– Три черты. Нижняя длиннее. Я – ветер, а мысли мои – украденные ветром паутинки. Плавная черта вниз. Еще одна. Дерзкий конец. Две резких порывистых черты поперек. Вот так. Я – воды бесконечной реки. Я несусь из ниоткуда в никуда. Резкий зигзаг. Еще. Перечеркнуть. Перечеркнуть. Я – камень лежащий в саду…
Сочная чернильная клякса скатилась с кисти и шлепнулась прямо на почти готовый иероглиф. Йоширо взвыл раненным зверем, в ярости сломал кисть, швырнул чернильницу в стену и в клочья разорвал лист тончайшей рисовой бумаги с золотым теснением по краям. Потом он горько плакал, сжавшись в комок в углу, закрыв голову руками.
Когда наваждение прошло, Йоширо встал, отряхнулся. Деловито и тщательно, не пропуская не единого обрывка или щепки вымел пол, собрал обрывки бумаги и осколки чернильницы, выбросил сломанную кисть. С грустью оглянулся на чайник – нет, для чая слишком рано. Глянул в сторону коробки с предсказывающими печеньями, потом достал свои часы и тяжко вздохнул – до следующей печеньки было десять часов тридцать шесть минут и девятнадцать секунд.
Взяв в кладовке с полки очередную кисть, чернильницу и лист, из целой кучи таких же, он снова сел за стол. Толкнул метроном и сосредоточился.
– Так, что я там? А ну да. Я – камень, лежащий в саду. Я – вечен и неизменен. Три черты. Нижняя длиннее…
За окном нехотя темнело. Пятно свежих чернил на стене высохло, слившись с остальными пятнами в одну огромную черную полосу…
***
– Йоширо, бежим!!! – Аки тянул ничего не понимающего друга из кокона, срывая с него голообруч.
– Ты знаешь сколько он сто… – Йоширо попытался возмутится, но его уже грубо и уверенно тащили по бесконечным коридорам общежития Национального инженерного института Хиросимы.
Босые ноги шлепали по плитам пола, по которым кровавыми дорожками бежали тревожные стрелки…
– Ты думаешь, это конец? Мы все умрем?
– С чего бы это нам умирать? Мы же успели. Мы обманули Смерть, слышишь, Аки? Она сверху, а мы снизу. Ва-ха-ха, Эмма, – Йоширо изобразил классический смех оварай и показал неприличный жест в сторону смыкающихся гермоворот.
Акки только осуждающе покачал головой.
Вокруг гомонили, ругались, плакали, смеялись, целовались, кричали, бегали, сидели, лежали, бились головой о стену остальные. Жалкие успевшие сотни. Миллиарды не успели.
Месяц за месяцем. Неизвестность, отчаянье, гнев, безнадежность. Акки, Изуми, Джиро, Кэзуко, Кам, Момо, Юки и Асука… Одни и те же. «Доброе, мать его, утро, Ичиро». А еще они все пахли. Каждый по-своему, но одинаково мерзко. И с каждым днем, они пахли сильнее. Особенно, когда говорили. А говорили они много. Слишком много. Вскоре, он перетащил свой матрас в комнату с фильтрами под самый резервный воздуховод, где всегда было свежо и прохладно.
Наверное, поэтому, он смог проснуться в тот день, когда внезапно перестала работать вентиляция. Кашляя, задыхаясь и давясь густой клейкой слюной, он смог подняться по бесконечной лестнице и открыть внешний люк.
Исхудавшее тело вывалилось в обесцвеченное тихое весеннее утро. Они остались внизу.
***
– ЭЭЭЭЭЭЭЭЭЭЭЭЭЙ!!!
Даже эхо поленилось ответить ему и крик просто утонул среди развалин.
– ЭЭЭЭЭЭЭЭЭЭЭЭЭЭЭЭЭЭЭЭЭЭЭЙ!!!
Тишина вновь навалилась каменной плитой. Уже к концу первой недели он постоянно ходил и говорил, чтобы только слышать какой-то шум. Затем, обвесился консервными банками, которые гремели при ходьбе. Затем развесил разнообразные шумящие и гремящие предметы на пути своего следования. Он очень не любил гулять в безветренную погоду.
Исполнив традиционные утренние зовы, Йоширо поставил отметину на специальной стене маркером и отправился на традиционную прогулку. Далее следовал традиционный завтрак с традиционной чайной церемонией, затем, традиционный сбор продуктов и воды. Найденные в музее механические часы очень помогали ему в соблюдении времени наступления череды каждого события -первые его солнечные часы такой точности не давали. А еще их громкое ритмичное тиканье было слышно даже через ткань кармана и их нужно было периодически заводить!
***
Первое время он метался по всей Хиросиме, заглядывал в пустые убежища с распахнутыми воротами и люками – пусто. Все бесследно исчезли среди серо-зеленых руин и завалов, по которым бодро карабкался мягкий курчавый мох.
Вторым неприятным открытием стало то, что вся электроника была безнадежна мертва. Провода, неряшливыми изодранными паутинами опутывали здания. Но даже в бесконечных подземельях, где все осталось нетронутым, в них не было могучей энергии. Батарейки и аккумуляторы стали просто баночками с кислотой, а солнечные батареи лишь красиво отливали под солнечными лучами – энергия ушла из мира.
И только простейшие механизмы все еще продолжали служить человечеству в лице Йоширо. Жаль, что в том мире электроники, псевдоживых полов и голограмм им места почти не осталось.
***
Сегодня была очередь ухода за могилой Аки. Он выполол выросшие сорняки, поправил расположение камней и програблил чуть сдвинутые ветром борозды в своем Сакитэй. Затем тщательно считал камни, переходя между точками и подолгу оставаясь на месте. Получалось восемь. Один раз с одной из точек получилось девять. По коже Йоширо пробежал леденящий озноб, оседающий в коленях, но он быстро пересчитал – восемь. Восемь. Нет, Эмма, их восемь! Восемь, слышишь?
Последние слова он прокричал и ветер привычно растворил его слова в воздухе и они потерялись в позвякивании банок.
***
Дождь ледяными струями бил по крыше домика. Весь двор превратился в одну большую лужу. Йоширо, победив, наконец иероглиф Сей, улыбнувшись своим мыслям, принялся за Этсу. Было чему радоваться – сезон дождей размывал все его Сакитэй и их нужно будет восстанавливать! А это целые месяцы работы!!!
Две игривые капли слева, справа. Я – звонкая капелька дождя и игриво прыгаю по черепице. Падаю вниз. Прямая линия строго вниз. Я – грозный удар молнии. Две яростные черты сверху. Кап, кап, дождик лей – две линии вниз. Ветер подул и сдул две капли. Две черты поперек. Грохочет вода по водостоку и с шумом выливается на землю. Две изгибающиеся черты вниз. Вот и Этсу улыбается мне с листа. Ай да я! Пожалуй, я достоен сегодня чая из императорского сервиза.
***
Шум дождя за окном уже не радовал. Вода с неба лилась непрерывно почти неделю. Из окон его домика, стоявшего на вершине горы в окружении сосен, вместо привычных развалин города с разросшейся зеленью, были только серые волны, бьющиеся о сохранившиеся высотки. Но домик был слишком высоко – даже сарайчик с запасами был в полной безопасности. Эй, Эмма, перестань лить слезы, тебе меня все равно не достать!
***
Утро седьмого дня, Йоширо встретил на улице, радостно шлепая босыми ногами по подсыхающим лужам во дворе. В прохладном влажном воздухе от края лазоревого неба до края растянулась бесконечно яркая радуга, а капли на листьях и траве ослепительно блестели россыпью алмазов. Доски с потерявшими актуальность выверенными до секунды распорядками дня были неряшливо стерты и на первой крупно было выведено: «Лодка».
***
Первые недели после Дождя, Йоширо очень спешил – он думал, что вода скоро уйдет и ему нужно было максимально использовать открывшиеся ему новые пути для исследования территории, ранее непроходимые из-за завалов. Его простенькая, но изящная длинноносая лодка уносила его все дальше, но каждый раз, он к вечеру он обязательно возвращался в свой домик.
Но вода уходить не собиралась. Однажды, целая доска была выделена под новый план – прямо по центру было крупно выведено: «Разведка».
Только к весне, все было готово и Йоширо, заперев зачем-то домик на висячий замок, отправился в первое свое дальнее путешествие прочь от побережья.
Лодка ходко шла по одному из русел, которые проточил Большой Дождь. Над каналом нависали деревья, остатки заборов и кабельных линий. Кое-где, приходилось перетаскивать лодку через завалы из деревьев и камней.
Однажды, на пути встретилась деревня, практически нетронутая, но абсолютно пустая. Чистые, будто только что выметенные улицы с выложенными камнем проездами, окна, сияющие кристально прозрачными стеклами с непроглядной тьмой внутри, заперты ограды и решетки калиток были не тронуты ржавчиной. Лишь деревья в садах задумчиво шумели, напоминая, что время не замерло.
Йоширо хотел покричать, встав посредине единственной широкой улице поселения, как делал много раз в городе. Он уже набрал воздуха в легкие, но взгляд на единственную открытую калитку, единственную открытую дверь в доме в самом конце улицы. Вроде, только что все было заперто. Темный провал манил, тянул к себе, звал.
«Йошшшшшиииро»…
Звал?
«Я шшшшду»… Показалось? Ему вдруг стало нестерпимо, безумно страшно. В холодном поту, с трясущимися руками, он попятился назад, не решаясь обернутся спиной к страшному дому с черной черепичной крышой. Калитка скрипнула и качнулась, пахнуло горьким миндалем. Не помня себя, он запрыгнул в лодку и что было сил стал грести не оглядываясь, ощущая спиной дикий мороз.
Слышал ли он что-то тогда, в той деревне? Он старался об этом не думать. Позже, когда воспоминания о посещении безымянной деревни часто заставляло его просыпаться посреди ночи и зажигать весь доступный свет. Иногда он думал, может стоило остаться там, где его ждали?
Стоял густой утренний туман, скрывающий берег. Йоширо в этот раз рано собрался – ему не спалось и даже мягкий и теплый спальник не мог его согреть. Он невнимательно смотрел по сторонам, задремав на веслах, когда лодка со скрежетом куда-то уткнулась. Нагромождение перекореженных клеток, кусков металла, лестниц и ярких осколков пластиковых панелей. Огромная буква Зед, все еще ярко-зеленого цвета намекала, что когда-то это был Зоопарк. Судя по состоянию, его смыло откуда-то сверху по течению и бесформенным комом бросило здесь.
По привычке, он облазил всё, собрав и аккуратно разложив немногочисленные полезные находки. Когда он уже сел в лодку, его глаз зацепился за белые пятна, такие чужеродные в общей массе ржавого металла.
Перья? Птицы?! Дыхание перехватило, гулко застучало в ушах. В груди потянуло, как все чаще в последние годы бывало. Он, охнув сел прямо на траву и среди плавающих темных кругов перед глазами, старался не потерять из виду ни на секунду белеющего пучка.
На разбор завала понадобилось несколько дней. Под угрожающий скрип потревоженного металла, он извлек из чудом сохранившейся целой клетки восемь тушек. К сожалению, это были не настоящие птицы. Роботы. В зоопарках давно не было настоящих животных – только их точные двигающиеся, рычащие, пахнущие копии. В пустой надежде найти и других животных, он потратил больше недели, раскопав груду до земли, но эти восемь птиц стали единственной его добычей.
Попытки их запустить ничего не давали – как и раньше, вся электроника, которую он находил, была мертва. Но на горизонте забрезжила новая яркая цель.
***
Месяцы труда. Месяцы розыска деталей, взамен сгоревших или критично поврежденных. Месяцы кропотливой пайки с помощью разогреваемого в горне прута. Месяцы раздумий и чертежей. Месяцы отчаянья и месяцы надежды.
И вот результат – птица, распятая на кресте в сарае, ставшим научной лабораторией.
Почему выбрал именно её из всех? У нее было самое белое оперение и небольшая полоска на голове, похожая на венец. Йоширо показалось это символичным. Он проверил толстые жгуты проводов и погладил старую подкову, которая, как говорили, помогает даже тем, кто в нее не верит.
Наверное, он сошел с ума еще тогда, три года назад, когда в бессилии смотрел на мертвых роботов, как когда-то также смотрел на своих мертвых соседей по убежищу. Но нет, этим восьми не суждено обрести покой.
Он прыгал во дворе с бубном и колотушкой и призывал грозу. Голый, с нарисованными на себе чернилами знаками, тщательно срисованными из книги про божества Майя. Что нужно говорить, он не знал, и просто выкрикивал «Уракан, Уракан, Уракан» и бил по бубну.
Всё небо было в тяжелых грозных темных тучах. Это был результат непрерывной трехдневной молитве богу Грозы. Да, дожди он уже умел вызывать – сильные, бешенные, тропические. Но, как назло, без единой молнии. Но даже тучи и дождь радовали. Райдзю, Зевс, Тор и Перун не посылали ничего – то ли не слышали его отчаянные мольбы, то ли были слишком скупы.
Громоотвод трепетал и жалобно ныл под порывами ветра, растяжки жалобно стонали. Он заглянул в сарайчик, куда шли толстые витки проводов – распятая на столе птица мертвыми объективами смотрела в пустоту, а в ее груди торчал разъем питания.
– Потерпи, Первая, потерпи, уже скоро.
– Уракан, Уракан, Уракан! – прыгал по двору Йоширо и бил в бубен, а ветер набирал силу.
Ветвистая молния ударила прямо в вершину громоотвода с громким хлопком, ослепляя и оглушая. Контуженный Йоширо лежал в грязи, не в силах встать, а небо над ним пылало сотнями молний, бьющих раз за разом в раскалённый до бела громоотвод.
Он очнулся от пронизывающего холода. Уже давно стемнело, а гроза, уходя в сторону океана, сердито грохотала вдалеке. Поскальзываясь, падая обратно в грязь, вставая, он метнулся к сарайчику и рванул на себя дверь. В полной темноте горели два красных глаза, которые тут же уставились на него.
«Первая» – прошептал Йоширо. Глаза моргнули и красный цвет сменился на зеленый. Затем, неуверенно, дернулись крылья…
***
– Третья, не правда ли, чудесное утро?
Цапля глянула на человека и, не дождавшись продолжения, отвернулась.
– Вторая, ну хоть ты скажи, – Йоширо был в прекрасном расположении духа. Стояла прекрасная в своей молодости весна. Ветер нес запахи сырой проснувшейся земли и свежей травы. Даже вода вокруг лодки журчала особенно, по-весеннему.
Вторая махнула крыльями и поудобнее устроилась на борту, уставившись в пробегающую воду.
– Чудесное, чудесное утро, птички мои. ЭЭЭЭЭЭЭЭЭЭЭЭЭЭЭЙ.
Как в молодости, он кричал, а голос его разносился вокруг. Встревоженно хлопая крыльями, на лодку села Пятая и уставилась на Йоширо, вопросительно щелкнув клювом.
– Все хорошо, Пятая, Йоширо забавляется.
Прилетели и остальные. Восемь цапель сидели на лодке и поглядывали на человека.
– Девочки, мы же покажем Восьмой цветение Сакуры?
Цапли не ответили, лишь восьмая, реагируя на имя, посмотрела на Йоширо.
Лодка плыла в, пожалуй, самое любимое место старика – вишневый сад. Можно было гулять по нему, а можно было, прямо по каналу медленно плыть в тоннеле нависающих над водой деревьев в окружении мириад кружащихся в воде розовых лепестков.
Йоширо остановил лодку под сенью деревьев и задумался. Он прожил долгую жизнь. За все эти годы он так и не встретил ни одного живого существа. Ни насекомого, ни грызуна, ни птицы, ни зверя. Даже их останков. Лишь восемь могил в окрестностях города хранили свидетельства того, что на планете когда-то кто-то жил. Каждый Сакитэй со временем превратился в целые некрополи, неповторимый в своем стиле. Уход за ними, постройка новых объектов и починка старых занимали очень много времени. И это было хорошо.
Ибо главным его врагом было именно Время. Оно перестало убывать – огромные песочные часы в одном из садов, наверное, ему лгали, как и водяные, солнечные… Он убивал Время с беспредельной жестокостью. И он достиг в этом определенных успехов. Его голова стала бела, как оперение Первой. Все чаще болело сердце, болели колени, все чаще он подолгу лежал в своей постели, не в силах встать. Он уже ждал. С нескрываемым предвкушением прислушивался к своему изношенному организму. После очередного приступа, он громко, с надеждой, произносил: «Эмма, ты здесь?!» Но никто не отзывался, лишь цапли заглядывали к нему, реагируя на голос.
Он вставал и снова кидался в атаку на секунды – их было проще всего победить.
Больше всего на свете он боялся, что обрел бессмертие.
***
Последнюю, восьмую цаплю он смог включить только спустя много лет после остальных. Он отчаянно долго не мог найти нужных запчастей. Ему казалось, что семеро осуждающе на него смотрели, когда он проведывал все еще безжизненное распятое тело Восьмой и гладил ее по серым перьям. Он не мог уйти, не закончив дело. В результате долгой и истощившей все его оставшиеся силы и окончательно подорвавшей здоровье, поисковой операции вглубь Острова, в военном бункере он все-таки нашел недостающее.
Вскоре, молния из черных низких облаков в последний раз осветила его обнаженное сморщенное морщинистое тело.
***
Розовые лепестки, прозрачная вода. Дурманящий запах. Грудь сдавило. Сильно, как никогда до этого. В глазах поплыло. Восемь цапель смотрели на упавшего на колени бросившего весло человека. Первая в своем белоснежном наряде, Вторая с играющем на ветру хохолком, Третья с пятнышком, там, на месте сердца, Четвертая с ярким желтым клювом, Пятая с темно-зелеными глазами, Шестая с длинной изящной шеей, Седьмая с пушистыми и густыми перьями, Восьмая с серыми концами огромных крыльев и… Черная Девятая. Она сидела на носу лодки и пристально смотрела на Йоширо, будто чего-то ожидая.
– Прости меня, Эмма, не нужно было тебя обманывать, – прохрипел старик с трудом заглядывая в темные, как темный дверной проем, глаза Девятой через пелену накатывающих слез, – возьми меня к остальным. Прошу.
Последнее, что он увидел, как она согласно склонила голову…
Примечания:
Сей – японский иероглиф «Тишина»
Этсу – японский иероглиф «Радость»
Эмма – японский бог смерти
Сакитэй – сад камней.
Райдзю, Тор, Зевс, Перун – боги Грозы в разных мифологиях
Уракан – бог грозы у Майя.
Девять – несчастливое число в Японии
Автор публикации
