его за ворота. А потом вернулся и говорит: а тебя я, горе моё, собственной рукой завтра шлёпну!
Я много размышлял, почти до рассвета. Пытался понять, почему мама больше так и не объявилась, уйдя на Привоз за рыбой, когда мне было три года. И в какую из октябрьских ночей зарезали батю турки возле баркаса с контрабандой, когда мне только годик исполнился. Сироты – дети Божьи. Грех жаловаться, если жизнь удалась, как моя. Хороша была песня, да вся нынче спета. А наутро лязгнули засовы, повели парнишку на расстрел… часа через три конвоиры вывели меня и прислонили лбом к каменной ограде. Птички слышу, уже надрываются, цветочки-ягодки, все дела, но мне природа по лесу, как прошлогодний расклад. Лоб окрестил, помолился… короче, убил на всё полсекунды. Прикрыл глаза – в последний раз по собственной воле – и говорю: «Чугунка, целься в затылок! Не хочу смотреть тебе в глаза: боюсь, захочется плюнуть»… Ничего на это комиссар не ответил. Скомандовал: пли! Пуля ударила в верхнюю часть спины и ушла под правую ключицу. После чего я покинул юдоль бесконечных скорбей… но таки выяснилось, что ненадолго.
По приказанию Чугуева конвоиры весело промахнулись, а для солидности комиссар аккуратненько прострелил мне плечо. И поставил в отчете птичку. У Чугунки, как я в больничке услышал, имелся приз за пулевую стрельбу – именной маузер от командарма Сорокина. Ну, дважды у нас ни за что не расстреливают, списали меня из лазарета через две недели. И отпустили домой за полной ненадобностью. Но с правой кистью с тех пор беда. Вот почему – бридж. Отчего меня не выпустили вместе с Самвелом? Ну, тогда бы к стеночке поставили комиссара Чугуева, и вряд ли кто-нибудь промахнулся! А так про Самвела, на радостях да под самогоночку, чекисты и подзабыли. Сам-то он ничего не забыл. И вряд ли уже забудет. А ты говоришь, кредит… Так где мой портер, младенец? Или ты собрался байками меня забавлять?
Автор публикации
